– Что значит спорим? Моё величество приказывает вам оставаться. – Он наклонился к ней так близко, что она могла сосчитать похожие на горный хрусталь капельки пота на его лбу.
– Ну что ж, если король приказывает, не смею перечить. – Бану опустила ресницы, мысленно пожелав ему гореть в аду.
– Я буду с тобой танцевать! – Веретено вцепилось ей в руку. Бану была холодная, как углозуб, уснувший в тысячелетнем леднике. И он станцевал с ней. И было это никак.
– А чего ты хотела? Сальса – это тебе не бачата и не танго, – глубокомысленно изрекла Лейла. – Как будто ты не танцевала с ним на уроках миллион раз.
Бану больше нечего было ждать, она своё получила, поэтому она сбежала с вечеринки, как только разыскала пальто.
Побег оказался верным тактическим ходом. Когда на следующий день Бану пришла в школу, первым, кого она встретила, было Веретено, бежавшее к ней навстречу и гудевшее, как отчаливающий пароход:
– Я не понял! Когда король говорит, что уходить нельзя, куда ты уходишь?
Откуда-то слышался назойливый стук капель. Улыбаясь, Бану пошла навстречу Веретену.
– Взяла и уплыла, золотая рыбка.
– Да. Ну и что?
Мимо пробежал кот с крысой во рту. Крыса была ещё живая и отчаянно трепыхалась.
– А я хотел с тобой танцевать.
– Не лгите мне. Там было ещё много женщин, которых вам надо было… – Бану чуть не сказала «оприходовать», – одарить своим вниманием. Вы не стали бы танцевать со мной ещё раз. Не смогли бы, даже если бы и хотели. Тем более я на ногах едва держалась и танцевала плохо.
– Речь идёт не о том, как ты танцевала, а про моих желаниях, – загадочно ответило Веретено.
Кот сел, уставившись на них и придерживая крысу.
– Ваши желания для меня, конечно, священны.
– Но ты ушла. – Веретено печально покачало головой, но Бану знала, что каждое сказанное им слово – ложь и что он просто разыграл перед ней спектакль. Она разглядывала его губы и думала о том, что от бесконечной лжи они, должно быть, стали сладкими, как патока. И всё же почувствовала себя виноватой. Веретено ещё раз картинно вздохнуло для убедительности и отправилось восвояси.
Кот милосердно свернул крысе шею и красивым галопом побежал за хозяином.
Запах Веретена остался висеть в воздухе, подобно северному сиянию, и Бану заулыбалась, словно вдохнула окись азота. «Что-то неладное творится с Веретеном в последнее время, может, он всё-таки проникся ко мне какими-то тёплыми чувствами?» – подумала она и счастливо засмеялась, как полоумная, прижав руки к лицу. Пойманное боковым зрением какое-то движение в дверном проёме застало её врасплох. В дверях стоял Кафар, бледный, как гатыг, и такой же кислый.
– Ну всё понятно, – сказал он.
– Что тебе понятно? – Бану знала, что это бесполезный вопрос, но пыталась оттянуть время до неизбежного позорного признания.
– Что между вами?
– Примерно двадцать лет и сто баллов IQ, – не удержалась Бану. Кафар посмотрел на неё с укором.
– Он нравится тебе?
– Я люблю его.
– Как и все мы. – Кафар опустил глаза в пол. – Ну всё, ты готова. – И он забежал в зал.
– К чему? – закричала Бану и бросилась за ним, но в зале его не оказалось. Он словно сквозь землю провалился.
– Кого ты ищешь? – спросило Веретено, которое уже успело переодеться в свою майку с американской проймой и теперь кокетничало с самим собой перед зеркальной стеной.
– Кафара. Он сюда зашёл, а теперь пропал.
– Кто это – Кафар? Твоя любовь? Сюда никто не заходил.
Бану заглянула ему в глаза, но увидела в них только собственное злополучное отражение.
– Ну что, готова к труде и оборону? – Веретено протянуло ей широкую ладошку, приглашая на танец. Бану взглянула на эту ладонь, и ей стало не по себе: там не было линии жизни.
– Чего ты смотришь?
Бану промолчала. Ей не хотелось делиться с ним своими соображениями. В сущности, за всё время их общения она не сказала ему ни слова правды и не жалела об этом.
В тот вечер Веретено долго нудело об этике на танцевальной площадке: оно терпеть не могло неопрятного вида, а ему, видимо, испачкали его любимые танцевальные туфельки. Стоя на середине зала и выразительно жестикулируя, он говорил:
– Когда танцуете, мы должны смотреть, чтобы никому не мешали. Вот я делаю поворот с партнёршей! Она не видит, куда идёт, потому что я – мужчина! И веду – я! Я должен смотреть, куда я ей веду, чтобы не столкнуться с другим парой. А то я вчера на вечеринке танцую, а мне все ноги топтают…
Бану фыркнула, не слишком громко, но Веретено тут же повернулось к ней и спросило:
– Я что, такой смешной? – И добавил, печально покачивая головой: – Ушла…
– Да, я такая, – довольно отозвалась Бану.
После занятия она рассказала Лейле о реакции Веретена на её побег с вечеринки.
– Он думает, что клеит тебя, ты думаешь, что клеишь его, и вы оба очень довольны… собой, – заключила Лейла.
– Ничего такого он не думает. Относится ко мне, как к маленькой девочке.
– По сравнению с ним ты и есть маленькая девочка.
– У меня уже могло быть четверо детей.
– Ты же их ненавидишь.
– Теоретически. Кстати, кто такая эта Зейнаб? Откуда она взялась?
– Кажется, она перешла к нам из другой школы.
«Эта Зейнаб» появилась в тот день в школе впервые и успела так нашуметь, что все ученики к концу занятия, включая даже Бану, запомнили её имя. Она была приземистая и толстая, с носом такого размера, что многие альпинисты сочли бы за честь покорить его. Первый раз она привлекла внимание Бану, когда на замечание Учителя: «Мне что-то запах долмы кажется» — закричала:
– Это я, я готовила долму!
– Кажется, кому-то не терпится замуж, – шепнула Бану Лейле. А Веретено тем временем вцепилось в Зейнаб и начало показывать движение. После этого она почувствовала себя настоящей хозяйкой заведения: комментировала каждую его реплику, оглушительно хохотала, повисала у Веретена на шее и в конце концов так разозлила Бану, что та сказала:
– Распущенность – последняя надежда уродин. Красота говорит сама за себя. – Она произнесла это довольно тихо, но скандальной частью своей души надеялась, что Зейнаб её услышала.
Бану думала про новенькую по дороге домой, пока её не напугал заунывный тонкий голос из ларька, провывший на русском языке, когда она проходила мимо:
– Пышки, пы-ы-ышки!
А потом наступило её любимое время – время сна. Бану была послушной девочкой: её мятежный дух слонялся по ночному городу, но тело ложилось спать ровно в десять часов. В тот день, прячась под одеялом с закрытыми глазами и ожидая сна, она услышала доносившуюся из проезжающей машины музыку, под которую она танцевала когда-то в детстве. Помнится, тогда она мечтала влюбиться в мужчину, для которого сможет
