Когда ты любишь, то совершенно не замечаешь сколько выучил привычек того, перед кем сердце предательски падает к ногам, но гордость поднимает его вновь и вновь, и только тогда в тебе просыпается не просто властный покровитель, а самый грозный мужчина, какой мог возникнуть перед хрупкой женщиной. Он сделал вдох и на секунду замер, словно проверяя сколько сможет жить без воздуха. Сладкий запах цветов плавно сменялся ноткой приторных ягод, и резко, словно девичий секрет шлейфом за собой влечет едкая терпкость. Такой запоминающийся, доводящий до мурашек, до с ума схождения запах. И вот она неуверенно открывает дверь. Пшеничные, волнистые локоны развивает легкий ветерок, окропляя прохладой эти ее грациозные движения чувственного тела. Изящные изгибы…плавные, чувственные переходы от талии к бедрам, и ее невероятный, возбуждающий до чертиков жалостливый, но, черт возьми, уверенный взгляд. Сколько же в нем жалости, сколько в нем страха, но того ли ты желал? Этот ли взгляд готов выдерживать каждый раз, когда он просто робко смотрит в твою сторону, закусывая губу, глотая слезы в то время, когда ты застегиваешь ремень прихорашиваясь для своей жены? А в это время, так к кому лежит тело сдерживает свою истерику стараясь быть достойной. Так ведь хочешь именно ты.
-Не ожидала тебя здесь увидеть.-Марина вздохнула.-тут твоя жена просила оставить документы. Я принесла.-без каких-либо эмоций сказала женщина аккуратно протянув мужчине папку с бумагами.-ты ведь передашь?
-Почему так долго?-не думая брать бумажную волокиту спросил мужчина сжав зубами острую зубочистку.-думаешь, что в регламент твоих привилегий входят опоздания?
-Ты будешь винить меня за то, что я не смогла застать твою жену, когда мне это было нужно?-девушка облизнулась.-прости, пожалуйста. Я помню, что опоздания не красят меня, но я…
-Все.-он выдохнул.-что там у тебя за документы?-спросил он склонив голову на бок.
-Смотри,-Марина передала папку в мужские ладони, и раскрыла его на третьей странице.-ты должен прочитать вот этот момент, и а еще вот этот…-ее изящные пальцы быстро играли по строчками показывая моменты, где требовалось его вмешательство.-так, смотри, а здесь я хочу вставить красивую сцену какой-нибудь танцевальной группы, а вот тут..-ее пальцы нежно перевернули страницу.-здесь момент с красными шторами, но я боюсь, что гости просто запутаются и…
-И?-он сжал пальца девушки своей рукою.
-И…-она вздрогнула.-и я боюсь, что они запутаются. Да.-словно отвечая сама себе на заданный в голове вопрос ответила она.-запутаются. Не хотелось бы...
Мужчина перегрыз зубочистку. Треск оглушил Марину, и она шатнулась назад. Представляя себя этой самой зубочисткой, она подумала, что однажды, он так же ее просто сломает. Сломает, и все тут. Разве ему будет от этого плохо? Нет. Просто будет делать вид, что эта сломанная девчонка к нему не имеет никакого отношения. Мурашки выступили на ее коже, и закружилась голова. Заинтересованный взгляд хищника умеет пугать до костей. Ярко-красное платье обтянуло изящную фигурку, и от каждого ее движения он ловил свой взгляд на тесно прижатой друг дружке плоти, спрятанной под кружевным бюстгальтером. Эта женщина была полной противоположностью его жены, но тем сильнее было влечение к ней, сошедшей со старых кинопленок фильмов нуара. Именно Марина та самая женщина, которая будет подружкой детектива в любом старом детективе, именно она станет первой жертвой, которую подвергнуть изощрённым пыткам и садизму. Цокот высоких каблучков ласкал слух, как и ее манера двигаться, и касалось это не только походки. Вернее, походки не касалось совершенно. Тяжелая мужская ладонь легла на округлые женские ягодицы. Встав с места, он обошел ее со спины, и приобняв за талию, мужчина уткнулся носом в ее шею, вдыхая сладкую смесь духов и кожи. Марина вздрогнула. Сердце билось так быстро, что могло просто выпрыгнуть прочь. Ведь эта вся ситуация в очередной раз давала ей повод понять, что она всего лишь его любовница. Кто она такая, чтобы строить его? А уж тем более пытаться им помыкать. Все, что она может – подчиниться. Подчиниться, чтобы не стать хуже. Подчиниться, чтобы ему был хорошо. Считала ли она это самопожертвованием? Скорее тяжелой формой мазохизма. Стокгольмский синдром на лицо.
-Считаешь меня мерзавцем, который тобой пользуется?-его ладонь нежно скользила вверх задирая шелковое платье выше бедра.-считаешь, что я никогда тебя не слушаю, а ведь ты ошибаешься, малышка.
-Ты всегда так поступаешь, и…-она сдержала стон.-что я могу еще думать?
-Но ведь причина всего ты.-мужчина улыбнулся.-можно ли винить меня в этом?
-Я не позволю тебе издеваться над мной. Ты возомнил себя Богом, но только я не могу так больше.-прошептала сквозь слезы Марина.-я покончу с этим.
-Я согласен.-он улыбнулся.-давай разойдемся, но далеко ли ты уйдешь, птичка?
-В каком смысле?-женщина удивилась.-ты согласен?
-Да.-мужчина спокойно открыл ящик стола.
-Ты серьезно хочешь, чтобы мы расстались?-девушка пошатнулась, но резко облокотилась ладонями о стол.
-Знаешь, если бы ты хотела, то давно бы упорхнула от меня.-он засмеялся.-но откуда в тебе, безвольной пташке, столько силы? Хотя, я знаю, что может заставить тебя передумать.-он резко швырнул стопку фотографий, и они разлетелись по столешнице, а некоторые упали на пол.
Марина подняла фотографии с пола и ужаснулась. Она увидела себя. Обнажённую, такую хрупкую, такую открытую. Разные позы, разное время, но это была она, и если ранее фразы из серии «Ты должна улыбнуться, я хочу запечатлеть всю тебя» звучали, как нечто эротическое, и лестное, то теперь она поняла, как снова обожглась. Она снова получали свой сердечный ожог. Он дал ей свободу, которая ей чужда. Он позволил узнать ей свою цену, но она совершенно не умела ею пользоваться. Шелковая ткань пала к ее ногам, стоило ему стянуть нежные лямки. Пикантная фигура настоящей Афродиты. Чувственная, страстная, покорная страсть своему покровителю. Он не позволил ей оголиться полностью. Марина облокотилась локтями на скользкие изображения, и застонала. Видеть саму себя в этих унизительных снимках, и чувствовать себя низменной женщиной, было для нее сродни потерять невинность женщине до замужества. Все ее нутро понимало скверность поступков, но только сердце хотело дать ему то, что требует тело. Прерогатива быть
