Я замер, не отрывая глаз от окна.
Незнакомка, резко обернувшись всем телом, уставилась за стекло.
Содержимое красного пластикового пакета полукругом вывалилось на пол. В руках незнакомка держала не газету, не книгу и не журнал. В одной руке она сжимала надкушенный сырой стейк, а в другой, поднесенной ко рту, виднелся комок мясного фарша, тоже сырого. Нижнюю половину лица покрывала кровь. Зрачки широко распахнутых глаз были либо очень расширены, либо сами радужки были непроглядно черными. Линия роста волос надо лбом начиналась на два-три дюйма выше обычного, а в очертаниях висков было что-то неестественное, раздутое, чрезмерное.
Пару секунд мы глядели друг на друга. Изо рта незнакомки вывалился полупрожеванный кусок мяса, прямо ей на платье. Она что-то сказала, точнее, прорычала. Не знаю, что именно, — нет, не из-за разделявшего нас расстояния или стекла. Произнесенное не походило ни на какой известный мне язык. Она как-то слишком широко раззявила рот, что еще больше подчеркнуло странную шишковатую форму ее висков.
Я так быстро отпрыгнул на несколько шагов, что едва не упал. Последнее, что я видел, было ее лицо, зашедшееся криком.
В ее словах было слишком много гласных, и следовали они каким-то недобрым порядком.
С другого конца улицы донесся какой-то звук. Резко обернувшись, я увидел, как из-за угла, ярдах в пятидесяти от меня, выходят двое. Они прошли под уличным фонарем, один чуть повыше другого. Тот, что пониже, был в каком-то длинном одеянии, чуть ли не эдвардианском{178}. Этот человек — если, конечно, он был человеком — заметно горбился.
В сиянии фонарей было четко заметно, что верхушки голов у обоих слишком широкие.
Я бросился наутек.
И бежал до самого дома.
Того самого парня из службы доставки я пока не видел. Впрочем, мы с ним наверняка еще встретимся, но к тому времени он и не вспомнит о случае с банкой тушенки. В обыденной жизни такие вещи быстро забываются.
А в остальном все идет своим чередом. Мы с Хелен по-прежнему близки, питаем друг к другу теплые чувства и заботимся о сыне, который пока еще далек от подросткового возраста и не превратился в юного монстра. Я все так же работаю в своем кабинете, изучаю присланные мне наборы чужих слов, вношу в них мелкие изменения, проверяю, все ли в порядке, и вкладываю в тексты частичку себя, добавляя едва заметные отличия.
Единственным существенным изменением в моей жизни стало то, что я больше не хожу в кафе за привычной порцией утреннего кофе латте. Вместо этого я иду в противоположном направлении и покупаю кофе в кофейне на рынке. Безусловно, вкус не тот, и вполне возможно, что вскоре я вернусь в свое любимое кафе, хотя и буду ходить туда другой дорогой.
Пару недель назад, распаковывая еженедельную продуктовую доставку, я обнаружил большую упаковку мясной нарезки. Сдавленно вскрикнув, я уронил ее на пол. Хелен, которая по чистой случайности тоже была на кухне, решила, что я таким образом выразил притворное удивление ее заботливостью, — ей, видите ли, захотелось побаловать мужа, и импульсивное нажатие кнопки привело к тому, что в нашем доме появилось «вредное» мясо; моя жена всегда выражает любовь весьма своеобразными способами.
Разумеется, я улыбнулся, но на следующий день, когда она ушла на работу, завернул упаковку в пластиковый пакет и выбросил в мусорку за полмили от нашего дома. Из курицы можно приготовить немало блюд, а из овощей — еще больше.
Между тем в нашей интимной жизни наступило значительное улучшение. Не очень понимаю почему.
Сюзи
Джейсон ван Холландер
Перевод М. Клеветенко
Проза и статьи Джейсона ван Холландера печатались в журналах «Weird Tales», «Fantasy and Science Fiction» и других. Его внушающие ужас иллюстрации украсили книги издательств «Arkham House», «Golden Gryphon Press», «Subterranean Press», «PS Publishing», «Tor Books», «Night Shade Books» u «Ash-Tree Press». Также он иллюстрировал книги и рассказы Томаса Лиготти, Фрица Лейбера, Рэмси Кэмпбелла, Уильяма Хоупа Ходжсона и Кларка Эштона Смита. Лауреат премии Международной гильдии ужаса и дважды лауреат «World Fantasy Award».
Сюзи, изнемогая под бременем Тысячи Нерожденных, клянет хрупкость человеческой жизни, пока доктор Фарнелл прохладными пальцами придерживает ее за подбородок.
— Не захлебнитесь, — произносит он без всякого выражения. — Если хотите, к следующей дозе добавим сахар.
Доктор опускает склянку.
— Ваша сестра справлялась о вашем здоровье.
Горечь алкалоида устремляется вниз по пищеводу.
Сидеть неудобно. Единственная — слишком тонкая — подушка соскальзывает со спинки больничной койки. Пока медсестра взбивает подушку, Сюзи облизывает губы, плутая в незнакомых воспоминаниях. Сестра? Мысли путаются. Малышка под землей?
— Эмилин? — спрашивает вслух. — А разве она не умерла, когда ей было шесть?
Вопрос повисает в воздухе. Доктор Фарнелл теребит ее запястья, которые, как замечает Сюзи, перевязаны бинтами. Даже сквозь миазмы бреда и остаточный эффект анестезии слова доктора тревожат. Неконтролируемые страхи изгнали ее в этот неоготический Дворец Стенаний, обитатели которого бродят по коридорам, шаркая тапками и кутаясь в неопрятные безразмерные халаты.
В конце концов медсестра объясняет:
— Завтра ваша сестра хочет вас навестить.
— Лилли Делора? Энни?
— Одна из ваших сестер.
Изумленный ответ Сюзи:
— А которая из них я?
Невозможный вопрос уплывает за шторки, которыми занавешена койка. Майский бриз с привкусом моря мешается с едкой вонью карболки, пропитавшей женский изолятор лечебницы Батлера. Кроме Сюзи, доктора и дюжей медсестры, в изоляторе больше никого. Умирающая женщина корчится. Ее простыни пропитались потом. Доктор Фарнелл наклоняется, поднимает ей веки и удивленно таращит глаза, как будто на миг заглянул в бездонные глубины.
— А ваш сын? — спрашивает он. — Кажется, вы говорили, он астроном или вроде того? Уверен, наблюдатель за звездами не откажется понаблюдать за матерью в период ее выздоровления. Полагаю, скоро он навестит вас.
— Мой сын поэт высочайшего разбора, — слышит Сюзи собственный голос. — Но слишком хрупок и слаб, чтобы меня навещать. Его внешность… ему не по душе выходить из дома.
— Он болен? — уточняет доктор.
— Ему приходится избегать мест, где люди
