И в улыбке его была смерть римлянам.
…Море яростно хлестало о скалы, тщетно пытаясь поглотить их. Соленые брызги долетали до острых вершин утесов.
О скалы грозные дробились с ревом волны… так то о камень. Песок такой прибой слизывал.
Круитни – или, если вам больше по сердцу благородная латынь, пикты – были такими волнами. А каменный вал остался в безнадежно далеком тылу.
…они могли напасть ночью и перерезать приморский гарнизон.
…они могли бесшумно взобраться на стену.
…они могли объявиться в глубоком тылу и подло напасть сзади.
…они были синими от вайды – их проклятой краски.
…они пикты – «разрисованные».
…они – гнусные ночные убийцы. У них нет ни законов, ни королей. Им, дикарям и негодяям, чужда любая цивилизация.
…они – смерть.
…они – везде.
Исподтишка. Насмерть. В любой миг.
Волны пиктской ярости медленно слизывали вал Антонина. Год за годом, десятилетие за десятилетием.
Это была победа. Незаметная. Тихая. Неспешная. Неотвратимая.
Круитни торжествовали каждый успех. И вновь, как и век назад, запросились воины в курганы – пройти обряд, стать неуязвимым – ну и что, что ненадолго!
Взлететь синим призраком смерти на этот клятый вал, перебить одному десятки врагов – и пусть расплатой за это станет смерть!
Когда мы побеждаем – и умереть не жалко!
…курганы оживали.
Как спрут, шевелящий щупальцами в поисках жертвы, они ждали будущих героев.
Как смертельный водоворот, они затягивали Марха.
Король Аннуина больше не бродил по деревням. Не звал отважных на бой.
Ему не было места в мире людей.
Бесконечные галереи длинных курганов – вот его дом. Материнское чрево, в которое он ввергнут вторично – чтобы перестать быть человеком.
Чтобы перестать быть живым.
Чтобы лишать жизни других – сначала даруя иллюзию неуязвимости, а затем отнимая бытие вовсе.
* * *Ночь. Лес. Костер. Двое.
Один – смуглый черноволосый северянин. Тяжелый золотой торквес на шее: вождь. И не просто вождь. На юге таких именуют королями. При оружии.
Второй выше ростом. Тяжелая грива спутанных темно-рыжих волос. Совершенно наг, если не считать изысканных синих узоров, покрывающих тело от висков до щиколоток. Это кажется роскошнее любого одеяния.
Неяркий и жаркий костер. Горят обхватные бревна, но света почти нет. Где-то в отдалении стоят воины первого из королей – скорее почетный эскорт, чем дозор.
Здесь, в сердце Альбы, этим двоим защищаться не от кого.
Марх сидит, почти закрыв глаза. Величие… короля? нет: бога. Бога, уставшего от дел смертных.
Ирб напряжен и внимателен. Он готов говорить о чем угодно, о важном и неважном – лишь бы помочь другу вернуться в реальность. В мир людей.
Ибо слишком далеко ушел сын Рианнон по галереям длинных курганов…
– Выпей. Это мед с травами. Ты такой любишь.
Нет ответа. Лишь медленно поднимается рука, увитая змеями узоров, и принимает чашу, выдолбленную из корня дерева.
Чаша для обрядов.
С величием, достойным верховного жреца, Марх подносит чашу к губам. Медленно осушает – одним глотком. Медленно возвращает.
«Вернись!! – кусает губы Ирб. – Если ты перестанешь быть человеком, то и человеческим королем Аннуина тебе тоже не быть!»
Но внешне северянин спокоен.
– Разведчики донесли, что римляне называют твоих воинов – бессмертные. Они верят, что их невозможно убить, разве что отрубив им голову.
В ответ – хрип, словно из недр преисподней:
– Хорошо…
Ирб наливает другу еще. Пусть не первая, пусть даже не шестая чаша заставит друга расслабиться и сбросить это слишком опасное величие – но рано или поздно это случится.
– Они видели, что если убить бессмертного, то узоры на его теле вспыхивают. Они поняли, что так сила переходит к другим. К другим бессмертным.
