Теперь за мной не было сильного, надежного плеча, за которое я могла спрятаться.
Теперь у меня была только я…и моя цель.
Время не ждало.
Событие могло начаться в любую минуту и нельзя было опоздать, поэтому, не погасив огня и запихивая шокер в немыслимых размеров костюм. подвязанный какими-то тряпками, я торопилась в темный, ночной лес, освещенный лишь светом серебряной луны.
Дубинку приходилось волочь за собой, чтобы не растерять силы для решающего броска.
И как бы я не храбрилась, а в копчике свербело и скреблось от явного страха.
Мне еще никогда не приходилось сталкиваться с настоящими медведями, не Берами.
И пусть они были меньше представителей моего рода, проблема была в том, что от человека я ничем не отличалась внешне, да и внутренне, но при этом во мне текла та самая кровь, которая жутко раздражала лесных мишек.
От папы я запомнила четко, ясно и еще в глубоком детстве, что мишки воспринимают нас врагами и одной мне с ними лучше не встречаться…
Эх, папочка….если бы только знал, куда я торопилась сейчас!
Увязая в снегу по колени, и стараясь не завалиться, даже по заранее вычищенной мной дорожке, я пыхтела и потела под этим одеянием настоящего охотника, цвета белого снега и зеленых веток ели, пробираясь вперед к намеченной цели.
Меня не пугал мороз и клубы пара, вырывающиеся изо рта при каждом выдохе, а еще то, что я пробиралась сквозь снега в вековом лесу, куда не забредали нормальные люди
… меня пугало лишь то, что я могу не успеть.
Последние метры до берлоги были самыми напряженными, когда нервы были натянуты, как антенна кабельного телевидения. и я остановилась на секунду, чтобы перевести дыхание и не пыхтеть, как паровоз в прямом смысле этого слова, потому что пар от меня шел даже от меховой шапки, завязанной под подбородком.
Стянув варежки, я обхватила рукой дубину, пробираясь вперед, как только могла тише, прекрасно понимая, что медведь слышит, видит и чувствует лучше меня раз так в двадцать…оставалось надеется лишь на то, что он будет крайне занят и ему будет явно не до меня.
Вернее ОНА!
Кстати, кто-нибудь знает, медведицы стонут, когда рожают2…
Ну уж точно не визжат, не матюгаются, и не поют песни, выплясывая от боли по кругу берлоги, как это делали люди.
Вернее женщины в стенах род. дома, где мне довелось поработать какое-то время назад.
Подползая к берлоге почти в плотную, я прислушивалась, как только могла, затаив дыхание, убрав с одного уха шапку и оттопыривая попу, словно она была моим персональным локатором низкочастотных волн, не иначе!
Медведица пыхтела….и меня бросило в холодный пот от осознания того, что, кажется, НАЧАЛОСЬ!
Прости, родная, шарики у берлоги, шампанское мед. сестричкам и летающий торт по отделению временно переносятся на более поздний срок.
Клятвенно обещаю банку меда и булку хлеба, если только выберусь отсюда живой!
Главное, чтобы я успела вползи и выползти!
Отец всегда говорил, что Беры рождаются в самую последнюю очередь… после всех новорожденных медвежат, вреда которым медведица мама не причинит никогда.
По-пластунски я пыталась пролезть тишком в берлогу, прикинувшись сугробиком снега, когда в нос ударила жуткая вонь, вперемешку с затхлым запахом земли и мокрой шерсти, когда я поняла, что ни черта не вижу!
Не думаю, что взять с собой фонарик было бы хорошей идеей, потому что для начала его нужно было где-то раздобыть, но рука упорно тянулась к шокеру, когда я замерла, понимая, что медведица толкнулась, рыкнув, и послышался едва слышный писк, явно не похожий на звериный.
Ахнув, я дернулась, пытаясь нащупать руками сама не пойми каким образом голенького, маленького и скользкого малыша, который даже не кричал, а издавал едва слышные жалобные звуки, в тот момент совершенно помешавшись рассудком, и не думая о том, что могу нащупать в первую очередь пасть медведицы, которая вырвет мои загребущие ручонки с корнем, а там никакие саночки уже не помогут!
Почувствовав на себе что-то тяжелое и горячее, я завизжала, словно серена, брыкаясь, кусаясь и отбиваясь, замахав вперед дубиной со всей силы, понимая, что едва ли смогу вытащить в этой потасовке шокер и слыша над собой низкое, грохочущее и утробное рычание почти вперемешку с воем:
— ТВОЮ МАААААТЬ! ПРЯМ ПО ОРЕШКАМ!
Нифига себе медведица!
Оглохнув лишь на секунду, и понимая, что звездочки из глаз планировались далеко не у меня, но почему-то они летали и сыпались мне прямо на нос, я дернулась, когда что-то сгребло меня за комбинезон, буквально отрывая от земли и вышвыривая из берлоги, где раздалось оглушительное рычание, визг, писк и утробное, злобное бормотание, про то, что кто-то лишится своих кривых ручонок, которые окажутся скоро…кхм…в сидалищном месте крест накрест.
И к черту, что едва ли это медведица вдруг заговорила человеческим матом!
Взревев, я дернулась обратно, оглушенная своим шоком лишь на долю секунды, не боясь того, что в берлоге возились и громогласно рычали звери, а дубинка была уже в паре метров от меня, хлопнувшись у самого «порога», я чуть не лишившись чувств, когда в лунном свете увидела темный сверток каких-то лохмотьев и тряпок, где пищал новорожденный малыш.
Большего мне ничего и не нужно было!
Пусть в берлоге будут хоть семеро гномов и одним матерящийся басом медведь — их проблемы были не моими!
Ноги дрожали от переполняющих эмоций, и сердце громыхало не только в ушах, но и под пятками и коленями, когда я подползла по сотрясающейся от драки земле к малышу, быстрее поднимая его со снега и прижимая к себе, съезжая на заду по снегу в сторону санок. когда огромная ручища схватила меня за шкирку, больно встряхнув, и на затылке послышалось грозное грохочущее рычание:
— Ну-ка стоять! Я с тобой еще не…ЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙ……
Шокер в действии был фееричен и могуч, заставив долго, протяжно и мучительно заикаться моего преследователя, которого я для пущей убедительности куда-то пнула, скатываясь вниз по снегу и, повалившись на санки, оттолкнулась ногами, полетев вперед с таким ускорением, что ветер свистел в ушах.
Сердце колотилось, как сумасшедшее, когда я летела вперед, прижимая к груди мое маленькое чудо, за которого порву не только медведиц. но и весь этот мир!
Путь до своего полуразрушенного домика я даже не помнила, слыша лишь грохот своего сердца и кряхтение малыша, который иногда переходил в тонкий жалобный плачь.
Он был еще маленьким Бером, и сейчас я боялась только одного — что он не чувствует меня! Не чувствует, что теперь он не один, а под моей защитой и огромной любовью, с которой я ждала его всё это томительно долгое, бесконечное время.
Успокаивало только одно — у нас впереди была целая жизнь, чтобы научиться понимать друг друга и
