Потому что он был таким парнем.
- Вот что я вам скажу, док, ЛаХьюну лучше уже вытащить руки из своих гребаных шорт и пустить этот поезд под откос, потому что у меня появилось неприятное ощущение, что путь впереди очень темный и очень ухабистый.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПИЯВКИ РАЗУМА
Голосу других эпох место на кладбище других эпох.
- Г.Ф. Лавкрафт
10
Но поезд не сошел с рельсов.
В туже ночь, около двух часов, в дверь Хейса сильно постучали, и по интенсивности стука можно было убедиться, что это не светский визит. Хейс проснулся, стряхивая с себя сон о горах из черного льда, и сделал глоток из бутылки с водой.
"Хейс!" - позвал голос. "Хейс! Ты собираешься просыпаться там, блять!"
Это был Катчен.
Хейс вылез из постели, услышав стоны ветра в темноте лагеря, холодные и вечные. Это звучало как что-то голодное, что хочет внутрь, что ищет тепла, чтобы украсть.
"Иду". - ответил Хейс.
Он нащупал замок - никогда раньше не запирал дверь, но в последнее время это вошло в привычку - и потянул дверь на себя. В коридоре стоял Катчен, невысокий седовласый мужчина с такой же бородой и темными волосами, испытующие глаза, которые, казалось, всегда знали что-то, чего не знали вы.
"Это Линд, - сказал Катчен, - Шарки сказала привести тебя. Линд действительно слетел с катушек. Давай, нам нужно идти".
Дерьмо, дерьмо и дерьмо.
Хейс влез в спортивные штаны и толстовку, откинул ладонью свои густые волосы назад, а затем последовал за Катченом по серым коридорам к другой стороне здания, где находился лазарет.
За дверью, в холле, собрались Сент-Оурс, Майнер, Рутковский и несколько других Славных Мальчиков, перешёптываясь, как маленькие старушки на похоронах, рассказывая грязные секреты.
- Видишь, Джимми? - сказал Рутковский Хейсу, - я же говорил тебе, что он сделает что-то вроде этого. Сумасшедший ублюдок.
- Что случилось? - спросил Хейс, его волосы были растрёпаны со сна.
- Он перерезал себе гребаные запястья, - ответил Сент-Оурс, - у него нож, и он собирается им воспользоваться.
- Он не позволит доку добраться до него, - объяснил Катчен. - Он потерял много крови, и, если она не сможет сразу заняться им, он будет готов. Она думала, что ты можешь поговорить с ним.
Хейс глубоко вдохнул и вошел туда медленно, тяжело, как будто тащил за собой шар на цепи. Прежде чем он увидел кровь, он почувствовал ее запах: резкий и металлический. У него скрутило живот. Он довольно быстро оценил ситуацию, потому что лазарет был не таким уж большим. Линд сидел в углу между двумя шкафами с лекарствами и инструментами, зажатый там, как будто застрял. Спина была прижата к стене, а колени подтянуты к подбородку. Было много крови... ею была испачкана его рубашка, и по плитке к его нынешнему положению тянулась размазанная дорожка. Его левая рука выглядела так, словно он засунул ее в бочку с красными чернилами.
И да, в руке у него был нож. Скальпель.
Шарки стояла рядом со столом для осмотра, ее обычно собранное и уверенное лицо выглядело изможденным и мятым, как будто она была на морозе. Голубые глаза были широко раскрыты и беспомощны.
"Линд, - сказала она очень мягким голосом, - Хейс здесь. Я хочу, чтобы ты поговорил с ним".
Линд дернулся, как ото сна. Он протянул окровавленный скальпель, предупреждая Шарки, с его запястья капала кровь. "Я ни буду ни с кем разговаривать... вы все заражены, и я чертовски хорошо это знаю. Я знаю, что здесь происходит... Я знаю, чего хотят эти твари, я знаю, как они заполучили вас".
Хейс стиснул зубы, потом разжал их, заставил себя освободиться, расслабиться. Это было нелегко. Господи, Линд выглядел как дерьмо. И дело было не только в крови. Он выглядел так, словно скинул двадцать фунтов, его когда-то круглое лицо, казалось, обвисло под взлохмаченной бородой. Просто свисало, как брыли у гончей, вялые и желтоватые. Его глаза вылезли из орбит, обесцвеченные и пронизанные крошечными красными венами. Они блестели, как мокрый хром.
