образовался. Сейчас оба смеялись. Обманули судьбу. Чёрный бараний перманент матери от смеха даже потрясывался. А золотой зуб был лихим, цыганским. На-ка вот ещё русского пирога, который ты любишь. Сама Циля Исааковна ела сегодня овсяную кашку. Гастрит после новогодних излишеств опять обострился. Столько съесть за праздничный вечер! Что же тут удивительного. Да ещё стул утром был никакой. Придётся принимать опять пурген. Ладно, хоть у Миши всё работает хорошо. Выскакивает из туалета через минуту. Циля Исааковна мыла посуду. Сын привычно писал здесь же в кухне за уже прибранным столом. Как твоё колено сегодня? Отлично, мама. Всегда так говорит. Два дня назад видела, как он крутил коленом на промежуточной площадке. Прежде чем подниматься на свой этаж. Что вам плохой велосипедист вихлял ногой. Вот вам и «отлично». Никуда не деться, нужно опять вести к доктору Середе. На резонансно-волновую терапию. Даст ли Коткин взаймы деньги? Когда даже в Новый год отказались от его молотовника. Вопрос. Не сутулься! Все хондрозы твои от неправильной осанки! Даже не услышал. Грызёт авторучку. Над своим блокнотом. Кому говорю?! Хорошо, мама. Михаил Янович откинул страницу вверх и на новой продолжил писать: «Сейчас, Наталья Фёдоровна, как я уже говорил, время тотальной рекламы. Раскручивание новых и новых брендов. И не только торговых, но и, что страшнее всего, идеологических. Почившие в бозе манипуляторы коммунисты сейчас в подмётки бы не сгодились нынешним манипуляторам. Народ наш стал бараном как никогда – куда хотят его гонят, что хотят, то с ним и делают. Бесчеловечность и жестокость сейчас правят бал, Наталья Фёдоровна. И это не просто фигура речи – реальность». Михаил Янович прочитал написанное: точно, ёмко. Но интересно ли будет Наташе об этом читать? Подумал чуть и стал писать о другом. О том, как встретил с матерью Новый год. «Нас пригласила к себе мамина подруга, зубной врач, с характерной фамилией Буровая-Найман, колоритнейшая, надо сказать, особа, но о ней как-нибудь потом. И всё было хорошо, мы готовились, купили подарки, мама сделала в парикмахерской причёску, и вдруг в последний момент случайно узнаём, что Коткин Лев Зиновьевьч (мой непосредственный начальник) приведёт туда… кого бы думали? – свою племянницу. Аделаиду Молотовник! Представляете, что мне опять пришлось пережить? Ведь нет на свете ничего страшнее трансвестита, Наталья Фёдоровна! Нет! Конечно, сразу же под благовидным предлогом отказались прийти. У меня, дескать, образовался флюс. Мама такое придумала. И кому доложила – зубному врачу! Буровой-Найман! Буровая тут же предложила зуб вырвать. Прямо перед встречей Нового года. У неё дома. Бесплатно. Как бы новогодний подарок от неё. Представляете? Смех и грех! Мама, бедная, еле отбилась». Михаил Янович с улыбкой посмотрел на мать. Продолжил: «В общем, встречали Новый год дома. Мама наготовила всего. И специально для меня, как я просил – только русские блюда. Пельмени сибирские, которые я очень люблю, рыбу жареную с картофельным пюре, творожную запеканку с изюмом, салаты разные. Словом, и весь вечер и всю ночь – просто объедались». Снова прервался. Мать в резиновых перчатках уже чистила посудную раковину. Комет. Очистит то, что другим не под силу! Защемило почему-то в груди. Не мог смотреть на мотающуюся голову матери в жалком крашеном перманенте, под которым видна была кожа. На её сутулую похудевшую шею в виде хлебной горбушки. Сглотнул комок. С трудом стал писать дальше: «Потом смотрели ваш российский «Голубой огонёк», а дальше – художественные фильмы. Весёлые и не очень. Смешные и грустные. Я не любитель телевизионных фильмов, сериалов. А после тёток с незатыкающимися ртами – просто боюсь телевизор включать. (Всё время на них натыкаюсь, всё время! Как на грязные лужи! Извините.) В кино хожу редко. Зимой, когда пишу в парке, чтобы погреться иду иногда в кинотеатр неподалеку. Покупаю дневной дешёвый билет и сижу среди зрителей в зале, греюсь, поглядывая на экран. И даже после таких коротких просмотров мне открылась странная, но роковая какая-то закономерность – во всех российских фильмах, которые я увидел, теперь играют только лысые актёры. Сплошь! Не старики, не пожилые (это ещё можно было бы как-то понять), нет – совсем молодые, до тридцати лет. В советское время их бы на километр не подпустили к съёмкам в кино. На два километра! А сейчас – пожалуйста. Все востребованы. Все облысевшие парни стали киногероями. Все при деле. Что за поветрие такое? Сплошь молодые лысачи! Я тоже лысый, но я разве лезу на съёмку, Наталья Фёдоровна? Я, сверчок, знаю свой шесток». Опять сутулишься! Тебя палкой по спине бить? Хорошо, мама, не буду. Выпрямился на какое-то время. И снова сник, разъехался на стуле как бесформенный мешок. Как баба с задом. Над чёртовой своей писаниной. Циля Исааковна никогда не читала то, что пишет сын. Прибирая у него на столе, с какой-то брезгливостью даже – двумя только пальцами – брала неряшливо исписанные листки и пыталась сложить их хоть в какой-то порядок, выслушивая каждый раз потом истерики и скандалы. Видите ли, опять что-то потерялось у него там. План, видите ли, гениального там какого-то рассказа. Занятия сыном сочинительством, литературой никогда не считала достойным занятием серьёзного мужчины. Будущего чьёго-то мужа, будущего отца семейства. В далёкие теперь уже времена, когда сын только кончил десятилетку, сама повезла его в Ростов поступать в мединститут. Но сын там – на удивление – с треском провалился. Кроме русского языка, ничего не сдал, ни химию, ни даже иностранный (немецкий) язык. Потом – как назло – был развод с Яшкой Готлифом. Подлым изменщиком. Торгашом. Жуликом и проходимцем. (Вы только представьте себе – он даже сделал себя Яном в паспорте!) Дальше был переезд с Украины в Город. И сына оттуда в мединститут повезла уже в Москву. И там полнейший провал! Каждый год теребили с армией, но со своими врачебными связями ещё могла тогда сына откосить. А потом он действительно заболел, и стало ни до армий, ни до поступлений в мединституты. Вдруг увидела на полу чистый почтовый конверт. Выпавший, наверняка, из блокнота сына. Хотела наступить, придавить ногой, но сын поднял конверт, сунул его обратно в блокнот. Та-ак. Значит, сочиняет не рассказы, а письмо толстой чертовке. В Город. Попыталась заглянуть через его плечо. Заперла дыхание. Отпрянула – сын начал подниматься из-за стола. Собрал всё и пошел к себе. Циля Исааковна опала на табуретку. Значит, ничего не помогло. Рви письма чертовки, не рви – по-прежнему переписываются…
…Перед сном из блокнота всё переписал набело. Получилось два листочка. Долго думал, чем закончить письмо. Наконец написал: «Плохо мне
Вы читаете Синдром веселья Плуготаренко (СИ)
