Отец и мама разошлись в разные стороны. Коготок затаился, как уже было при охоте на Колючих Спин.
Струтиомимы откочевывали ближе к горам, где вот-вот должен был начаться весенний гон Твердолобых. Когда самцы заняты драками за самок, и те, и другие становятся легкой добычей. Вот только эта стая упустила из виду, что может оказаться добычей сама.
И поплатилась.
Всякий раз, когда отец выходил из логова, у Коготка что-то замирало в груди. Отец был стар, опытен, и в его движениях сквозила своего рода лень - этакая опасная медлительность, мгновенно сменяющаяся смертоносным броском. А за ним выходила грациозная и уверенная мама...
Сейчас отец вышел навстречу струтиомимам. Ему даже не пришлось реветь - он только щелкнул громадной пастью, и стая ринулась обратно. Эти легкие некрупные хищники во всем полагались в первую очередь на быстрые ноги, а уж потом - на клювы, хотя их клювы представляли нешуточную опасность.
Но обратной дороги им уже не было: там стояла мама, и сквозь ее оскаленные зубы вырывалось глубокое низкое рычание.
Струтиомимы шарахнулись вбок. И тогда Коготок выскочил, рявкнул на них, и один - видимо, самый неопытный - замешкался, и Коготок настиг его и повалил.
Тонкая шея хрустнула в его пасти, и горячая свежая кровь брызнула в глотку, тело забилось, затрепыхалось, царапая когтями на ногах, но уже бессильное бежать и вырываться...
Родители окружили Коготка, одобрительно щекоча ему спину и затылок. Он несколько минут блаженствовал под их ласками, а потом выпрямился и издал торжествующий рев.
Я - охотник, говорил этот рев. Я - вырос. Вырос и впервые добыл собственную добычу.
***
Зима заканчивалась. Распускались дрожащие цветы на магнолиях. Коготок видел их впервые - холодно-розовые, резко пахнущие, они не были ему нужны, но почему-то пробуждали непонятный жар в крови. И все чаще хотелось чесать и щекотать передними лапами чью-то - но не мамину и не отцовскую - шкуру, и прижиматься грудью к спине, и сплетать хвосты...
Изголодавшиеся, они брели втроем, в который раз обходя свои угодья. Если бы Коготок заикнулся о своих мечтах, родители бы его наверняка не поняли. Они устали, злились, животы подводило, лапы хлюпали и чавкали в раскисшей от беспрерывного дождя земле. Вот уже несколько дней семье не удавалось добыть даже никчемной падали.
И тогда отец решил рискнуть.
Мама пыталась остановить его. Она даже рычала на него - так сердито, как давно уже не рычала ни на кого. Кажется, в последний раз на памяти Коготка она так сильно сердилась, когда на их территорию забрели чужаки. А теперь отец сам решил сделать это!
Ну, куда это годится? - возмущалась мама, и сколько ни ласкал и ни успокаивал ее отец, ее гнев не проходил.
И внезапно ветер принес новый запах: стадо Трехрогих двигалось вдали.
- Они идут сюда! - отец щелкнул зубами. - Охотимся!
Мама с сомнением посмотрела на него. Он отощал, пустое брюхо болталось, руки тряслись. Сама она выглядела немногим лучше. А Трехрогие отъелись на юге, да и сейчас продолжали жевать мягкую хвою, обгрызая попадавшиеся по пути араукарии.
- Если не поохотимся, то умрем от голода, - настаивал отец.
Коготок с жадностью вглядывался в могучие силуэты вдалеке. Трехрогие - это не мелкие струтиомимы, они куда опаснее Колючих Спин; хуже, чем с ними, сражаться только с другими тираннозаврами. Массивные и мощные, они внешне кажутся спокойными и даже добродушными, но у мамы хвост задергался при воспоминании - ей уже приходилось добывать Трехрогих, это их рога оставили страшные шрамы на ее теле. Но у отца глаза горели от предвкушения, и Коготок волей-неволей заразился его азартом.
Мама вздохнула и сдалась. Ей тоже хотелось есть.
Теперь дело было за малым - если Трехрогие поплетутся на соседские угодья, то драться придется не только с ними, но и с хозяином угодий. И не так, как тогда с пришельцами, а всерьез.
Но стадо Трехрогих брело как раз по границе угодий, не подозревая, что за ним наблюдает сразу три пары глаз. Точно ли три?
Коготок не был уверен. И все-таки ему показалось, что он видел, видел огромный силуэт...
Трехрогий вожак принюхался - и ринулся вперед. Он напал первым, чутким носом уловив запах отца, - огромная туша с невозможной для такой массы скоростью пронеслась мимо Коготка. Рев отца и вожака, сцепившихся в смертельной схватке, рев остальных Трехрогих, топот, треск ломающихся сучьев - все подхватило и завертело Коготка, а рядом с ним так же яростно, как и отец, сражалась мама.
Коготок выбрал себе Трехрогого, не самого крупного, но и не совсем молодняк, и атаковал его - Трехрогий развернулся и бросился бежать. Он норовил пересечь небольшой ручей, разделявший их и соседские угодья, но с другого берега тоже послышался свирепый рев.
Коготок знал, что не должен так поступать, но остановиться было выше его сил. Азарт, голод, охотничья страсть - и что-то еще, чем он не знал названия, властно манили его вперед. А навстречу вышел хозяин угодий.
Хозяйка.
Огромная, матерая самка. Лоснящаяся шкура ее была испещрена шрамами, от юношеского пуха давно не осталось и волоска, острые зубы грозно блестели в оскале. Она была еще молода, сильна, опытна и бесстрашна - истинная королева своей земли.
Коготку следовало бы отступить, уважая чужие права, или сразиться, но он медлил. Он впервые встретился с чужаком без родителей, один на один, и впервые не собирался драться, поэтому не знал, как поступить.
Самка предостерегающе рыкнула.
И тут Трехрогий, которого Коготок упустил из виду, бросился на него.
Голова Трехрогого была хорошо защищена, более того - вооружена. Коготок уже понял, что должен любой ценой увернуться от его рогов и вообще зайти сбоку - там, где заканчивается костный "воротник" и начинается шкура, толстая и очень прочная, но все же поддающаяся укусу. Однако попробуй это сделать, когда тебе противостоит верткое, быстрое, чуткое существо, к тому же борющееся за свою жизнь!
Рог Трехрогого вонзился в бедро. Взревев, Коготок ударил его головой между глаз - на миг Трехрогий утратил концентрацию, и Коготок подцепил его руками за "воротник", подтянул к голове и впился в загривок. Теперь они были намертво сцеплены - вонзив друг в друга рога, когти и зубы, и завертелись, будто в отчаянном танце, топча и сшибая мелкие деревья. Кровь текла по брюху и ногам Коготка, от боли мутилось в глазах, но он не выпускал добычу.
Это была его добыча. Его. Его собственная.
Самка несколько мгновений наблюдала за их схваткой. А потом вступила - резко рванувшись вперед, ударила пастью Трехрогого поперек туловища. Тот заметался, пытаясь лягнуть ее или высвободить голову, чтобы ударить рогами, но Коготок