Хейс присел на корточки примерно в четырех футах от него. "Линд? Посмотри на меня. Это я, это Джимми. Твой старый сосед по каюте... просто посмотри на меня, расскажи мне об этом. Расскажи мне, как они добрались до тебя".
Линд снова дернулся, казалось, он делал это каждый раз, когда кто-то упоминал его имя, как будто его подключили к батарее.
- Джимми... о, черт, Джимми... они... они в этой чертовой хижине, ты знаешь, что они делают? Ты знаешь, чего они хотят? Они приходят в твои сны, Джимми. Те самые мумии... Старцы... хи хи... они приходят в твои сны, Джимми, и начинают высасывать твой разум, потому что это все, что им нужно: наш разум".
- Линд, послушай меня, - сказал Хейс, - эти чертовы уроды мертвы уже миллионы лет.
- Они не мертвы, Джимми! Может быть, они больше не могут двигать своими телами, но их разум, Джимми, их разум, блять, не мертв! Ты знаешь, что это не так... они ждали нас здесь, во льдах, ждали нас все эти миллионы лет, чтобы мы пришли и освободили их! Они знали, что мы это сделаем, потому что именно так они это и планировали! - Линд очень тяжело дышал, задыхаясь или, может быть, задыхаясь отчего-то, чего он просто не мог найти, - Джимми... о Боже, Джимми, я знаю, ты думаешь, что я спятил, вы все думаете, что я спятил, но тебе лучше выслушать меня, пока не стало слишком поздно.
Хейс протянул руки. - Линд, ты истечешь кровью. Пусть док подлатает тебя, а потом мы поговорим.
- Нет. - Плоский, неподвижный. - Мы поговорим сейчас.
- Ладно, ладно.
Линд пытался отдышаться. - Они были заморожены во льду, Джимми, но их разум никогда не умирал. Они просто ждали... ждали, когда мы придем. Их разум... о, Джимми, их ужасный ебаный разум такой холодный, злой и терпеливый... они мечтали о нас, ожидая, пока мы не придем за ними. И когда мы это сделали... когда этот вялый хер Гейтс спустился в ту пещеру... их разум начал просыпаться, взывая к нашим... вот почему всем снятся кошмары... Старцы... этот их разум вторгается в наш, проникает в наши головы по дюйму за раз, и к весне, к весне здесь, не останется ни одного человека, а будут существа, похожие на людей с отравленным чуждым разумом...
Линд начал смеяться, но это был нехороший смех. Грубый, черный и резкий, визг отчаяния и безумия, эхом, отдающимся от его черепа.
- Они... они тоже приходили тебе во сне, Линд? - спросил его Хейс, чувствуя, как глаза Шарки прожигают его, зная, что ей не нравится, что он поощряет это заблуждение. Но, черт возьми, именно так с этим нужно было поступить, и он знал это.
- Сны, - всхлипнул Линд, - о, все эти сны. В хижине, помнишь, в хижине, Джимми? Это коснулось моего разума тогда и не отпускает с тех пор. Сегодня вечером...
- Да?
По лицу Линда катились слезы. - Сегодня ночью я проснулся... я проснулся, Джимми, и почувствовал холод, о, ужасное дуновение холода... и она было там, одна из этих штук... она стояла там, в изножье моей койки, думала обо мне... эти ужасные красные глаза смотрели на меня, и лед отваливался от нее кусками...
По спине и рукам Хейса побежали мурашки, он подумал, что тоже бы пошел бы за ножом. Но это был всего лишь сон, должен быть просто сном.
Линд выглядел так, словно хотел сказать что-то еще, но его глаза закрылись, и он сгорбился. Хейс быстро двинулся и выдернул скальпель из пальцев, весь в крови, но Линд не сопротивлялся. С помощью Шарки они положили его на стол, и она начала очищать его порезанное запястье.
"Глубоко, но почти не задел артерию", - сказала она, стирая кровь с его запястья и вводя прямо в него антибиотики.
Хейс смотрел, как она наложила швы, сказав, что ей придется сделать внутривенное вливание, ввести в него цельную кровь и плазму.
