— Что конкретно тебя интересует? Я тебе расскажу, я про него все знаю, он на одной площадке с нами живет. С родителями.
У меня, конечно, есть вопросы, но не хочется обсуждать Леднёва, пока он находится в соседней комнате.
— У меня есть Дёма, — еще одна попытка охладить пыл подруги, напомнив о своем самом настойчивом ухажоре.
— Три раза ха-ха, — язвительно усмехается Григорьева. — У тебя так сильно «есть» Дёма, что комод тебе собирает Леднёв!
— Это ты его попросила, а не я.
— Конечно! Ты же переломишься! А мне вот эта груда досок, которая будет лежать до конца недели посреди спальни, нафиг не нужна.
— Тася, ты прекрасно знаешь, почему я не стала ни о чем просить Демьяна, — я готова обидеться на подругу, не понимая сейчас ее упреков.
— Знаю. Потому что стоит ему переступить порог этой квартиры, его отсюда палкой не выгонишь, а тебе это нахрен не надо.
— Мы только начали встречаться. Я еще не поняла, хочу я с ним быть или нет. Мне не нужно, чтобы он и сюда как к себе домой таскался.
На какое-то время мы замолкаем, но, не сумев сдержать любопытства, я все-таки спрашиваю:
— Почему я Никиту раньше не видела?
— Потому что я сама нечасто с ним встречаюсь. Он то на сборах, то на учебе. У него своя компашка, у нас своя. Не пьет, не курит, не наркоман, безопасный во всех отношениях, занимается спортом, учится на юрфаке. Мама у него работает в страховой компании…
— А папа у меня мент. А еще я «кмс» по самбо. Это сработает в мою пользу? — входя в кухню, усмехается Леднёв и тянется ко мне в попытке то ли приобнять, то ли просто потрогать.
Я отшагиваю в сторону, подскальзываюсь на мокром полу и, падая, сбиваю стул, на котором стоит ящик с посудой. Леднёв, разумеется, хватает не ящик. Леднёв хватает меня. Футболка трещит по швам от его крепкого хвата, но со мной все нормально. Стою на своих ногах, вцепившись в Никиткины плечи. На мне ни царапины. Посуда вдребезги. Таська орет матом. Мы с Ником размыкаем наши недолгие, но крепкие объятия и смущенно застываем. Таська продолжает орать матом, вернее, уже жалобно подвывать над расколотым сервизом.
— Валите отсюда оба! — рявкает она и выпихивает нас из кухни.
Я плетусь за Леднёвым в спальню. В конце концов, он мой комод собирает, а не Таськин.
Мы молчим. Я, притихнув, усаживаюсь на кровать. Смотрю Леднёву в спину и под жужжание шуруповерта мучаюсь чувством вины.
— Не переживай, — как будто читает мои мысли Никита, — купим мы ей новые кружки.
— Неудобно, блин.
— Неудобно, если б ты себе голову разбила. Или ключицу выбила. Поверь, вот это неудобно. Это чертовски мешает жить.
— Верю. Как тебя на юрфак занесло, самбист? — улыбаюсь я и подсаживаюсь к нему ближе, спустившись на пол.
— Говорил же, папа мент.
— Типа династия?
— Типа я просто хочу работать в системе. Каждый должен знать свое место.
— Найти, ты хотел сказать, свое место.
— Знать.
— И ты бросишь самбо?
— Самбо нельзя бросить. Это не просто спорт, это целая философия…
Он рассказывает, что в борьбе невозможно победить без интеллекта. Что нужно уметь просчитать каждый ход соперника, предугадать его действия по взгляду и ответить…
Я подвисаю. Слушаю его голос, смотрю на его губы и впадаю в какой-то транс, ощущая одно четкое желание. Прямо сейчас мне хочется обнять его сзади. Крепко обхватить грудную клетку и уткнуться носом между лопаток. Хоть убейте, я не знаю, откуда оно взялось, это дикое желание, оно просто есть.
Леднёв замолкает, наверное, что-то замечая в моем взгляде. Мы снова безмолвно смотрим друг на друга и… и в комнату врывается Таська.
— Вам повезло. Одна кружка уцелела. И это будет моя кружка. А вы, если захотите чаю, будете лакать с блюдечка.
— Спасибо, Тая, за приглашение, но от чая я, пожалуй, откажусь, — усмехается Леднёв.
— Кто ж тебе позволит? — строго предупреждает Григорьева. — Закончили, да?
— Да. Куда подвинуть?
— Сюда, к кровати. Да, Настя?
— Конечно, — соглашаюсь.
Видимо, я так и не вышла из того психоделического состояния, в которое невольно ввел меня Леднёв. Только этим и можно объяснить мое дальнейшее поведение. Никита уходит домой, Тася строгает окрошку, а я, растолкав оставшиеся вещи по ящикам комода, лезу под душ. Знаю, что Леднёв вернется, живет-то в десяти минутах от нас, и это меня снова нервирует. Хотя не должно. Ник — Таськин друган, и мне до него нет никакого дела.
Выключив воду, обнаруживаю, что не взяла с собой полотенце. Таськиного тоже нет. Шорты и футболка, в которых я была, уже в стирке.
Не хочется до шкафа шлепать голышом, с волос все равно бежит вода, хоть я их и отжала, поэтому, приоткрыв дверь, зову подругу:
— Тася! Дай полотенце! — Но Григорьева не спешит выручать, поэтому ору снова: — Тась!
Докричалась. Дверь ванной, наконец, распахивается. Но я вижу совсем не Тасю.
— Ты два раза попросила, я не смог проигнорировать, — говорит Леднёв.
От неожиданности, от прилившего возмущения я лишаюсь дара речи и не нахожу ни подходящих слов, ни подходящих ругательств. Мое лицо сейчас, наверное, такое же красное, как то полотенце, которое притащил мне Никита. Я даже забываю, что надо прикрыться, стою перед ним абсолютно голая, а он, нахал такой, уходить не торопится.
— Я не тебя об этом просила. Тася оглохла там, что ли? — Перестаю тупить и прикрываю свои прелести от его бесстыдного взгляда.
— В магазин вышла. А я никак не мог отказать себе в удовольствии посмотреть на тебя голую.
— Насмотрелся?
— Угу, — отлипает от дверного косяка, чтобы уйти.
— Куда пошел? Думаешь, посмотрел, и все, что ли?
Никита хмурится, конечно, пока что не понимая моих действий. Ничего, сейчас поймет.
Втаскиваю его в ванную и закрываю дверь.
— Раздевайся.
— Чего? — слегка улыбается, вероятно, думая, что я пошутила.
— Раздевайся, говорю. Ты насмотрелся. Теперь я буду смотреть.
Глава 6
…часто бывает, примитивные инстинкты
оказываются выше здравомыслия…
Настя
На лице Леднёва смешиваются два чувства: недоумение и неверие.
— Раздевайся! Помочь? — требовательно повторяю и задираю на нем футболку. Никита, наверное, мой тон и мои действия принимает за дерзость, но это все от смущения, а не от безумной смелости.
— Если ты думаешь, что я застесняюсь и убегу, то ты ошибаешься, — самодовольно говорит он и обнажает торс.
А я ничего не думаю, я просто хочу поставить на место этого наглеца, но, кроме как раздеть его, другого способа в голову мне не приходит.
— Ты видел меня голой. Всю. Не надейся отделаться по-легкому. Раздевайся догола. Показывай мне свои кубики пресса и все, что ниже тоже.
— А я всегда думал, что в
