Потому-то она и отказалась от прогулки. И по той же причине соврала, что не хочет ужинать, и поскорее заперлась у себя в комнате в отеле, стараясь не слушать, как Платон напевает в душе. И даже в самолете раздобыла у стюардессы маску на глаза, сослалась на мигрень и сделала вид, что проспала весь полет. А в Москве, едва забросив вещи домой, поехала в агентство, словно боялась, что любое промедление заставит ее передумать.
— Олег Натанович? — постучала она в кабинет шефа.
— Да-да, Наденька, проходите.
Надя, сжав зубы, зашла. Она не любила, когда посторонние называли ее уменьшительным именем. Всегда представлялась полным. Надежда — звучно и солидно. Но почему-то каждый второй считал своим долгом через пару предложений понизить ее до Нади или и вовсе до Наденьки и Надюши. И ладно Платон: ему было позволено так ее называть, как-никак, столько лет дружбы за спиной. Но остальные? Почему они всегда опускались до подобного панибратства? Наденька — это ведь не знаток своего дела, не взрослая женщина, а какая-то девчонка в колготках, сморщенных на коленках.
— Олег Натанович, у меня к вам разговор, — Надя присела на край стула и огляделась.
Кабинет шефа был с пола до потолка увешан афишами, и никто не знал, какого цвета на самом деле там стены. Почему-то Олег Натанович не снимал старые плакаты, а новые лепил прямо поверх, бесконечно перемещал их и перевешивал, будто собирал огромный пазл.
— По поводу Барабаша, я так понимаю? — Воскобойников, о деловой хватке которого ходили легенды еще со времен советского союза, поерзал в кожаном кресле и снял изящные прямоугольные очки без оправы.
— Откуда вы… — Надя растерялась на мгновение, но вовремя спохватилась: пора уже было перестать удивляться, что Олег Натанович знает все обо всех. — В общем, я хотела бы попросить у вас другого клиента. У Платона шикарное портфолио, перспективы, он будет не против остаться с нашим агентством, но…
Она резко замолчала, потому что Воскобойников замотал головой, отчего седые вихры над мочками его ушей всколыхнулись.
— Ответьте мне на один вопрос, Наденька. Вы с ним, с позволения сказать, перешли границы?
— Что?
— Личные отношения, роман, интрижка? — он наклонился вперед, будто хотел заглянуть Наде в самый мозг.
— Нет! Что вы, нет, конечно. Просто…
— Тогда послушайте меня, — тонкие губы Воскобойникова сжались, и интеллигентное лицо благонравного старика стало жестким. — Ваша работа, с позволения сказать, никуда не годится. Я уже беседовал с господином Шульцем: на концерт в Вене не распродано и половины билетов. Вы поторопились — и сильно. Барабаш не готов был выступать на подобной площадке. Потому что туда надо заходить или с триумфом — или никак.
— Но… Я думала, это шаг вперед… — Надя ожидала чего угодно, только не разноса.
— Надо было готовить почву. Наращивать популярность, нарабатывать имя. А это, — Воскобойников ткнул пальцем в афишу венского концерта, непонятно откуда взявшуюся на стене. — Позор. Еще и с ошибкой… Я бы уволил вас, если бы он вами так не дорожил. Словом, я даю вам полгода. И если через полгода имя Платон Барабаш по-прежнему будет пустым звуком для европейского слушателя, я выполню вашу просьбу: передам его другому агенту. А вас, Надежда, уволю.
Надя моргнула. Впервые Олег Натанович назвал ее полным именем, вот только особой радости это почему-то не принесло.
Глава 5
— И что ты теперь будешь делать?
Надя съежилась. На нее смотрели четыре пары глаз: Машкины, Ромины, Димины и Юлины. У Юли на груди еще висел Андрюха, но ему в свои два месяца до теткиных рабочих перипетий не было никакого дела.
Весь цвет семейства Павленко собрался на родительской кухне. Стоило Маше написать в общий чат под названием «Семейники» с кучей аляповатых эмодзи, что Надю вот-вот уволят, и вообще у нее, по ходу, депрессия, как Юля подхватила младшего, а Дима отпросился у жены. Маше с Ромой ехать ни откуда не требовалось: они вместе с Надей все еще обретались в четырехкомнатном семейном гнезде.
Такова уж была традиция Павленко: на чьи-то проблемы реагировали всем кланом. Тут же собиралась опергруппа, и хотел ли того виновник торжества, нет ли, — сообща разрабатывали план действий.
Надя была бы не против сейчас побыть одна, но сама допустила роковую ошибку: проболталась Машке. А та и рада была поднять тревогу и объявить чрезвычайное положение. Куда деваться? Пришлось выкладывать братьям и сестрам, к чему привела карьера музыкального агента.
— Не знаю… Может, написать по собственному? — Надя уныло потянулась за сушкой.
— Еще чего! — Машка звонко шлепнула сестру по руке. — Никакого заедания углеводами.
— Сейчас кризис, — Дима задумчиво потер отросшую щетину. Как только решил поддаться моде и отрастить бороду, так и трогал ее, не переставая, а то вдруг бы кто не заметил главный признак маскулинности. — Самой увольняться — самоубийство.
— А как я его тебе за полгода раскручу до уровня Мацуева? — возмутилась Надя. Легко всем советовать, когда они в этой сфере ничегошеньки не понимают!
— А Мацуев — кто у нас? — нахмурился Рома и тут же полез гуглить.
Что и требовалось доказать! Роме-то повезло: он выбрал такую профессию, что остаться без работы ему не светило вовсе. Будучи гейм-дизайнером, он от компьютера отрывался в двух случаях: когда хотел спать или в туалет. Даже еду ему мама, смирившись, приносила в комнату.
Забавно, но за него родители переживали сильнее, чем за остальных отпрысков, ведь Рома лет с семи почти не выпускал из рук джойстик. Даже ставили ему в пример Надю. Вот, мол, посмотри, сама решила музыкой заниматься, на скрипочке играет… И что в итоге? Рома заколачивает больше ста в месяц, и уже давно мог бы накопить на квартиру или ее снять, если бы ему не было настолько лень. А Надя впахивает, как проклятая, и ее же еще грозят уволить. И пойми после этого, где в этом мире справедливость!
— Дирижер, что ли, — пробормотала Юля, поморщившись от боли: третий из ее детей оказался самым прожорливым.
— А можно это как-то свернуть? — Рома брезгливо хмыкнул. — Мы тут, вообще-то чай пьем…
— Это — твой родной племянник, — отрезала Юля. На правах старшей, она из всех споров выходила победителем. — А будешь продолжать в том же духе, кроме него тебе некому будет подать стакан воды в старости.
— А, пианист, значит, — Рома отложил телефон на стол. — Ну да, у него в инсте несколько
