Покончив с домашними делами, Гриша снова принялся перебирать собранные вещи. Потом наступил вечер, и уставшее от непривычных нагрузок тело потребовало отдыха.
Так он прожил полторы седмицы. На десятый день, окончательно убедившись, что болезнь ушла, а тело окрепло почти до прежних статей, парень решил уходить. Дальше тянуть было нельзя. Уложив вещи в старый отцовский сидор и прихватив походную кожаную суму, в которую сложил продукты в дорогу, Гриша еще раз огляделся и с досадой хлопнул себя ладонью по лбу. А флягу-то под воду забыл! Быстро обшарив сундуки, он достал со дна самого большого дедову серебряную флягу в кожаной оплетке. Самое то, что нужно казаку в дальнем походе.
Добыл дед ее в Крымском походе, сняв с самолично убитого турецкого бея. Испокон веков казаки воевали и войной жили. Много православных голов в том походе полегло, а кто выжил, с добычей вернулись. Вот и дед с того бея кроме фляги много всякого добра снял. С того и поднялась семья. Хоть и раньше не бедствовали, а все одно с той добычи и волов прикупили, и коня. Встряхнувшись, Гриша положил флягу на стол, решив наполнить ее, уже покидая дом. Утренняя вода, хоть и из колодца, а все равно куда вкуснее и холоднее, чем набранная днем.
Едва только солнце поднялось над станицей, Гриша уже был на ногах. Закинув сидор за плечи, он повесил суму с продуктами на левый бок, а нагайку сунул за пояс. Не забыл Гриша и пару ножей, найденных в дедовом сундуке. Кованные под булат, острые, что бриться можно, и с отличным балансом, годным для метания. У колодца он наполнил флягу свежей водой и, подперев дверь отчего дома поленом, вышел со двора. Но прежде, чем отправиться в путь, парень дошел до церкви и, пройдя на погост, остановился перед могилами семьи.
Уйти, не попрощавшись, он просто не мог. Постояв, он поклонился и, перекрестившись, не оглядываясь ушел. Больше его в станице ничто не держало. Выйдя за околицу, парень остановился и, повернувшись, с грустью оглядел опустевшую станицу.
— Простите, люди добрые, если кого ненароком обидел. Земля вам пухом и царствие небесное душам вашим, — прошептал Гриша, крестясь большим крестом и кланяясь.
Шагая по дороге, он пытался найти хоть одну причину, по которой мог бы не уходить. Но завет отца гнал его вперед, к неизведанному. И если не кривить душой, то ему и самому было интересно узнать, как оно там, в городе, и что уготовила ему судьба. Два дня прошли спокойно. Он уже почти добрался до Ессентуков, когда услышал где-то в лесу выстрелы. Не раздумывая, парень сбежал с дороги и, присев под раскидистым платаном, прислушался.
Снова раздались выстрелы, и Григорий только головой покачал. Так палить мог только плохой, да еще и сильно напуганный стрелок. И если в первый раз стреляли из ружей, то в ответ звучали выстрелы из револьверов. Грохот дульнозарядного оружия трудно спутать с выстрелами из нарезного, казнозарядного ствола. Выходит, там пытаются кого-то ограбить, а этот кто-то решил сопротивляться. Похоже, у горцев подросли новые волчата и теперь пришла пора дать им попробовать крови.
— Ну, посмотрим, чему вас учили, — еле слышно проворчал парень и бесшумно скользнул в кусты.
Ориентируясь на выстрелы, он подобрался к самому краю поляны, на которой стоял большой, роскошный автомобиль, за которым и прятались жертвы нападения. Двое улан стонали, зажимая руками раны, а еще один мужик катался в траве, оглашая лес страдальческими воплями. Одна из лошадей улан тоже лежала на земле, очевидно раненная. Скинув с плеч поклажу, Гриша взял в правую руку нож, а в левую нагайку.
Нападавших было четверо, но один из них явно получил пулю и выбыл из боя. Убедившись, что горцев осталось трое и помощи им ждать неоткуда, Гриша выскользнул на поляну, бесшумно приближаясь к абрекам со спины. Не в его нынешнем состоянии вступать в открытую схватку. Тело еще не пришло в прежнюю форму. Подобравшись к бандитам на бросок ножа, парень плавно отвел руку и резким движением всадил клинок в спину самому старшему из нападавших.
Едва только нож оказался в воздухе, парень перехватил нагайку и одним стремительным движением ударил гирькой по горлу стоящего справа. Обратным движением он нанес такой же удар стоящему слева и, шагнув вперед, добил того, что был первым и теперь тянулся к вонзившемуся ему в спину ножу. Убедившись, что все четверо мертвы, Гриша сунул нагайку за пояс и, забрав свой нож, направился к уланам.
Очень скоро выяснилось, что раны у них не смертельные. Перевязав всех пострадавших людей, парень присел рядом с раненой лошадью и, осмотрев ее рану, только удрученно покачал головой.
— Что, плохо? — хрипло спросил один из солдат.
— Пуля легкое пробила. Не выходишь, — мотнул парень смоляным чубом.
— Эх, Муха, — вздохнул улан, опускаясь на колени рядом с парнем.
Заметив у него на поясе пистолет, Гриша одним плавным движением выхватил оружие и, взведя курок, приложил ствол к уху лошади.
— Прости, милая. Уж тебя-то без вины сгубили, — прошептал Гриша, прикрывая ей глаз ладонью и спуская курок. — Сними седло и сбрую. А я пока по следам пробегусь, — добавил он, возвращая пистолет владельцу.
Но не успел он сделать и двух шагов, как дорогу ему заступил высокий, широкоплечий господин, и, чуть улыбаясь, спросил:
— Кто вы, юноша?
— Григорий Серко. Казак, — представился парень.
— Очень приятно. Князь Воронцов-Ухтомский, Николай Степанович. Должен поблагодарить вас за наше спасение. Позвольте узнать, чем вы занимаетесь?
— В город шел. Работу искать. В станице после мора никого не осталось. Из всей семьи я один выжил, — коротко описал свои приключения парень, не видя смысла что-то скрывать.
— Вот как? И что же вы умеете? — не унимался князь.
— Все, что любой казак умеет, и еще немножко, — пожал Гриша плечами. — Но если уж вам так сильно интересно, то может, в городе поговорим? Оставаться тут после нападения не самая умная затея.
— Пожалуй, вы правы, юноша, — смутился князь и отступил в сторону, давая ему возможность пройти.
Но не успел Гриша отойти, как от машины