Хрип:
– Хорошо…
– Они верят, что если вся сила достанется одному, то он будет могущественнее всех богов. Они безумно боятся.
Хрип:
– Хорошо…
– Они никогда не видели, как умирают те, чье тело не выдерживает всей тяжести силы – того, что ты дал дюжинам, – голос Ирба невольно срывается.
Римляне не видели этого. Он видел.
Он видел, как корчился в агонии воин, человеческая плоть которого была разодрана… раздавлена силой Аннуина.
– Хорошо… Кх-хорошо, что не видели.
– Хорошего мало, Марх.
Бренин повелительным жестом вытягивает руку. Ирб послушно вкладывает чашу с медом.
– Марх. Ты вернешься в курганы?
Хрип. Неподвижно расписанное синим лицо, лишь губы шевелятся:
– Да… Пока римляне в Прайдене – да…
– Марх. Ты убиваешь себя. Когда-нибудь ты не сможешь выйти из кургана.
Веки бренина медленно поднимаются. И гул преисподней слышен в его голосе:
– Когда-нибудь моя человеческая плоть всё равно истлеет.
Ирб подвигает обгоревшие поленья ближе друг в другу. Снова наливает Марху.
Костер, чаша – это отличная возможность придумать что-то новое.
– Марх, ты знаешь, что тебя уже чтят как бога? Ты почувствовал первые жертвы?
Бренин гневно вскакивает, роняя чашу. Огонь возмущенно шипит, но куда его недовольству до ярости короля Аннуина:
– Кто посмел?! И почему позволил ты?! Мне достаточно своей силы, я не хочу зависеть от подачек!
– В тебя верят, Марх. Как в бога. Ты защищаешь Прайден – хоть и не вступал ни в одно сражение. Ты творишь бессмертных – и только ты да я понимаем, что они прямо наоборот: смертники.
– Ирб, запрети приносить мне жертвы!
Голос Марха гремит, словно гром… не «словно». Уже сошлись тучи, ударили.
Сухая гроза. Тучи сшибаются, блестят зарницы. И – ни капли с неба.
– Марх, я не в силах.
– Сделай это. Я тррребую!
Земля содрогается от удара молнии.
Ирб молча качает головой.
Марх глубоко вздыхает. Оглядывается – словно впервые увидел и лес, и костер, и Ирба:
– Я… я прошу тебя.
Тот кладет руки ему на плечи:
– Выйди из курганов, Марх. Вспомни, что ты – человек. Я не прощу себе, если мы отвоюем Прайден, но потеряем тебя.
– Дай еще выпить, – улыбается тот.
– С тобой ничего не случится, если ты нальешь себе сам, – лукаво отвечает Ирб.
«Ничего, ага. Разве что ты хоть немножко разучишься быть богом!»
* * *…Как ни далеко Британия от Рима – ее бесконечные бунты (точнее, один бунт, не прекращающийся века два) римлянам… надоели? утомили?
Измотали.
С пиктами надо было покончить. Одним ударом.
Они же дикари, их же следует просто раздавить. Как червяка.
Кромка истории: Марх
Император. Август собственной персоной. Удостоил нас визитом.
Септимий Север.
На север пришел Север. Строчка, достойная лучших бардов.
Пришел, рассчитывая с нами справиться.
Но мало называться Севером, чтобы одолеть Север. И даже всей армии, что с ним, будет мало.
Впрочем, это я плохо знаю их язык. Он не Север. Он – Северус…а я, раз властвую в Альбе, то буду на их лад – Альбус. Вот и получается: приходит Северус к Альбусу и хочет его убить, а Альбус ему и говорит: «Не тронь меня, Северус, тебе же от этого хуже будет».
Кернунном клянусь, надо это будет какому-то барду подарить. Неплохой сюжет может выйти.
Тьфу. Глупости какие-то лезут в голову. Что я – болтливая кумушка из селения к югу от Антонинова вала, что ли?
…это была очередная война. Благородная. Победоносная. Ну, пока еще не совсем победоносная… но скоро… уже почти завтра…
Цивилизация против варварства. Давайте запишем это
