Кровь быстро заливала пушистый бежевый ковер, жить пятому оставалось всего ничего. Но он успел развернуться лицом к Орличу, и тот поразился его последнему взгляду. В нем не было боли и злобы, только неподдельная, отчаянная обида жестоко обманутого человека, так и не сумевшего понять, что привело Кирилла в его судьбу…
Орлич дождался, когда пятый затихнет окончательно, и взял в руки планшет. На четкой, яркой фотографии – явно смущенная, обнаженная блондинка во весь рост. Кривоватые ноги, узкие бедра, плоская грудь, много родинок, мелкие черты лица: по возрасту – лет тридцать шесть – тридцать восемь. Судя по качеству, снимали хорошей камерой. Женщину на фото – и ту, что спала в подвале, объединяло одно: обе были довольно непривлекательными. Даже не серыми мышками, а – откровенно некрасивыми.
Кирилл мазнул пальцем по экрану, переходя на следующее фото.
Он в общих чертах представлял себе, что увидит: но все равно – была колоссальная разница между секундным эпизодом в маршрутке и – фотографией в высоком разрешении, которую можно рассмотреть во всех деталях…
Примерно две трети тела блондинки было покрыто замысловатыми темно-красными узорами. Лицо, плечи, грудь, живот, ноги… Лишенная кожи плоть не кровоточила: и каждый узор гармонично дополнял остальные, они создавали общую картину, делая тело женщины полотном: кошмарным и прекрасным, созданным руками безумного гения.
Орлич увеличил изображение, посмотрел ей в глаза. Семилугин не солгал: в осмысленном, незамутненном взгляде женщины – читалось восхищение.
Она была счастлива.
Полностью.
По-настоящему.
Эмоции налетели толпой на распродаже, сшибая и отталкивая друг друга: поднимаясь и вновь бросаясь в толчею. Вид – у Орлича не поворачивался язык сказать «изувеченной» – женщины завораживал; одновременно Кирилл ненавидел себя за то, что ему нравится вот такое. Но не мог заставить себя шарахнуть планшетом об угол стола: или хотя бы – выключить его.
Новая фотография, еще одна, еще. Этот же узор, только частями – отдельно живот, предплечье, бедро…
Через полдюжины снимков блондинку сменила шатенка. Тоже некрасивая, разве что фигура была чуть получше. Ее узор оказался совершенно иным, но так же приковывал взгляд, заставляя испытывать неподдельный восторг.
Глаза шатенки тоже светились счастьем…
«Что ж ты делал, сука. – Орлич стал торопливо пролистывать фотографии, пересчитывая жертв Семилугина. – Чего тебе не хватало?»
На это ему понадобилось чуть меньше минуты. Одиннадцать женщин. Одиннадцатой была спящая в подвале.
Десять разных узоров.
Десять пар счастливых глаз, от вида которых душу Кирилла корежило и выворачивало наизнанку.
– Папа! – голос дочери помог ему вынырнуть из оцепенения. Орлич повернулся к ней, с трудом пытаясь сообразить, что Рита от него хочет… Она сидела на корточках возле головы пятого, касаясь пальцами окровавленного ворса.
– Папа, я вспомнила…
– Кто? – неверяще выдохнул Орлич.
Рита ответила. И начала медленно таять в воздухе, улыбаясь так же, как и при жизни – чуть застенчиво и радостно.
– Спасибо, папа…
Орлич не смог заставить себя улыбнуться, просто кивнул, с тоской глядя на исчезающую – теперь уже навсегда – дочь.
Он покинул дом через несколько минут, перед этим освободив спящую от ремней. Планшет Орлич забрал с собой.
Неделю спустя
– Я не хотел! Это случайно получилось!
Родимое пятно на правой скуле, похожее на цифру «восемь», почему-то притягивало взгляд, и последнюю минуту Кирилл смотрел только на него.
– Отпустите меня, пожа-а-алуйста… Я сам в полицию с повинной пойду…
Орлич молчал, продолжая смотреть на особую примету человека, однажды побывавшего в его доме, а потом убившего Риту.
– Вы когда-нибудь любили? – вдруг всхлипнул и обмяк привязанный к стулу парень. – Вот так – чтобы мозги кипели, чтобы в лепешку в любой момент разбиться – пусть только скажет?
– Ты же ее первый раз в жизни видел… – негромко сказал Орлич. – Зачем?
– Ее – первый! – Парень вскинулся так, словно Орлич ненароком угодил ему по самому больному. – Я же сам из Валдая, полторы тыщи километров отсюда. У меня там любовь была – на вашу дочь похожа, просто близнецы, волосы только чуть посветлее. Я для нее все, что хочет… А она не хотела, ничего! Я даже вены вскрыть пытался, да заметили, не дали до конца… Потом уехал, чтобы хотя бы не видеть: думал, легче будет. У меня здесь тетка, жилье есть. А потом, когда заказ доставлял, – вашу дочь увидел, чуть не свихнулся. Подумал, вдруг здесь все получится… Ну не может же так быть, чтобы всегда не везло! Встретил ее вечером, поговорить хотел, сводить куда-нибудь. Я же не думал, что так выйдет! А она тоже: «Извините, мне некогда». И пошла.
– Зачем? – повторил Орлич.
– Я сам не знаю… – потерянно сказал парень. – Переклинило как-то… Помню, что за руку ее схватил, все объяснить хотел, а она вырываться стала, крикнула что-то. А дальше – не помню. Очнулся, когда она уже все… Думал, найдут, а все так и заглохло. Отпустите меня, пожалуйста. Я, честно, в полицию пойду, сдамся… Думаете, я теперь нормально сплю? Я же ее каждый день вспоминаю.
– Кого, полицию? – отрешенно пробормотал Кирилл.
– Нет, дочь вашу. Поверьте, мне очень жаль, но уже ничего не вер…
Орлич ударил парня отверткой в глаз, всадив ее до упора. В душе не было ни ярости, ни сожаления, ни облегчения от того, что он все-таки прошел этот путь до конца.
Не было ничего… Только темная, безмолвная пустота.
Три месяца спустя
Призрак Риты явился к Орличу через день после похорон. Она не исчезала ни в полуторанедельном запое, ни потом, терпеливо дожидаясь, пока отец придет в себя.
Минуло две недели, прежде чем Кирилл перестал думать, что свихнулся. Когда дочь рассказала, что не помнит своего убийцу, и вернуть память способна лишь кровь других душегубов, мысли о сумасшествии появились снова.
Спустя месяц в магазине они столкнулись с первым, на счету которого было три жертвы. Рита показала Орличу сцену последнего убийства, и он – поверил…
Следующие два с лишним года прошли в поисках. Очень помогала способность дочери видеть – пусть и ненадолго, часа на полтора вперед – будущее очередного ублюдка. Это исключало случайных свидетелей или вероятность быть пойманным на месте казни: про себя Кирилл называл убийства именно так.
Он не чувствовал угрызений совести, ни разу не возникало желания навести на мразей полицию: Орлич считал – такие люди попросту не имеют права жить, и он поступает верно.
Теперь все было позади.
Фотографии с планшета Орлич скопировал на флешку и подкинул в отделение полиции, приложив к ним текстовый файл, в котором была вкратце описана потайная сторона жизни заместителя заведующего хирургическим отделением.
Но вернуться к прежнему, спокойному существованию Кириллу мешали несколько десятков фотографий с планшета Семилугина, от которого он так и не сумел избавиться.
Орлич просматривал их очень часто: в последний месяц – ежедневно. Эмоции, обуревающие его в это время, были сложными, и с каждым разом Орлич все отчетливее
