Тося ухмыляется и поворачивает жалюзи на окнах, приглушая свет.
— Климова, случайно на кофе к тебе сегодня не собиралась? — Усаживаюсь в удобное кресло.
— Надеюсь, что нет, а то мне придется долго с ней объясняться, я ж тебя не вижу, не знаю… и вообще… И не спрашивай почему!
— Мне все равно, — легко пожимаю плечами, — это ваши бабские дела.
— Скажи мне, ты, правда, с Сашенькой помирился? — без обиняков спрашивает Тося.
— Ты уже в курсе, — констатирую без удивления.
— Конечно в курсе!
— Помирился.
— Серьезно?! — переспрашивает она.
— Да.
— Никита, пожалей Сашулю. Ты же знаешь Климову, представь, что она с ней сделает. Побереги девочку от неврозов.
— Я сказал, что мы помирились, а не что снова сплю с Сашенькой. Мы встретились, поговорили, и я убедил ее, что цивилизованнее будет сохранить нормальные отношения и не крыть друг друга при встрече матом. Ну да, мы помирились.
— А-а-а, — усмехается Таисия, — Леднёв, ты как всегда.
Людочка приносит кофе, на этот раз поражая своей бесстрастностью. Я чуть дольше задерживаю взгляд на ее лице, и девушка заливается румянцем.
Тая смеется, глядя то на свою помощницу с сочувствием, то на меня — с пониманием.
— Ты с отцом общаешься? — задает ожидаемый, но неприятный для меня вопрос.
В кабинете душновато. Я сбрасываю китель и остаюсь в рубашке.
Не люблю говорить о своих отношениях с отцом. Время ушло, но почему-то не зарубцевало и не залечило.
— Нет. Не могу.
— Ясно, — с сожалением вздыхает Григорьева.
— Он продал меня, помнишь?
— Это ведь Настя сказала ему.
— Я знаю… она напугалась.
— А кто б не напугался? Я сама там при смерти была! — передергивает плечами и отхлебывает кофе, будто хочет запить и проглотить то, что вертится у нее на языке. Не хочу продолжать этот разговор и, наверное, это читается во взгляде. Тося переводит тему, и наше общение перестает быть напряженным. Мы мило беседуем. Обсуждаем забавные эпизоды совместного прошлого, погружаясь в самообман, который люди любовно называют воспоминаниями.
Климова до сих пор думает, что наша с ней встреча вышла случайно. Но это не так.
Случайно мы встретились с Таей.
Климову я разыскивал намеренно.
Настя всегда была такой. С характером. Не дурным — неудобным.
Люди не любят чужую свободу. Мысли, выбора, поступков…
Настя никогда не зависела от чужого мнения. От своих собственных заморочек — да, как и все мы. От чужих — нет, что дано не каждому. Ей нравилось, и сейчас, без сомнения, нравится, рубить правду-матку в глаза и ошеломлять людей своей прямотой. Сначала я ненавидел ее за то, что она такая. Затем полюбил, потому что никогда таких больше не встречал. Рядом с ней все, кого знал, меркли.
Все испытанное мной в те годы с такой яркостью запечатлелось в памяти, что до сих пор ощущается так горячо, как если бы оно только вчера волновало мне кровь. Помнится, весь день чувствую в Настиной болтовне что-то нервное и беспокойное.
— Следующий раз на ужасы точно не пойдем. — Знаю, что скажет, и не хочу этого слышать. Не хочу.
— Следующего раза не будет, — резко, словно острым ножом, отрезает она. Не говорит — приказывает.
Пауза. Молчание. Ее решительный взгляд, устремленный на меня, и я — будто загипнотизированный этим «приказом».
— Надо было сразу сказать тебе, что у нас ничего не получится.
— Почему? — глупо переспрашиваю.
— Разве есть разница, почему именно тебе говорят «нет»? Важнее, что «нет» — это «нет!».
— Разница огромная.
— Я занята. У меня есть парень.
Слова обдают будто холодом, но я, наконец, выхожу из мертвящего оцепенения, в которое меня повергло ее заявление.
— Вуаля-бл*. Мы вспомнили, что у нас есть парень. Интересно, когда именно ты о нем вспомнила? Когда меня раздевала? Или когда мы в кино ходили? Или вчера? Настя врет, и это страшно бесит. Врет тупо, нагло и думает, что я этого не понимаю.
Но больше бесит собственная ревность. К этому «парню», которого нет. К самой мысли, что он может у нее быть.
Хватаю Климову за ворот рубашки, обнажая свои красные отметины на ее шее — не могу удержаться, чтобы не напомнить о нашем вчерашнем свидании. Вчера Настя не была такой равнодушной. Вчера нам было очень даже горячо.
— Полегче, — отбрасывает мою руку, как что-то противное и мерзкое. — Не надо так нервничать. Неужели ты думаешь, что это что-то значит? Ты интересный, симпатичный, с тобой приятно общаться, почему бы и нет? Смотри на жизнь трезвее, ты же неглупый. Девочки все такие. Мой совет. Не принимай все за чистую монету. Это убережет тебя от… ненужных страданий, — смеется она, и этот смех отдается во мне тяжелым эхом.
Меня поражает ее сухая расчетливость. Милой теплой Насти как не бывало. Вместо нее на меня смотрит злобная стерва… если не сказать хуже.
— Не расстраивайся, — усмехаясь, продолжает она, — найдешь себе другую «Настю». Уверена, с этим проблем не будет. Со мной ты только время потеряешь.
Чувствую, что своими насмешками Климова хочет заставить меня говорить, но молчу. Упорно и ожесточенно.
Затем принимаю ее ироничный тон и отвечаю спокойно, хотя внутри все клокочет:
— Я тебя понял. Не надо два раза повторять. Я с первого все понимаю.
— Хороший мальчик. Я привыкла к парням постарше и никогда не буду встречаться с малолеткой. Не могу я встречаться с малолеткой, извини… — Она впервые запнулась, и это принесло мне небольшое удовлетворение. Как и тень растерянности в ее светлых глазах. — Пока. Удачно тебе съездить на сборы.
Настя скрывается в подъезде. Сбегает от меня и нашего разговора. Но я не бросаюсь вслед — стою, чего-то жду и прислушиваюсь к ощущению пульсирующей крови в висках.
Пойти за ней мне мешает не гордость. Гордость моя раздавлена, растоптана, расплавлена огненной лавой новых ощущений. Пойти за ней мне помешало смятение. До этой минуты я даже не предполагал, что роман с Климовой кончится, не успев толком начаться.
Я никогда не страдал бессонницей — чтобы сна ни в одном глазу, — но в эту ночь не сплю. Сначала ломаю голову, стараясь найти способ приблизиться к Насте. Потом убеждаю себя, что не сдохну без нее от одиночества. Устаю от этих мыслей уже под утро, когда в разгоряченный мозг возвращается трезвая мысль и когда небо вспыхивает сполохами, будто там, за домами, кто-то варит сталь.
Трезвомыслия мне хватает ровно на три дня. Пока я вновь не сталкиваюсь с Настей в магазине. Она проходит мимо меня, небрежно и холодно кивнув головой, как старому полузабытому знакомому. Я успеваю заметить блеск ее глаз, а потом вижу уже только спину, прямую гордую. Настя удивлена, хотя постаралась этого не показать. Конечно. Я же должен быть в Анапе. Но на сборы я не еду, отказавшись от поездки практически в последний момент. Мама в недоумении. Папа недовольно и настойчиво пытается выяснить, в чем причина такого
