– Боишься или торгуешься? Бояться тебе нечего. Мальчишки всегда лазят по садам. И высшая мера наказания для них – крапива. А если торгуешься, то зря. Пополам будем делить.
– А пионерам?
– На мороженое.
– А Реактивному?
– Его скоро заметут. Он больше года никогда не гуляет. А мы будем заниматься только цветами. Ты молодец, что придумал это. Только смотри, чтоб твои пионеры хорошо учились.
– Зачем?
– Дурак, чтоб никаких подозрений в школе. По рукам?..
– По рукам.
Алик хотел попятиться назад и убежать, но у него в руках остались деньги Рыжей Берты. Он не мог их унести с собой. Сделав несколько шагов назад, Алик громко громыхнул о ступеньки ботинками и, нарочно простучав в сенях, вошел в комнату. Берта сидела все в той же позе, только в правой руке она держала стакан:
– Купил?
– Мороженого нет, – заикаясь, проговорил Алик, положил деньги на край стола и вдруг кинулся прочь.
– Кучерявенький! – услышал он уже в сенях встревоженный голос Рыжей Берты.
Алик никогда еще так быстро не бегал. Улица, на которую он выскочил, была открыта со всех сторон, на остановке стоял трамвай. Алик впрыгнул в вагон и, выглянув осторожно в окошко, увидел Лешку. Тот стоял около столба, вобрав шею в плечи, и смотрел по сторонам.
10. Что случилось
Мальчишек Алик перехватил на лестнице, спускающейся между домами к реке. Гога, Шурик и Заяц поверили сразу всему, что им рассказал маменькин сынок. Гога вспомнил, что он видел Рыжую Берту у Лешки раньше. Значит, он давно пропивает с ней их деньги. Шурка предложил заявить в милицию, но Заяц сказал, что их тоже тогда заберут вместе с Лешкой.
Мальчишки бежали вниз по лестнице, шепотом на бегу переговариваясь.
– Давайте Косте скажем, – предложил Шурка.
– Нет, – махнул головой Гога.
Он снова почувствовал себя главным. На середине лестницы Гога подлез под перила и свернул на пустырь. Все побежали за ним. Здесь, среди старых консервных банок, стекляшек и прошлогодней сухой и пыльной травы, они просидели до вечера. В сумерках разбежались по домам, встревоженные, притихшие.
Понедельник начинался с уроков Уф Фимовны. Перед тем как начать урок, старая учительница делала перекличку и внимательно оглядывала класс. Если Гога возбужденно вертелся на своей парте, если у Шурки на коленях лежала книга, если Славка Заячья губа держал в руке галку, собираясь ее пустить по классу, а Алик спокойно сидел, положив руки на парту, значит, в пятом «В» все было в порядке. Надо только отобрать у Шурки книгу, попросить Славку оставить птицу в покое до перемены, напомнить Гоге, что если он будет так вертеться, то когда-нибудь останется без головы, – и можно начинать урок.
Но сегодня все было наоборот: Алик вертелся, а Гога, Шурка и Славка сидели не шелохнувшись. Закончив перекличку, Уф Фимовна села и, отдуваясь, спросила:
– Бавыкин, уф, Киселев, уф, Баранов, уф, что случилось?
– Ничего, – испуганно вскинул глаза Гога.
Шурка и Славик решили, что он и за них ответил, и промолчали. Тогда учительница повернулась к Алику. Любимого ученика она называла всегда ласково по имени:
– Алик, а что с тобой сегодня?
– Я не разговариваю.
– Я вижу, уф, что ты не разговариваешь, но что с тобой? Беспокойный стал, в театре, уф, тебя никто не видел.
Алик стоял, виновато опустив голову. Уф Фимовна махнула рукой:
– Садись.
После того как ее обворовали, она как-то постарела, и одышка у нее стала чаще. Раньше ей легко было вызвать учеников на откровенность, а теперь при одном ее взгляде мальчишки и девчонки замыкались в себе. «Наверное, пора уходить на пенсию», – подумала учительница. Она не догадывалась, что воры, забрав у нее многие привычные вещи, унесли из ее жизни и уверенность в себе. Если бы мальчишки и девчонки знали мысли Уф Фимовны, они бы успокоили ее. Но они ничего не знали.
Первые три дня мальчишки ждали, что Лешка вот-вот вывернется откуда-нибудь и скажет: «Привет!» Но прошла неделя, вторая, история с подснежниками начинала забываться. Гога бегал, как раньше, на большой перемене по партам, спасаясь от дежурной Нинки Пономаревой, Шурка запоем читал книги про шпионов. Заяц все чаще и чаще придирался к Алику, называя его Котей и маменькиным сынком. Алик снова занялся решением проблемы дружбы с девчонками: идти или не идти в гости к Маринке и есть или не есть Нинкины яблоки. И вдруг после первомайских праздников установившееся благополучие с треском рухнуло.
Заяц опоздал на первый урок. В самый последний момент обнаружилось, что у него порваны штаны. Пока бабушка зашивала дырку, прошло больше десяти минут.
Заяц пришел в школу на перемене. Бросил на парту портфель и позвал Гогу. Гога выслушал его и позвал Шурку.
– Руки вверх! – направил тот на Зайца вытянутый пистолетом палец. – Попались, господин Свентос. Ваш номер – триста двадцать четыре.
Заяц оттолкнул Шуркину руку:
– Лешка велел прийти для разговора на баржу.
– Куда?..
– У Бархатного бугра которая лежит. Я бежал, хотел догнать вас, а он вышел из переулка и загородил мне вот так дорогу.
– Кому велел прийти? Всем нам?
– И Коте.
– Алик! – повернулся Шурка.
Алик издалека наблюдал за совещанием мальчишек. Он сразу подошел и встревоженно спросил:
– Что?
– Лешка велел после уроков прийти на баржу.
– Я не могу. Мне мама не разрешает после уроков задерживаться.
– «Задерживаться», – передразнил его Заяц. – Он сказал, если ты не придешь, то он тебя рассыплет по винтикам, так что ни один конструктор потом не соберет.
Алик сник.
Звонок помешал мальчишкам договорить. Они разошлись по партам и задумались над тем, что Лешке от них надо. «Наверное, поспели ирисы», – догадался Алик. Но он не хотел воровать цветы для Берты. Потом он вспомнил, как Берта говорила Лешке, чтобы он следил за учебой пионеров. Лешка тогда спросил: «Зачем?», она ему ответила: «Чтобы в школе не было никаких подозрений». «Пусть лучше будут подозрения», – решил Алик и резко поднял руку. Аркадий Константиныч, учитель математики, подняв очки на лоб, внимательно всматривался в класс.
– Отличники сегодня мне не нужны, – пропел он. – Кончается последняя четверть, и мне хотелось бы, чтобы некоторые троечники попытались исправить свои отметки, хотя бы на четыре. Но наши троечники, видимо, очень скромные люди, они не хотят подымать рук. Придется их все-таки потревожить.
– Аркадий Константиныч, – взмолился Алик, – вызовите, пожалуйста, меня.
– Ты хочешь исправить свою «пятерку» на «шесть»? Тщеславие хорошо в умеренных дозах.
– Вызовите, пожалуйста.
– Хорошо, иди к доске. Но предупреждаю, если ответишь хуже, чем позавчера, поставлю «четыре», а если лучше, то поставлю «шесть», или «семь», хоть такая отметка Министерством высшего образования и не предусмотрена.
