- Возможно, - сказал он.
- Нет, правда. Как ты думаешь, как люди выжили в концентрационных лагерях? Ты думаешь, они думали о своей неминуемой смерти или о том, отчего был этот дым, идущий из труб? О том факте, что в они могут пойти в душ следующими? Конечно, нет. Если бы они это сделали, ни один здравомыслящий человек не вышел бы из этого ужаса. Но это произошло на удивление.
- Здесь есть параллель, док, и хорошая, но я слишком зол на них, чтобы ее увидеть. Я ненавижу самодовольство. Я ненавижу людей, которые сидят и делают вид, что мир вокруг них не разваливается на части. Вот что не так с нами, американцами, в целом... мы стали чертовски эгоистичными и чертовски умело надеваем шоры. В Руанде убиты миллионы? Мы только что случайно взорвали здание школы в Ираке... ох, это просто ужасно, не так ли? Ну, не мое дело. Слава Господу и передай подливку, мама.
Шарки сказала: - Я никогда не думала, что в душе ты политический активист.
Он немного расслабился, усмехнулся.
- Время от времени я выражаю свое мнение.
Закурил сигарету и выпустил дым в темноту. - Мой старик был крайне консервативным республиканцем. Он верил всему, что говорило ему правительство. Он думал, что они не способны лгать. Из-за таких парней политики процветают. Соль земли, но безмозглая. У меня был учитель в средней школе... настоящий радикал 1960-х годов, который был активным сторонником конфронтации с власть имущими... я думаю, что многое от него передалось мне. Потому что он не просто сидел и принимал это. Он требовал, чтобы наше правительство понесло ответственность за все, что оно облажало или о чем солгало. Я согласился тогда и согласен сейчас. Мы с моим стариком серьезно поссорились из-за наших противоречивых точек зрения. Но по сей день я чувствую то же самое. Я не доверяю людям с деньгами и властью и презираю маленького парня, который смотрит в другую сторону, в то время как эти денежные тузы, как всегда, портят мир.
- И ты видишь это здесь в миниатюре, не так ли?
- Определенно да. Я должен спросить себя, заслуживают ли эти люди спасения... стоят они того?
- И?
- И я, честно говоря, не уверен. Самоуспокоенность заслуживает того, что получает.
Шарки какое-то время ничего не говорила.
Никто из них.
Хейс не был уверен, о чем она думает. Может быть, это было что-то хорошее, а может быть, что-то плохое. Она не сказала. Молчание между ними было тяжелым, но не неприятным. Это казалось совершенно нормальным, совершенно приемлемым, и именно поэтому Хейс понял, что это не то, что можно было бы назвать интрижкой в зимнем лагере. Это было нечто большее. Что-то весомое, объемное и содержательное, и он был почти рад, что все было слишком безумно, слишком жутко, чтобы он мог сидеть и думать об абсолютной правде их отношений. Потому что, подумал он, это могло просто напугать его до чертиков и заставить бежать в нору, как кролик, от спускающегося ястреба.
- Скажи мне что-нибудь, док, - сказал он, затягиваясь сигаретой. - Честно. Думаешь, я теряю контроль? Нет, не отвечай слишком быстро. Подумай. Сделай это для меня. Потому что иногда... я не могу тебя понять. Ты, без сомнения, знаешь, что некоторые парни здесь видят в тебе ледяную принцессу, с морозилкой вместо сердца и кубиками льда вместо глаз. Я думаю, что это какая-то стена, которую ты воздвигла. Своеобразный защитный барьер. Я считаю, что такая женщина, как ты, которая проводит много времени в лагерях, полных мужчин, должна каким-то образом дистанцироваться. Так что, на самом деле, я тебя ни в коем случае не осуждаю и не оскорбляю. Но, как я уже сказал, иногда я не могу тебя понять. Я спрашиваю, может быть, ты думаешь, что я чокнутый или что-то в этом роде, но слишком вежлива, чтобы так сказать?
Он почувствовал, как ее рука скользнула в его, почувствовал, как ее длинные пальцы нашли его собственные и схватили их так, будто никогда не хотели отпускать. Но ничего не сказала. Он слышал ее дыхание, слышал, как тикают часы на полке, как ветер завывает на территории. Но больше ничего.
