— О, дорогая, — расстроился Трапп. — Я вовсе не хотел вас огорчать. Давайте представим, что вы меня успешно соблазнили, а я успешно соблазнился. Мне было хорошо, а вы успели подумать о вечном, и теперь мы готовы перейти к настоящему делу.
— Я вам совсем не нравлюсь, да? — спросила она холодно.
— Сложно сказать так сразу, — задумался Трапп. — То не нравитесь, то нравитесь, а потом опять не нравитесь. Но большую часть времени у меня от вас мурашки по коже.
— Не в романтическом смысле?
— Увы. Я до смерти боюсь лживых и расчетливых стерв.
Она вздохнула.
— Ну нет так нет, — резюмировала горгона, нисколько не огорчившись. — Так даже лучше. Ненавижу, когда мужчины смотрят на меня, а у них слюна капает. К делу. Мы с вами должны вернуться в столицу.
— Да неужели? — откликнулся Трапп, усаживаясь в кресло. — И зачем нам это делать?
— Затем, что король убьет вас, когда узнает, что вы живете со мной в этом замке. Он в жизни не поверит, что мы целомудренно поделили его пополам!
— Какая блестящая у вас репутация, Гиацинта, — не удержался от ехидной реплики Трапп.
— Женщина может оказаться беззащитной перед натиском страстного мужчины с репутацией бабника и драчуна.
— Женщина — может быть, но не горгона со стилетом, способная превратить кожу своего мужа в бахрому.
— Оппа, — воскликнула Гиацинта. — Как осведомлен ваш теленок с двумя хвостами о некоторых аспектах моего прошлого.
— Я выяснил, что о вас слагают легенды, моя дорогая.
Она засмеялась и села на столик, болтая ногами.
— Значит, решено, — сказала гематома.
— Решено?
— Мы едем в столицу.
— Мы?
— Что с вами такое?
— Со мной?
Гангрена кинула в него баночку с кремом.
— А вам не приходило в голову, — спросил Трапп, — что нам вредно держаться друг друга? Две опальные звезды…
— Приходило, — отозвалась она. — Я могла бы остаться здесь и посмотреть, как вас убивают. Но моя природная доброта…
— Кхм.
— И здравый смысл, — невозмутимо продолжила Гиацинта, — а также развитая интуиция подсказывают мне, что вы можете пригодиться. Ну, а у вас нет выбора, поскольку я забрала все ваши деньги.
— О, вы их все-таки откопали?
— Внушительный мешок с золотыми монетами лежал в погребе с вином, на самой большой бочке. Наверняка предполагалось, что вы сунетесь туда в первую очередь.
— Я и сунулся.
— И?..
— С какой стати мне открывать какой-то там мешок? Лежит и лежит. А у бочки был краник!
— Ушам своим не верю, — покачала головой горгулья. — Отчего вы такой болван?
— А отчего вы перекопали весь сад, прежде чем нашли свое сокровище?
— Потому что погреб с вином — это слишком очевидно! Между прочим, там целое состояние. И еще записка.
— Записка?
— Вас покусал попугай?
Трапп рассмеялся.
— Я просто не успеваю за кульбитами вашей мысли. Что было в записке, Гиацинта?
— Четыре слова: «Это ради помощи Джонни».
— Очевидно, кто-то ошибся адресом.
— Угм, — скептически хмыкнула горгона, — здесь же так оживленно.
— В последнее время — слишком. Гиацинта, зачем вам возвращаться в столицу, если у вас достаточно денег, чтобы уехать куда угодно?
Она поежилась.
— Потому что я хочу вернуть свое место.
— В постели короля?
— В высшем обществе. Я создана, чтобы блистать на балах и вызывать всеобщее восхищение.
Трапп встал и подошел к ней. Запрокинув к нему голову, Гиацинта смотрела грустно и доверчиво. Трапп погладил её по щеке, пригладил распущенные волосы, легко поцеловал в лоб.
