Агеев всегда разглагольствовал, строил предположения, почему люди бросают своих питомцев. После всех умилительных картинок с ними в интернете и телевизоре. Что это – бессердечность? Или забывчивость, смурь? Табашников просто собирал свои объедки, и когда шёл в магазин или на оптовку, вываливал их из мешка на землю какому-нибудь тихому псу. Вот и сегодня выложил очередному полкану, охраняющему чужой забор, большую серую кость от бедра индейки. Тот с достоинством закусил её. Словно не знал, что с ней дальше делать. Куда отнести. Где запрятать. Чтобы продолжить сторожить чужой забор.
Впереди спиной к закрытым воротам стояла сдобная казачка лет пятидесяти. Которая хорошо бы подошла для огорода Табашникова. Возле неё мухобоями и не пахло. Но Табашников ошибся. Из подворотни, будто прямо из-под расставленных ног кубанки (будто прямо из чресл её!) начал зло вылаивать охрипший пёс. Домашний Светозар. Это уже не шутки.
– Во! – подмигнул кубанке Табашников, проходя. – С ангиной, хрипит, а лает. Молодец! Охраняет вас.
Кубанка зло смутилась. Как будто ей задрали подол. Приказала за спину: «Заткнись!» Светозар за забором не понял, сразу прибавил. А потом вообще зашёлся. До сипа в сахарной глотке.
Табашников посмеивался. Сегодня Светозар домашний из-под подола кубанки не достал.
Во дворе шестиэтажного длинного дома быстро шёл к последнему подъезду. К подъезду Агеевых. И вдруг замедлил шаги. Остановился.
На двух баках с мусором, на двух одинаковых листовках на них – крупными буквами было написано:
Внимание! Все на митинг против пенсионной реформы! Скажем зарвавшимся властям своё твёрдое нет!!!
Внимание! 29 августа! Все на площадь!!!
Табашникова пронзило: это же метафора сегодняшней жизни России! Баки, набитые мусором – и призыв на них против власти. Глубокая метафора!
Быстро поднялся на крыльцо, нащёлкал код, нырнул в подъезд. Чтобы поскорей взмыть на четвёртый. Но лифт не работал. Как молодой шестидесяти лет Табак начал скакать по лестнице наверх.
На другой день два друга были на площади среди сотни-другой базлунов с плакатами. Прямо напротив здания администрации города. Где высокое крыльцо плотно защищала полиция с дубинками.
Табашников точно пятился, обмирал, выдавленный в первый ряд. Агеев же орал до посинения:
– Долой пенсионную реформу! Госдуму долой! Путин, уходи! Навального в президенты!
Вдохновлённые им, десятка два навальнят тут же полезли штурмовать. Их начали охаживать дубинками.
– Вперёд, молодая смена! – не унимался Агеев. Взмахивал длинной рукой как вождь. Кидал навальнят: – Вперёд, молодые соколы!
– Ты чего орёшь, старый дурак? – задёргал его Табашников. – У тебя даже вида на жительство нет. А ты орёшь. Завтра же попрут в Казахстан. И меня вместе с тобой.
Агеев перестал кричать. Подумал.
– Верно. Скорей валим отсюда!
Вылезли из толпы. Быстро пошли с площади. Мимо трёх дисциплинированных мухобоев, внимательно наблюдающих событие.
В автобусе подпрыгивали на буграх и колдобинах, но сидели. Табашников тихо пилил неразумного: «Мы же пришли посмотреть. Просто посмотреть. А ты что устроил?» Неразумный молчал. Разглядывал женскую спину в полотняной рубашке с вышивкой. На ухабах подавался к ней, точно хотел разглядеть внимательней. Потом будто стал переводить иероглифы:
– Любой человек глуп в принципе. Как говорят теперь, по умолчанию. Так он задуман природой. Или как кто-то считает, Создателем. Он видит только то, что хочет видеть. Слышит то, что ему приятно слышать. Он раб своих предубеждений, привычек, своего невежества. Поэтому даже умный человек (умный в чём-то одном), в другом, рядом – баран бараном. И вины его в том нет. Он так задуман.
Сбрендил. Выжил из ума. Точно! И я вместе с ним.
У Табашникова ели на кухне, приходили в себя.
В маленьком телевизоре над холодильником шли «Новости Кубани». Окраина какого-то городка. Может быть, вот этого. У ворот – типичный летний кубанский голопуз со своим домом и крепким двором за спиной. Рядом стоит его жена в домашнем платье мешком. Она хмуро стесняется телевизионщиков. Хозяин – нисколько. Полный самодовольства, говорит в подставленный микрофон.
Из соседнего двора такой же полуголый на заборе повис. Ждёт, когда дойдёт до него очередь. Богатая голопузая каста Кубани. Кубанские аристократы-пузаны. Все предпенсы или уже законно на пенсии. Однако активно орущие в это лето на площадях. Против Путина. Против повышения пенсионного возраста. Та не выйдет у вас ничего, козлы! Та не дадим! Та не позволим! Долой!
Агеев смотрел. Полный презрения. Обличал. Исходил желчью.
– А тебе завидно? – не выдержал Табашников. – Что они так крепко живут? И всегда так крепко жили?
– Ещё чего!
– Тогда что же ты орал с ними на площади? Сегодня? Час назад?
– Да так просто. Из справедливости. Да там и не они были.
– Да как не они! Пиджаки, рубашки надели – и всё. Те же пузаны. Да ещё десятка два молодых дебилов Навального. Которых ты вдохновлял. А?
Агеев не знал, что сказать. Походило – бес попутал.
<p>
<a name="TOC_id20234626" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>
<a name="TOC_id20234627"></a>5
Табашников свернул к пустой бетонной площади, к стёклам низкого супермаркета.
Из разъехавшихся дверей вышли двое. Муж и жена. Пожилые. Топтались с сумками. Муж явно злился:
– Да покупай всё в этой «Пятёрочке»! Склерозная ты моя! Покупай! Ходи там целый день, ищи свою банку горошка!
Где-то видел этих мужа и жену. Вспомнил – на рынке! С полгода назад. Склерозная забыла тогда дома кошелёк. Потом они выкладывали мясо назад надутой торговке. И шли от стыда нарастопырку. Как покалеченные.
В рентгенозном свете бродил по тоннелям супермаркета, набитым товарами и продуктами. Брал банки, пакеты. Разглядывал. Словно ничего не поняв, клал назад. Чуть не опрокинул высокую выставку с кошачьими кормами. Успел подхватить. Снова бродил. Пришёл в Пятёрку с намереньем набрать продуктов дня на три, однако вышел на бетонную площадь пустым. С одним батоном под мышкой. Как с забытой ненужной палкой…
Отец заболел альцгеймером сразу после семидесяти. Как будто по уроку. Однажды, провожая сына и его гражданскую жену после скромного застолья (выпили всего по паре рюмок), тихо спросил у сына в прихожей: «Кто это с тобой приходил, сынок?» Сын вытаращил глаза. Однако и шуточки у тебя, отец. Отец виновато улыбался. Как будто и вправду пошутил.
Болезнь развивалась быстро. Уже через полгода его стали приводить к сыну домой. Неравнодушные люди. Он почему-то