Поэтому он сказал: - Иногда я говорю что-то, начинаю рассказывать о вещах, о своих теориях, а ты просто ничего не говоришь. И я начинаю задаваться вопросом, почему. Начинаю задаваться вопросом, может быть, это все не в моей голове, и у меня одна из этих... как ты их называешь?
- Истерические беременности?
- Да, это.
- Нет, я не думаю, что ты сумасшедший. Ни на минуту. Иногда я просто ничего не говорю, потому что мне нужно время все обдумать, а иногда, ну, я просто поражаюсь такому человеку, как ты. Ты такой... интуитивный, такой импульсивный, такой инстинктивный. Ты не похож на других мужчин, которых я знала. Я думаю, именно поэтому, даже когда у нас не было реальных доказательств существования этих инопланетян, я верила в то, что ты говорил. Я ни на секунду не сомневалась ни в чем.
Хейс был польщен и смущен... он никогда не осознавал, что он такой. Но, черт возьми, она была права. Он был именно таким типом. Каждый раз доверяя своему сердцу больше, чем разуму. Пойди разберись.
- Скажи мне что-нибудь, Джимми, - сказала она тогда. - На самом деле ничего не произошло с тех пор, как ты врезался в эту стену. Никто не приходил ко мне за успокоительными, так что я предполагаю, что наше заражение кошмарами уменьшилось прямо пропорционально тому, как ты снова заморозили этих существ. А что насчет тебя? Были у тебя сны?
- Нет. Ни одного. Я закрываю глаза и сплю, как накаченный. Ничего. Не думаю, что смогу вспомнить такой глубокий сон... по крайней мере с тех пор, как я бросил курить наркотики.
- Это хорошо, не так ли? Не иметь снов? Это хороший индикатор?
Он пожал плечами.
- Я не знаю. Мой мозг подсказывает мне, что, возможно, мы в безопасности. Но интуиция подсказывает мне, что это затишье перед бурей. Всякий раз, когда я пытаюсь с кем-нибудь поговорить здесь, я не знаю, у меня от них возникает плохое предчувствие. Что-то, выходящее за рамки их избегания всего этого... что-то хуже. Я получаю от них странные вибрации, которых не было раньше, Элейн. И это заставляет меня чувствовать... как-то странно внутри.
Ему было трудно выразить это словами, но это чувство присутствовало всегда. Как будто многие из них уже были ассимилированы общим сознанием этих существ. Что они уже потеряны для него. Чем бы это ни было, от этого у него переворачивались кишки, он чувствовал себя так, словно его вот-вот вырвет печенью.
- Хорошо. Я чувствовала себя так весь день... как будто за их глазами ничего нет, - призналась она. - И по всему лагерю... ну, отчего-то у меня мурашки по коже, и я не знаю, отчего именно.
Хейс затушил сигарету.
- Я готов поспорить, что мы очень скоро это узнаем. Потому что это еще не конец. Я знаю, что это еще не конец. И я просто жду, когда мяч упадет[40].
35
Когда на следующий день мяч действительно упал, Хейсу посчастливилось... или нет... он упал к его ногам. Он, Шарки и Катчен разработали план нападения, который состоял из того, что никто не должен был ничего делать. Просто заниматься своей работой и даже не упоминать о том, что произошло раньше и что может произойти сейчас.
Но держать глаза и разум открытыми.
Хейсу всегда было чем заняться. Энергоснабжение станции Харьков осуществлялось не менее чем пятью дизель-генераторами, двумя ветрогенераторами, сетевыми реактивными котлами и котлами, работающими на топливе. Все они управлялись через центральную систему управления электростанцией. Большую часть времени он почти всегда сидел за компьютером в кабинке на электростанции, изучал показания, обрабатывал цифры и следил за тем, чтобы все работало с максимальной эффективностью. Но были и другие дни, которые требовали физического обслуживания. И сегодня был один из таких.
Он был рад этому.
Рад залезть в утепленный комбинезон и взять в руки инструменты. Испачкаться, вспотеть и замерзнуть, сделать что угодно, только не давать волю своему воображению.