— Мы же можем делать всё, что угодно. Нам необязательно лезть в это осиное гнездо. Мы можем поехать к Чарли, или на приграничные земли, или в любое другое место.
— Да, — согласилась она и прислонилась к его плечу, — но мы поедем в столицу. Оу… Шелковая рубашка, Бенедикт?
— Хотите её тоже украсть?
— Думаете, я из тех, кто снимет с бедняка последнюю рубашку?
— Думаю, да.
— Вы правы.
Она была теплой и расслабленной и, отказавшись от маски роковой красотки, казалась сейчас вполне человеком. Траппу нравился её легкий цветочный запах, и то, как её волосы щекочут ему шею и подбородок, а грудь возле его груди легко поднимается и опускается от ровного, спокойного дыхания.
По какой-то необъяснимой причине горгона чувствовала себя в его объятиях защищенной.
Или же была самой лучшей притворщицей в мире.
— Что я получу, если поеду с вами? — спросил он. — Мне нужны какие-то веские аргументы, потому что без вас мне будет куда безопаснее и удобнее.
— Возможно, вы сможете помочь Джонни.
13
Снова открыв глаза на рассвете, Трапп с прискорбием был вынужден признать, что Паркер был прав: он пробудился.
Вышел из спячки.
В прежние времена ему было достаточно пары часов сна в неделю, чтобы одерживать сокрушительные победы, но, прибыв в Изумрудный замок, Трапп мог дрыхнуть днями напролет.
Дрыхнуть и дуться на целый мир, — вынужден был признать опальный, но все еще великий генерал, спускаясь вниз.
Эухения на заднем дворе задумчиво ставила затяжки деревянной щепой на кружевных сорочках горгоны, сохнущих в тени липы.
Приветственно помахав ей, Трапп дошел до озера, быстро разделся и нырнул в парную воду.
После того, как Розвелл выдернул его среди ночи из сладких объятий жены посла, Трапп всю дорогу задавал много вопросов и пытался понять, что в действительности происходит. Ближе к обеду, когда раскаленное солнце стало припекать его похмельную голову, Розвелл вдруг подстегнул лошадь Траппа, оставив позади их охрану и заявил, что дальше они поедут вдвоем. «Я не буду завязывать тебе руки, а ты не будешь пытаться сбежать, — заявил он. — Пожалуйста, Трапп, доверься мне».
И Трапп доверился.
Во всем мире было всего несколько человек, которым Трапп доверял безоговорочно.
И Розвелл, безусловно, принадлежал к их числу.
Дальнейший путь к Изумрудному замку они совершили вдвоем.
«Послушай, — сказал Розвелл, — я не стану приставлять к тебе охрану, потому что знаю, что это бесполезно. Просто поживи здесь какое-то время, а дальше мы с Джонни тебе все объясним».
И после этого жизнь Траппа закончилась.
Не приехал Розвелл со своими объяснениями, в Изумрудный замок не приходило ни писем, ни новостей, ни гостей. И, сидя день за днем на заборе в ожидании всадников, генерал погружался в пучину обиды и непонимания.
Сейчас, наслаждаясь свежестью этого утра, он вынужден был признать, что в его спячке была повинна великая гордыня. Золотой мальчик Бенедикт Трапп, выросший во влиятельной и богатой семье, никогда раньше не знал забвения и пренебрежения. И вдруг целый мир на него наплевал, а он решил наплевать на целый мир.
Тихий всплеск прервал его размышления, и, повернув голову, Трапп увидел горгону, которая целеустремленно плыла к нему.
Голова с высоко забранными волосами торчала из воды, по-утреннему чистое лицо было лишено всяких прикрас, и широкая улыбка сияла на этом лице.
— Боже, как хорошо, — простонала она, приблизившись. — В последний раз я плавала лет в десять.
И Трапп вдруг понял, что неподвижно лежа на спине, он смотрит в ясное небо всем своим существом.
То есть буквально.
Однако прежде, чем он успел уйти под воду, горгулья подплыла совсем близко и фамильярно скрестила руки на его груди, как будто
