Как только за мелким наваждением захлопывается дверь, пинком отправляю Толика вглубь загаженной мусором квартиры. Он едва ли не на ультразвуке верещит ругательства и угрозы, а я с предвкушением разминаю шею. Придется сегодня немного замарать руки и преподать хороший урок парню о том, что нельзя бить хороших девочек.
Особенно тех, что нравятся мне.
Как же кстати я переоделся в свитер! Потому что когда взгляд выхватывает из сумерек тоненькую фигурку, понимаю, что Тая продрогла. «Похожа на крохотного взъерошенного воробушка» — почему — то отмечаю я и едва подавляю улыбку. Тем более что девчонка смотрит на меня серьезным проницательным взглядом. Особенно внимательно оглядывает стесанные до крови костяшки пальцев. Да, Толику досталось, и я даже не собираюсь это скрывать.
— Ты замерзла, — стягиваю с себя свитер и протягиваю девушке. Не хватало еще, чтобы простыла. Хоть весна и в разгаре, но ночами до сих пор прохладно.
Как ни странно, она даже не спорит. Молча надевает его поверх тонкого платьица и тут же тонет в нем — свитер на несколько размеров больше. В нем Тая кажется еще более хрупкой и крохотной. До зуда в ладонях хочется обнять ее, как можно крепче, и пообещать, что больше ни одна неприятность ее не коснется.
Усилием воли заставляю себя не пялиться на девчонку и снимаю блок с дверей машины.
— Садись, — приказываю коротко, а сам забираю у нее чемодан, чтобы загрузить его в багажник.
Без споров она забирается на переднее пассажирское сиденье, сразу же пристегивается ремнем. Честно сказать, это напряжение между нами начинает угнетать. Но лучше, наверное, пока не пугать девчонку и не приставать с расспросами, так что я сажусь за руль и сразу же завожу мотор.
Тая молчит большую часть пути. Сначала снова смотрит на мои стесанные в кровь костяшки пальцев, потом на синяк на скуле, оставшийся после драки с Марком. Отворачивается к окну, когда мы едем по уже ночному городу, молча разглядывает проплывающие здания. Ну и к лучшему.
— Вы ведь его ударили.
Не спрашивает — утверждает. Перевожу взгляд на ее хрупкую фигурку. Она как будто тонет в густой тьме, только блики фонарей отражаются на коже. Даже создается ощущение, что девчонка светится изнутри. В груди что-то неприятно и, главное, непривычно екает. Поспешно перевожу хмурый взгляд на дорогу.
Отлично, Игорь, теперь тебе нравятся малолетки, которые на полжизни младше тебя!
— Ударил, — глупо отрицать очевидное.
— А ведь обещали не бить, — с укором говорит Тая и наконец переводит осуждающий взгляд на меня.
А лучше бы вообще продолжала пялиться в окно, потому что под этим взглядом я ощущаю себя бесконечно виноватым! Да этот козел заслужил хорошую взбучку, и я считаю, что полностью прав, что пару раз врезал ему. В следующий раз будет думать, на кого руку поднимает!
Но чувство вины все равно давит. Проклинаю чертов светофор, которому приспичило загореться красным, потому что теперь неизбежно придется не меньше минуты пялиться в эти наивные глаза.
— Хочешь его пожалеть и простить? — мрачно уточняю, барабаня пальцами по рулю.
Невольно перехватываю собственный взгляд в зеркало дальнего вида и усмехаюсь. Я еще удивлялся, почему девчонка меня испугалась при встрече — разбитый нос, заклеенный лейкопластырем, кровоподтек на губе и синяк под глазом. Да любой бандит наверняка выглядел лучше, чем я. Драка с Марком не прошла даром.
— Не знаю, — отвечает она после долгих раздумий, когда мы уже едем по полупустому проспекту. Натягивает рукава моего свитера ниже, пряча кулачки, и продолжает обычным тоном, — мама всегда прощала папу. Когда он поднимал руку на нее или на нас.
От неожиданности ударяю по тормозам резче, чем было нужно, и чуть не впечатываюсь в руль лицом. Позади яростно сигналят, но мне плевать. От закипевшей в крови ненависти мгновенно мутнеет в глазах. Голос сел и удается только вкрадчиво поинтересоваться:
— Тебя бьет отец?
Тая испуганно вжимается в кресло и лепечет:
— Нет. Уже нет. Лет до пятнадцати бил. Это же часть воспитания.
Тая смотрит на меня своим чистым невинным взглядом, и я понимаю — она действительно так считает. Папаша постарался вбить в головы собственных детей, что такое абсолютно нормально.
— Побои могут быть частью воспитания только у идиотов. И моральных уродов вроде твоего отца.
Тая вскидывается, чтобы возразить, но натыкается на мой жесткий взгляд. Тушуется, но все-таки упрямо мотает головой:
— Не надо так говорить, — тихо просит она, — он все-таки мой папа. Каким бы строгим ни был.
— Ты к нему слишком добра, если продолжаешь хорошо думать о нем, — ухмыляюсь зло.
— Я знаю… — после недолгого молчания шепчет Тая и отворачивается к окну.
Черт. Зря я все это затеял с местью через девчонок. Все же личные счеты у меня с Комаровым, а не с ними. Усмехаюсь невольно — вот уж теперь с тем, что сам виноват, я согласен. Понял, принял, исправлю. И нужно будет поговорить с Марком, когда тот остынет.
Остаток дороги проходит в молчании. Тая успела немного задремать и, как не жалко было ее будить, но пришлось это сделать.
— О, ты в центре живешь почти, — она выбирается из внедорожника и осматривает улицу.
— Да, мне так проще на работу добираться, — пожимаю плечами и тоже выхожу из машины. На эту квартиру я заработал честно, по крайней мере.
Лифт отвозит нас к нужному этажу, несколько секунд я вожусь с ключом и замком, а после распахиваю дверь и пропускаю Таю внутрь.
— Так. Ну вот, моя берлога. Извини за небольшой беспорядок, — дежурно извиняюсь и, разувшись, сразу подхватываю чемодан Таи и отношу в гостевую спальню, — Твоя комната пока будет здесь. Вроде бы все необходимое в шкафу есть, но если что — поищи в ванной или кладовой.
Девчонка семенит следом и, когда я оборачиваюсь, то замечаю, как она кусает пухлые губы и неловко переминается с ноги на ногу.
— Мне очень неудобно… Извините, что я так навязалась, вряд ли вам со мной вообще хочется возиться. Я… я не хочу идти к Маше — у нее только все наладилось, она так счастлива. И домой вернуться не могу. Отец… он меня просто убьет.
В голосе Таи столько глухого отчаяния — она абсолютно верит в свои слова. Не приукрашивает реальность, а просто констатирует факт. Кулаки поневоле сжимаются и мне удается сдержаться только чудом, настолько злость затопляет разум. Пожалуй, когда я доберусь до Виктора, то спрошу с него не только за своего отца, но и еще и за одну потерянную девочку.
— Ты можешь жить здесь столько, сколько понадобится. Меня почти не бывает дома. Не бывало… Сейчас буду чаще, — поправляю сам себя, вспоминая, что Марк
