Она лежала в медицинском боксе, трубка ИВЛ больно тревожила гортань. Над ней стояла с одной стороны бабушка в респираторе, с другой – ноотехник-сержант Володя без. И с этой своей отвёрткой. Александра Викторовна помахала ей рукой, Володя улыбнулся и посмотрел сначала в глаза, потом – на монитор.
– Уф, – сказал он. – Очень жирный попался усище, через клемму дал отростки в кору. Но вроде вытащил. Как себя чувствуешь?.. Просто моргни.
Вика открыла и закрыла глаза как кукла.
– Александра Викторовна говорит, студень научился создавать копии человека в паутине. Вот и тебя копировал: ты на самом деле лежишь здесь, а копия – в Москве, на площади… Ох, доиграются наши старшие братья с этими экспериментами. Всё, молчу-молчу, – бабушке. И ей же: – «Аманита», можно нам минутку наедине?..
Александра Викторовна смешно помахала руками в своей «эльке» и вышла.
– Ты не думай, меня вызвали просто, не так уж много у нас ноотехников, молодая профессия… Но, когда я узнал, к кому, перепугался ужасно. Борис Фёдорович сказал, что если вытащим из студня, то вне опасности… Как себя чувствуешь? Моргни ещё раз, если устала. Не моргаешь. Но я знаю, что устала на самом деле. Я сейчас уйду, тебе отдыхать надо. Когда встанешь на ноги, сходим в кино, да? Как раньше, на большом экране. Я, например, «Касабланку» очень люблю. Помнишь, как там эти двое – это начало прекрасной дружбы?.. Ох, я совсем не то хотел сказать.
Роман Злотников
Всё будет хорошо
Ночь прошла тихо. Ну не совсем, конечно – с вечера «муаллимы», как обычно, затеяли свою шарманку, начав садить из миномётов, но как-то лениво и ненадолго. Всего лишь до часу. А потом затихли до самого утра. Именно поэтому Том и проспал. Мама-то с вечера ушла на смену, и он остался в подвале один. Так что когда будильник в его стареньком мобильнике, который из-за того, что здесь, на линии соприкосновения, вышки сотовой связи жили очень недолго и потому их давно перестали ремонтировать, использовался только для игры в простенькие казуальные игрушки, а ещё – как часы и будильник, наконец-то сумел его разбудить, школьный автобус уже стоял на углу Абботс-вью и Кингскноу-драйв. Ближе к Туид-ривер автобус никогда не подъезжал. Ибо очень просто было нарваться на большие проблемы. На том берегу, в полумиле от реки, как и раз и располагались позиции «муаллимов», у которых были крупнокалиберные «Браунинги». А перемирие… да плевать они хотели на любые перемирия. Они вон каждый день из миномётов садят и не думают прекращать, несмотря ни на какое перемирие.
– Привет… Фил… меня ждёте? – выпалил Том, когда, задыхаясь, запрыгнул в автобус. – Спасибо!
Фил в ответ насупился.
– Я – Финдли!
– Ой, да! Прости, забыл!
Мода изменять свои вполне себе обычные имена на исконные, старинные, которые носили древние пращуры, пошла после Решения. Так что Уильямы стали Уэйлинами, Дэвиды Дугальдами, а Элли – Эилси. Но семью Тома эта мода как-то обошла стороной. Он как был, так и остался Томом.
– Ладно, – всё так же насупленно отозвался Фи… то есть Финдли. Он своим новым именем гордился и потому сердился, когда окружающие именовали его по-старому… Но затем всё-таки подвинулся, освобождая место. И вовремя. Том только успел рухнуть на продавленное сиденье, покрытое потрескавшимся кожзаменителем, как школьный автобус дико заскрипел коробкой и, взвыв разболтанным двигателем, рёв которого давно уже избавился от оков в виде ныне насквозь проржавевшего глушителя, тронулся с места.
В Галашилсе уже полтора года не работало ни одной школы. С Той Стороны почему-то с самого начала, буквально с первых же дней после Решения, начали уделять им повышенное внимание. Сначала резко обрезав финансирование, затем отключив от тепла и света, а потом, когда на север двинулись всяческие «единители», – ещё и начав густо засыпать их «подарками» в виде снарядов, мин и ракет… Впрочем, чего ещё можно было ожидать? Это ж англичане… Ghrаdhaich[4] учитель рассказывал, что они везде, куда приходили, старались заставить людей забыть родной язык. В Ирландии за преподавание на ирландском вообще была введена смертная казнь. Вот так-то: хочешь попасть на виселицу – ограбь или убей кого-нибудь… ну или просто стань учителем ирландского языка. Да и в Шотландии было не лучше. Акт об образовании, принятый в тысяча восемьсот семьдесят втором году парламентом в Лондоне напрямую запрещал преподавание на шотландском. Другими словами, либо говори, читай, учись на английском, либо умри! Иного не дано. Проклятые англичане! Кому, кроме них, могло бы прийти в голову подобное?!
– Как там у вас на ферме? – примиряюще продолжил Том. – Тоже ночью тихо было?
– Вторую половину – да, – всё ещё сердясь, буркнул Финдли. Но, помолчав, продолжил уже чуть более спокойно:
– А до полуночи «прилёты» были. С этой стороны не сильно, а вот со стороны Линдена грохотало.
– Даже не от Линдена, а откуда-то аж из-за Сел-кирка, по-моему, – вступил в беседу ещё одна жертва поветрия – Сайолтак, при рождении окрещённый Сэмом. – Как бы не из «Эбботов» лупили.
– «Эбботы»?! Там же тоже «Муаллимы Лондона» стоят? У них же нет самоходок!
Сайолтак молча пожал плечами. Мол, я сказал, а верить или нет – ваше дело. Том и Финдли угрюмо пригорюнились. «Муаллимы» были самой многочисленной группировкой. И самой жестокой. Именно поэтому все остальные «единители» их опасались. Иначе говоря, совсем все – и военные, подчиняющиеся правительству в Лондоне, и многочисленные добровольческие отряды типа «Рыцарей короля Георга», «Англиканской лиги» или «Копья Христа». Впрочем, последние их откровенно ненавидели. Настолько, что Объединённое командование «единителей» тщательно следило за тем, чтобы отряды «копий» и «муаллимы» никогда не располагались рядом с друг с другом. Иначе
