– Да, вы уже говорили, – устало ответила Бану. – Мы вашу коллекцию не пополним.
– Не переживай, она тебя полюбит, – не унималось Веретено.
– Не будет этого, даже если Солнце встанет на западе, – отрезала Бану, чувствуя нарастающий гнев.
– Так никогда не говори, – с высоты своего убелённого сединами опыта печально сказало Веретено, на сей раз тихим голосом и обращаясь к одной Бану.
– Он слишком молод для меня, – утешила его Бану. Веретено скорчило ужасающую гримасу удивления:
– Правда? Вагиф, тебе сколько лет?
– Двадцать шесть.
– А тебе?
– Двадцать четыре. – Для порядка и пущего эффекта Бану округлила в большую сторону.
Притворная гримаса удивления на артистичном лице Веретена сменилась выражением неподдельного потрясения.
– Двадцать четыре? Я думал, тебе семнадцать!
– Ну, во всяком случае, вы не побили рекорд человека, который пропускал меня в бассейн за пол цены, потому что думал, что мне ещё нет пятнадцати, – на одном выдохе сказала Бану, и по мере того, как предложение набирало обороты, на лице Веретена расцветало непонимание.
– Как-как? – переспросил он.
– Меня пропускали в бассейн за полцены. Потому что думали, что мне нет пятнадцати. – «Господи, – подумала Бану, – если каждое сказанное сложноподчинённое предложение мне придётся для него разбивать потом на много маленьких, чтобы ему было понятнее…»
– Да-а-а, – продолжало сокрушаться Веретено и как бы по рассеянности начало танцевать с Бану. – Вот так. Я думал, ты маленькая девочка, а ты, оказывается, взрослая девушка.
«Да, и вас не посадят за совращение несовершеннолетних, если что», – с горечью подумала Бану, понимая: «если что» ей не светит.
Привыкшие совать нос в дела собратьев по танцу, старожилы школы считали своим долгом дать Бану, у которой за спиной были годы выступлений на сцене, свои ценные советы. Особенно раздражал своей назойливостью Джаваншир, большая звезда маленького клуба, в чьём рту было несколько потемневших от времени и, видимо, перешедших по наследству золотых зубов. Он постоянно норовил поменять с трудом продвигавшуюся постановку танца по своему сомнительному вкусу, чем вызвал ненависть Бану, которая в последнее время вообще была склонна испытывать одни лишь негативные чувства – безнадёжная любовь ещё не улучшила ничей характер. Обидней всего было то, что Джаваншир договаривался с Вагифом, словно в их паре главенствовал он, хотя руководить должна была Бану как несравненно более опытная и умная.
– Нет, ну надо же, – понервничав как-то раз, жаловалась она Лейле. – Какой-то Джаваншир, вчера спустившийся с гор, не умеющий разговаривать, а только гукать и показывать на пальцах, сколько ему лет, у которого первой любовницей была овца, – он мне – мне! – будет указывать, что и как мне делать?!
Лейла, которая симпатизировала Джаванширу и считала его превосходным танцором, не разделяла негодования подруги.
– Зачем ты так переживаешь? В следующий раз иди пожалуйся Веретено мюэллиму[15], и всё.
Так Бану и сделала. В следующий раз, когда Джаваншир рассердил её и Веретено заметило, что гнев исказил детское личико Бану, на его расспросы она ответила:
– Ваше величество, ваши подданные указывают мне, как мне ставить мой танец! – Она нарочно употребила слова «мне» и «мой» целых три раза. Веретено недовольно покачало головой и посоветовало:
– А ты не обращай на них внимание. Серавно ты лучше знаешь.
В этот момент Бану любила его ещё больше, ей показалось, что между ними существует тайное взаимопонимание. Веретено не сказало больше ни слова, но временами бросало на неё быстрые взгляды.
Легкомысленное Веретено, конечно, забыло предупредить Джаваншира, чтобы тот не лез в дела Бану, потому что на следующий же день он увёл Вагифа в сторонку и, приобняв за плечи, долго о чём-то шептался с ним, после чего Вагиф вернулся к Бану и с маниакальным энтузиазмом предложил ей поменять кое-что в танце. Бану разозлилась и отказалась. Тогда Джаваншир начал убеждать её – Бану и половины слов не поняла из-за его кошмарного акцента, – но вдруг закашлялся, согнулся пополам и исторгнул изо рта что-то маленькое, с громким стуком упавшее на пол. Бану опустила взгляд и увидела золотой зуб.
Танго – хореографическое отображение извечной войны между мужчиной и женщиной. Сабина, этот потрёпанный солдат любви, не просто осваивала танцевальные па – она нападала на них и захватывала в плен. Вне школы она по-прежнему оставалась уродливой и незаметной, но стоило ей войти в ярко освещенный зал и приступить к танцу, как она преображалась: очки начинали сверкать, волосы вставали дыбом, а лицо становилось одухотворенным и зверски-прекрасным. Учитель практически не выпускал её из рук, и Сабина уже начала чувствовать, как смыкается вокруг неё кольцо зависти и злобы. Каждой хотелось танцевать с Учителем, но эта честь изо дня в день доставалась почему-то именно Сабине. Все стали с ней очень любезны, запросы на добавление в друзья в Facebook посыпались как из рога изобилия: наверное, женщины рассчитывали выведать у неё секрет привлечения Учителя. Втайне ненавидевшая всех окружающих, Сабина со злорадством подтверждала запросы и никому о себе ничего не рассказывала.
Зато она начала присматриваться к Учителю. Он завораживал. Мозги Сабины уже покрылись толстым слоем пудры, а с ушей её свисала лапша из комплиментов тончайшего помола. А однажды, после особенно страстного танго, он поцеловал ей руку. Его губы были мягкие и слегка влажные. Сабину не целовал до сих пор ни один мужчина, кроме покойного отца, и было это давно. Она пошла переодеваться, а поцелуй на её руке всё ещё горел, как клеймо. Потерянная на время урока осознанность вернулась к Сабине, и она попыталась вспомнить, каково это было – танцевать с ним, грудь к груди. В такие моменты она обычно ни о чём не думала или мечтала о шефе. Теперь она вспомнила, как Учитель дышал, как сосредоточенно кусал губы, как его рука скользила по её спине. Вспомнив один раз, Сабина уже не смогла этого забыть. Впервые за долгое время она ложилась спать с мыслями о другом мужчине. Это было так ново и странно, что пугало её. Сабине казалось, что она изменяет любимому, и она чувствовала себя путаной.
Собираясь на следующий урок, она решила накраситься. Делала макияж прямо на рабочем месте, так что одна из сотрудниц, проходя мимо, тоненьким голоском заметила:
– Ой, а зачем ты красишься?! Тебе так подходит без косметики!
Сабина не удостоила её ответом: кругом одни недруги и недоброжелатели. Она своими глазами видела, как эта же девица настойчиво скармливала жирный торт с шоколадом другой сотруднице, толстой, как борец сумо, отчаянно пытавшейся похудеть и находившейся тогда как раз в разгаре диеты. Густо обведённые чёрным карандашом глаза сделали Сабину ещё больше похожей на ворону, но она осталась довольна и в довершение картины измазала свои узкие губы красной помадой. Затем обрызгала шею духами, которые нашла в комоде с бабушкиной косметикой.
