— Вы — что? — поразился Трапп.
— Да ладно вам. Несколько жалких ложек.
— Вы украли ребенка?
— Я сама была ребенком!
Трапп замолчал, пытаясь представить себе одиннадцатилетнюю горгону, которая рыскает по стране в поисках труппы бродячих артистов с четырехлетним ребенком на руках и со столовым серебром в карманах.
— Объясните мне толком, зачем вы утащили Джереми?
— Просто утащила. Он нравился мне. Такой голубоглазый ангелочек с белокурыми кудряшками. Чудо! К тому же, чисто теоретически, мамочка Джейн тоже просто умыкнула меня с улицы.
— Господи, я с ума с вами сойду.
— Я примерно знала график нашей труппы и довольно быстро нашла их на юге, где мы обычно проводили зимы. С появлением Джереми доходы даже выросли — он так сладко пел и хлопал своими огромными глазами. Так мы прожили четыре года. Это было действительно хорошо. Но потом я поступила на службу к своей старой даме, а Джереми посадила в дилижанс и отправила к отцу. Он почти не помнил свой дом, бедняга. Что была за сцена! Я плакала, Джереми плакал. Наверное, это был последний раз, когда я по-настоящему плакала.
— Да вы едва не утопили меня в слезах несколько дней назад! — возмутился Трапп.
— Ах это, — гематома улыбнулась. — Действительно. Было что-то такое. Я уже и забыла. И вообще, давайте уже спать! Что это вас целый день тянет на разговоры!
Она поплотнее прижалась к нему, обнимая за талию.
И спустя очень короткое место заснула, как будто по команде.
— Волки воют, — произнесла Эухения.
— Слышу, — отозвался Трапп.
Поскольку в той деревне, в которую они прибыли, трактира не было, то им предложили устроиться в летнем домике на окраине, который здесь назывался «стыдницей». Когда Трапп заинтересовался историей этого удивительного сооружения, то местные охотно объяснили ему, что оно было построено специально для старосты, который по пьяному делу страсть как любил бегать по округе голышом.
Генерал не успел поразиться широте взглядов, царившей в этом захолустье, как горгона буквально взорвалась гневом. Ни за что, кричала она, никто не будет ночевать в домике, который закрывается снаружи.
Пришлось Траппу снимать задвижку.
Три дня горгона, удивительно забавная в крестьянском наряде, вымачивала невозмутимую Эухению в бочке молока, пытаясь хоть немного смягчить задубевшую от солнца и старости кожу.
Она перешивала платья, покупала сундуки и так вдумчиво и основательно подходила к этому маскараду, что чувствовался немалый её опыт в этом деле.
Первые дни Трапп подолгу уходил в лес, пытаясь вместе с жителями деревни отыскать больных волков, которые по ночам все чаще мелькали совсем рядом с человеческим жильем.
Но вернувшись однажды, он обнаружил горгону на пороге их стыдницы с обеими стилетами в руках. Эухения лежала на полу внутри домика с огурцами на лице.
— Что такое? — изумился генерал.
— Вы! — завопила Гиацинта, наступая на него с кинжалами, похожая на очень злобного дикобраза. — Вы обещали меня защищать!
Она была так сердита, что Трапп сразу заподозрил явление очередного убийцы.
— Господи, где вы закопали этого несчастного? — вздохнул он, уворачиваясь от её стилетов, которыми она пыталась уколоть его грудь.
— Закопала?! — возмутилась горгулья. — Как можно закопать кузнеца, если он еще не закончил корпус для нашей кареты?
— Для чего вам закапывать кузнеца?
— Он нас домогался, — провозгласила Эухения из-под огурцов.
— Земля ему пухом. Дорогая, что вы с ним сделали?
— А что могла сделать слабая, беззащитная женщина с этим громилой?
— Мне даже представить страшно.
Горгона прицелилась и все-таки ткнула Траппа острием в яремную вену, легко, но довольно мстительно. Потом с размаху села на землю.
— Ненавижу вас всех, — заявила она обессиленно.
Генерал молча провел ладонью по шее, стирая капельку крови.
Он был ужасно зол на себя — как это ему вообще в голову пришло, что можно их оставить здесь вдвоем? Почему он решил, что в этой милой и пасторальной деревеньке они в безопасности?
— Я пока прогуляюсь, — сказал он мрачно, — а вы пока успокойтесь.
— Не смейте опять уходить!
— Мне нужно выпить. Вы на меня напрыгнули, как дикая лисица.
— Вот гад, — с чувством сказала горгулья ему в спину.
Кузнец действительно был огромным, Трапп помнил, как восхитился его размерами еще при знакомстве.
Но сейчас он выглядел скорее жалко — с порезами на лице и огромным синяком под глазом.
— Драться пришел? — буркнул он, пытаясь пристроить лист подорожника на свою рожу.
— Да нет, — ответил Трапп довольно мирно, — убивать.
— Твоя бешеная женушка так и сказала: вернется муж из леса и прибьет к чертям, — кивнул кузнец согласно. — Как ты с ней вообще живешь? Зверь, а не женщина! Уже и посвататься нельзя, как человеку.
— Посвататься? — Трапп притормозил, пытаясь сосредоточиться на словах, а не ярости внутри. — К моей жене?
— К вашей госпоже! Для чего мне твоя дикая жена?
К Эухении?
Что вообще происходит в этой деревне? Голые старосты, сватающиеся к старухам кузнецы?
— А что? — словно оправдываясь, сказал кузнец. — Она при деньгах. Карету вон какую заказала! Вдова, говорят. И я вдовец. И ведь нормально пришел, ведро огурцов принес! Хочу, сказал, любви и семейного счастья.
— А ты вообще видел нашу госпожу?
— Откуда! Она же из домика не выходит! Молоко туда таскают бочками. Красотка, наверное.
— Красотка, — согласился с ним генерал, стараясь удержать смех. — Отбоя от ухажеров нет.
— Я так и понял. Вон как встречают — как будто я злодей с большой дороги. И, главное, — огурцы-то отобрали! Хоть ведро верните.
— Я бы на твоем месте не рассчитывал, — отозвался генерал, соображая, как они вообще влипли в эту ситуацию.
— У тебя жена из берсерков, что ли? — обиженно спросил кузнец.
— Сам ты берсерк. Приперся, напугал женщин. Не мог сначала со мной поговорить, дубина? Вот теперь сиди с подорожником на лице, раз виноват.
— Слушай, — вдруг заинтересовался кузнец. — А ты не боишься спать по ночам? Вдруг твоя жена на что-то обидится?
— К этой старухе? Он пришел свататься к этой старухе?!
У гематомы стало такое смешное лицо, что Трапп расхохотался.
— Что с вами? Впервые мужчина захотел не вас?
— Господи, я же могла так легко избавиться от неё!
— Да я скорее избавлюсь от вас! — оскорбился генерал.
Эухения удовлетворенно хмыкнула.
Горгона подбивала длину подола её платья, и из-за иголок в губах говорила сквозь зубы.
— Но почему вы набрасываетесь на людей до того, как они договорят? — печально спросил её Трапп.
— Мой второй брак научил меня этому. Никогда нельзя упускать свое преимущество.
— Вы убили его? Крауча?
— Кто знает?.. Хотите огурец?
Ночью Трапп проснулся от мягкого постукивания лап об землю. За тонкими стенами летнего домика
