Тааак, вот он бросает монету, поднимается и пристально всматривается в ее глаза, глядящие будто изнутри камня. Глаза и вправду чудесные, синие, словно небо, жаждущие, говорящие, дивные глаза. И вдруг он произносит:
– Знаешь, мне было бы так любопытно увидеть твою настоящую красоту, что скрывается под этой белой краской. Я смотрю на тебя каждый день и думаю, бьется ли в этой каменной груди живое сердце.
Бааа, у меня перехватывает дыхание, а она так и не пошевелилась, только уголки губ дрогнули, а глаза долго не закрывались, провожая его взглядом. Да, реплика вполне театральная, брависсимо. Но что же дальше? Боже, да здесь не протолкнуться. Подождем следующего акта.
Бом-бом-бом, еще один суетливый день просочился сквозь пальцы. Двенадцать на часах Кампаниллы, площадь вздохнула свободнее, избавившись от шумливых туристов. Там, внизу, в баре зажигаются цветные огни, играет музыка, красивые мужчины и женщины в вечерних нарядах, блестящие, лаковые, ароматные, игривые. Моей героини давно уже нет на сцене, декорации сменились, электрический свет рассеял иллюзию веков, сделав все еще более театральным. Правда, второй персонаж только теперь покидает место действия, совершенно обессиленный идет с работы, огибает Кампаниллу, поворачивает у собора, и дальше теряется в узких улочках, пересекая каналы.
Сейчас он дошел до большого моста через Гранд Канал – ничего необычного, только какая-то фигура сидит на ступеньках впереди. Красивая молодая женщина с пышной шапкой кудрявых волос приветливо улыбается, глядя на него, и потом долго смотрит ему вслед. Он проходит мимо, похоже, мечтая лишь о том, как упадет в сон в своей небольшой квартирке, которую снимает на окраине города.
И все же дневной свет мне больше по душе, чем ночные фонари. Здесь, в Венеции, свет особенный, желтоватый, такой слепящий с утра, но сочный и вязкий перед закатом. Он делает выпуклыми древние камни дворцов и мостовых, придает лицам особую мягкость и красоту. День за днем мои актеры исполняют одну и ту же сцену, как они прекрасны в этом свете, какую бесподобную романтическую пантомиму они разыгрывают на подмостках площади Святого Марка. Он неизменно кладет ей раз в день монету, а она томно и нежно смотрит на него, скрытая белым покрывалом гипса. Сколько поэзии в этой пьесе: разлученные обстоятельствами, каждый исполняет свою роль и не может нарушить ход придуманного ими самими ритуала.
В полдень он приходит на работу, а она уже заточена в воображаемый камень, в полночь он возвращается домой, а она уже исчезла. Правда, надо заметить, теперь по вечерам на ступеньках большого моста сидит улыбающаяся женщина, каждый раз провожая его лукавым взглядом.
И вот однажды, когда он проходит мимо, она смеется во весь голос.
– Разве мы знакомы? – останавливается он. И тут он видит ее глаза. Конечно, как же он не понял раньше, те самые глаза. Сам смеется.
– Привет, – немного смущается он и садится рядом с ней на ступеньки.
– Наконец ты узнал меня. Я так давно хочу поговорить с тобой.
– Ты очень красивая, – говорит он, с интересом разглядывая ее лицо без грима.
Они спускаются к воде и садятся на перевернутую лодку.
– Я так давно хочу поговорить с тобой, – снова произносит она и приближает к нему свое лицо.
Он немного отстраняется:
– А я так давно хотел увидеть твое настоящее лицо. Я заметил твои глаза, и мне стало любопытно посмотреть, что скрывает краска.
– Ты видишь меня сейчас, – усмехается она.
– Да, – усмехается он.
Она закрывает лицо руками. Они сидят так несколько минут, молча.
– Можно, я спрошу тебя? – произносит он. – Как ты стоишь без движения так долго, целый день?
Она выпрямляется:
– Я делаю это ради своих детей.
Теперь каждую ночь она встречает его здесь, на этом самом месте, и они подолгу разговаривают, сидя на старой перевернутой лодке, в свете звезд и фонарей, в тени гондол. Я пристраиваюсь неподалеку и слушаю их разговоры. Каждый раз она смотрит на него так страстно, ожидая, что его сердце вот-вот смягчится, и он поцелует ее, утолив томительную жажду. Но нет, он неприступен, словно каменная статуя. Наступает утро, и они будто меняются ролями, на площади Сан-Марко разыгрывается все та же романтическая пьеса. Она неподвижна и молчалива, а он кладет монету, чтобы вдохнуть в нее жизнь и посмотреть в эти дивные синие глаза. Так лето отсчитывает день за днем, ночь за ночью.
– Завтра вечером мы не увидимся больше, я уезжаю домой, сезон заканчивается.
Она обнимает его:
– Поцелуй меня на прощанье?
– Зачем? Я все равно уеду, а ты останешься здесь. Я не хочу разбивать твое сердце. Если бы я испытывал любовь к тебе, я бы давно поцеловал тебя. Ты навсегда останешься для меня статуей с площади Святого Марка.
Колокола бьют двенадцать, он как обычно приходит на работу, она стоит на площади. Только теперь руки ее скрещены на груди, кажется, ей тяжело дышать. Туристы время от времени бросают ей монетки, она открывает глаза и двигает руками, затем снова замирает. Около четырех пополудни он появляется на пороге ресторана с чемоданом, пожимает руку официанту, после чего, немного помедлив, нерешительно подходит к статуе. Достает из кармана монетку и аккуратно кладет в коробку около ее ног. Статуя открывает глаза, он в последний раз смотрит на нее, разворачивается и идет по направлению к морю. Она не шелохнется, и только какой-то ребенок удивленно кричит:
– Смотри, мама, у нее слезы, у статуи слезы текут, мама.
2014 г.Дама, 2005. Холст на картоне, акрил
Индеец, 2005. Холст на картоне, акрил
Кочубей, 2005. Холст на картоне, акрил
Норна, 2005. Холст на картоне, акрил
Буффон, 2005. Холст на картоне, акрил
Индеец, 2005. Холст на картоне, акрил
Буффон, 2005. Холст на картоне, акрил
Дама, 2005. Холст на картоне, акрил
Сноски
1
Извините, как нам найти Пантеон? (фр.)
2
Идите прямо и сверните направо (фр.)
3
Руна Хагель выглядит как шестилучевая снежинка или русская буква Ж.
