– Играешь. Правильно говорить – играешь.
– Мама!
Тут приход Гюнай положил конец этому обличительному диалогу.
– Здравствуй! – с вызовом поприветствовала её свекровь. – Где ты была?
– Мы ходили гулять. – Гюнай с затравленным видом вытолкнула ребёнка вперёд, словно надеялась, что он примет на себя основной удар. Свекровь внимательно изучила не накрашенное и старое лицо Гюнай и успокоилась. По крайней мере, в этот раз она действительно ходила гулять. Да и даже если она завела себе хахаля – вряд ли тот был так же слеп, как Халил, чтобы не заметить, что Гюнай больше не годится для амуров. Так что свекровь на время угомонилась и направила энергию в мирное русло, подскочив к внуку и начав лебезить.
Халил опасливо последовал за Гюнай в спальню. Жена сидела перед зеркалом, закрыв лицо руками.
– Как ты вообще?
– Хорошо. – Голос Гюнай был зловеще спокоен. Она вспоминала последний урок, на котором Учитель окинул её пристальным взглядом и ничего не сказал – она даже не поняла, узнал он её или нет, а если узнал, то что подумал? – Знаешь, я решила снова пойти на сальсу, – полупризналась она в порыве откровенности.
– Но я не могу, ты же знаешь, – искренне удивился Халил. – Я же работаю.
– Не работай после шести!
– Нам надо выплачивать кредит, нам надо поднимать ребёнка. Я должен содержать семью!
– Ты всегда кому-то что-то должен! Ты вообще хоть раз в жизни что-то делал для себя? – Интонации Гюнай стали опасно визгливыми, что свидетельствовало о приближающемся потоке слёз.
– Чем ты недовольна? – Халил разозлился и стал от этого ещё более некрасивым. – Хочешь, чтобы я развлекался целыми днями на танцульках? Я, между прочим… Благодаря мне ты можешь сидеть дома и не работать. И ты ещё чем-то недовольна?
– Меня тошнит от твоей образцовости! – проревела Гюнай давно заготовленную фразу. Халил подавился очередными возражениями.
– Мама была права, с тобой что-то происходит, – наконец холодно выдавил он из себя и вышел из спальни, не слушая, как она орёт ему вслед:
– Со мной уже произошло, а ты даже не заметил!
Холостой сосед за перегородкой раздражённо постучал по стене – он только собрался побаловать себя дневным сном.
В этот момент на Гюнай напала какая-то одержимость. Первым делом она зашла в Facebook и поменяла статус «замужем» на «в свободных отношениях». Затем со злобным удовлетворением удалила все фотографии, на которых была вместе с мужем. Потом зашла на профиль Халила, который в своё время дал жене свой пароль, чтобы показать ей свою благонадёжность, поменяла его семейное положение на «всё сложно» и устроила совместным фотографиям всё ту же Варфоломеевскую ночь. Не прошло и пяти минут, как Халил, который тоже искал утешение в сети, ворвался в спальню с воплем отчаяния:
– Ты зачем нас позоришь, дура?! Ты что, сошла с ума?
Тем временем нашлась пара идиотов (или просто откровенных и честных циников), которые успели поставить «лайк» демонстративной смене семейного положения, и ещё несколько нетактичных людей, которые начали его комментировать и задавать глупые вопросы. Халил схватился за голову. Телефон Гюнай тем временем уже разрывался от звонков подруг.
– Что ты творишь?!
Окончательно обезумевшая, словно её околдовали, Гюнай лихорадочно кидала свои вещи в объёмистый чемодан, недавно купленный для будущего совместного отдыха, которого оба очень ждали. Ребёнок путался под ногами и хватал её нижнее бельё, а Халил стоял на месте и тупо таращился на жену, собравшуюся уходить. На него внезапно навалилась сонливость. Ему захотелось остаться одному и спать, спать, спать. Никакой работы. Никакой жены. Никаких обязательств.
– Памперсы положи, – машинально напомнил он.
– Щаз, – в несвойственной ей манере ехидно отозвалась Гюнай и позвала повелительно: – Сын! – Наклонившись, она поцеловала его в макушку. – Веди себя хорошо.
И она повезла чемодан к выходу, мимо свекрови, которая стояла у стола, скрестив на груди руки, и смотрела на Гюнай с непередаваемым выражением ненависти, удивления и уважения. Не говоря ни слова, Гюнай закрыла за собой входную дверь.
– Я сразу поняла, что она шизофреничка и змея подколодная, – не преминула подытожить мать Халила, – как только услышала её вкрадчивый голос.
Халил долго безмолвствовал, а потом ошарашенно спросил:
– А что я сделал?
Вечером, открыв варенье, мать Халила увидела, что оно всё насквозь испорчено плесенью. Она вскрыла остальные банки, и в каждой либо росла пушистая зелёная плесень, либо копошились маленькие коричневые черви.
Праздно сидя на скамейке в пустом коридоре – час был слишком ранний для танцев, – Бану жаловалась Кафару на судьбу, принуждавшую её танцевать бачату на сцене.
– Всё равно что прилюдно любовью заниматься, честное слово! Я же не Саша Грей!
– Кто такой Саша Грей?
Бану посмотрела на него озадаченно.
– Ты какой-то не от мира сего.
Кафар заметно погрустнел, и Бану смилостивилась.
– Не такой, а такая. Это известная порнозвезда. – И упреждающе уточнила: – Её все знают. По всему интернету про неё шутки гуляют, неужели ты не видел?
– Я… редко захожу в интернет. – Кафар совсем скис.
– Какой ты молодец! – подбодрила его Бану. – Значит, у тебя есть голова на плечах.
– Хочешь потанцевать бачату со мной?
Он был костлявый и казался невесомым. Бану представила себе, как их кости будут клацать друг о друга, и улыбнулась.
– Ну давай.
Кафар долго выбирал диск с музыкой и наконец нашёл бачату, которую Бану никогда не слышала ни на занятиях, ни на вечеринках. Это не была бездумная весёлая песенка, которые так любило Веретено, скорее в ней чувствовался даже некоторый трагизм, мысль, страсть. Кафар взял Бану за руки так бережно, как будто она была сложена из бумаги, и вёл так же осторожно, но потом разошёлся и повёл уверенно, словно стоял за штурвалом корабля. Внезапно Бану поняла, что ей легко, так легко, как не было ни с одним из партнёров, и, хотя Кафар исполнял незнакомые движения, она ни разу не запнулась и даже не задумалась о том, как нужно танцевать. Он оказался совсем не таким костлявым, как она думала, а мягким, даже немного зыбким. Они кружились, слившись с музыкой и друг с другом, и его колени были её коленями, его руки заканчивались там, где начиналась её талия, ей передавались его колебания, и она продолжала их с умноженным пылом, словно резонатор для камертона. Волосы Бану взлетали и падали, когда Кафар поворачивал её или наклонял до самого пола, под которым замерли мыши, прислушиваясь к звукам и вибрациям. В эти мгновения Бану поняла, что бачату можно танцевать хорошо, если настроиться на чувства своего партнёра и довериться ему полностью, а Кафар очень располагал к этому.
Время растянулось, и танец никак не заканчивался, да они оба и не хотели, чтобы он прекратился.
Но тут повеяло холодом – кто-то открыл входную дверь и, стуча каблуками, спустился по ступеням. Кафар вздрогнул и отпрыгнул от Бану. Вошла одна из
