— Да, — посмеялся Ванька, — самая хреновая, какая только может быть. Предлагаешь переместиться в другое место?
— Перелететь. На Майорку.
Иван призадумался. Алёна чуть не поперхнулась шампанским. Так все просто у них. Собрались и полетели.
— Думаю, — ответил Шаурин на взгляд Геры.
— А что тут думать? Бери своих травоядных и на дней семь-десять на моря-океаны.
— Я только вернулся. Эту неделю уже точно не смогу освободить. На следующей можно попробовать с делами раскидаться.
— Ты уж попробуй. Не будем нарушать наших традиций, а то я всерьез начну ждать апокалипсис. Нет, мы, конечно, все когда-нибудь подохнем, но хотелось бы не сейчас.
— Завтра позвоню Вальке и Татарину. Игорь точно не поедет. Только сегодня с ним разговаривал – у него дел невпроворот.
— Отлично.
…Алёна резко открыла глаза, наконец выныривая из кошмара, как из грязной склизкой воды. Несколько коротких частых вздохов окончательно вернули к реальности, но она не подскочила на кровати, даже не пошевелилась — лежала словно придавленная. Тело будто налилось свинцом — ни рукой, ни ногой не двинуть.
Губы пересохли, горло драло от не сорвавшегося крика. Господи! Не помнила, когда в последний раз испытывала такой ужас. Кошмары ей давно не снились. Да и сны в последнее время не снились. Во всяком случае, она их не помнила.
А сегодня приснилась мать. Наверное, это была мать. Во сне она предстала перед ней висящей в петле старухой. Безвольное недвижимое тело мерно покачивалось. Только голова была живая. Она хохотала. Затихала. Безобразно улыбалась впалыми губами, потом снова хохотала, открывая беззубый рот… На Алёне было коротенькое платье. Детское. Маленькое. Оно больно сдавливало грудь, не позволяя дышать и шевелиться, словно не платье это вовсе, а железный каркас. Алёна пробовала втянуть в себя хоть чуть-чуть воздуха. Не выходило. На шею будто петлю накинули, которая с каждой секундой стягивалась все сильнее. Хотелось кричать от страха. От леденящего ужаса и отвращения. Вернее, она пыталась орать во всю глотку, но ничего не получалось. Так и проснулась с приоткрытым ртом.
Сначала нахлынуло облегчение. Слава богу, это всего лишь сон! Потом ее зазнобило. Тело покрылось липким потом. Стало холодно. Ванькины крепкие объятия не помогали согреться.
Сколько же она проспала? Наверное, не долго. Проснулась в таком же положении, в котором и заснула — прижимаясь спиной к Ваниной груди. Он обнимал ее за плечи. Правая ладонь лежала у нее на горле. Но задыхалась она, конечно, не потому что Шаурин пытался придушить ее во сне — рука его была расслаблена.
Укрыться бы, тепло закутаться в одеяло. Но оно лежало скомкано под их телами. Не хотелось Ваньку тревожить, да и откуда силы двигаться.
Теперь боялась закрыть глаза. Лежала, уставившись вперед, в темноту. Комната начала приобретать четкие очертания. Заснуть после такого нереально, а до рассвета неизвестно сколько времени. Портьеры на окнах не пропускали свет.
Немного погодя, когда тело ожило, ощущение свинца в конечностях ушло, Алёна осторожно выбралась из шауринских рук и села на кровати. В ногах валялось платье. Она схватила его и вышла из спальни. Натянула в прихожей и, стараясь подавить дрожь в теле, пошла на кухню. Включила свет над барной стойкой. Стало легче, свет развеял жуткие образы, до конца вернув ощущение реальности. Алёна подошла к окну. Город еще находился в плену темноты, но уже далеко на горизонте белела предрассветная полоса. Руки у нее дрожали, да и внутри все потряхивало. Никак не покидало чувство омерзения. Кажется, в носу стоял запах затхлости, старья, плесени.
Алёна включила чайник. Схватила кухонное полотенце, прижала его к лицу. Сдавленно прооравшись, рывком отбросила его от себя как какую-то заразу. Включила воду, умыла лицо. Потом руки до локтей. Хотя от души хотелось целиком помыться. Но этого она точно не сделает, не шуметь же водой среди ночи.
Чайник уютно зашумел и отключился. Алёна залила кипятком несколько ложек растворимого кофе и уселась за стол.
И с чего бы ей приснился этот мрак? Наверное, потому что поговорила с Ванькой о матери, о детстве. Взбудоражила воспоминания. Не сойти ей с этого места, если она еще раз откроет рот по этому поводу. Лежало все на душе мертвым грузом и пусть дальше лежит.
Сто лет не пила успокоительного. Последний раз, когда диплом в университете защищала. А сейчас чувствовала острую необходимость выпить чего-нибудь убойного, чтобы забыть этот кошмар и свои ощущения. Но сомнительно, чтобы у Шаурина в доме нашлось такого рода лекарство. Шаурину не нужны транквилизаторы, он сам как транквилизатор – кого хочешь успокоит.
Открыла ящик, нетвердыми руками порылась в таблетках. Конечно же ничего похожего на успокоительное средство в нем не нашлось. Взяла таблетку аспирина. Голова тоже болела. Хоть от чего-то нужно выпить таблетку. Так пусть будет – от головы.
Алёна долго мешала ложечкой горький кофе. А когда он немного остыл, выпила полкружки залпом. Показалось, на душе сразу стало немного спокойнее. Теперь бы как-нибудь расслабиться. Помедитировать, что ли. Раньше она частенько занималась такой практикой. Нереально, наверное, сейчас вытеснить все мысли из головы, но надо вытеснить, вытолкнуть. Выдавить их из себя.
Глубоко вздохнув, Лейба сложила руки на столе, выпрямила спину, расслабила ладони. Не самая удобная поза, но и не для «лотоса» время.
Шаурин зашел на кухню и остолбенел. Сам факт того, что он проснулся и не нашел Алёну в кровати, привел его в замешательство. А уж когда увидел ее на кухне и вовсе не знал, что думать. Она сидела за столом, опустив голову на сложенные руки. На ней было платье. Расстегнутая молния обнажала спину.
Это так ее напугала мысль о совместном проживании, что она вскочила среди ночи, чтобы уехать домой? Иначе с чего бы ей снова наряжаться в платье? Раньше майки хватало. Собралась, но не ушла. Что-то ее остановило. Но и в постель не вернулась. Если бы вернулась, он бы не узнал о ее сомнениях. А так – переваривай теперь.
Алёна медленно выплыла состояния полудремы, сразу почувствовав, что не одна. Подняв голову, наткнулась на Ванькин взгляд. Смотрел он так, что желать ему доброго утра не пришло в голову. Впрочем, у самой этого доброго утра тоже не случилось.
Оно и понятно, что Ваня с утра «читает прессу»: после сна еще некоторое время приходит в себя, строит планы на день, сам себе создает настроение. Но не спускать же на нее всех собак только потому что проснулись они в разное время, и Шаурин остался без утреннего секса.
— Как это понимать?
Вот они и собаки.
— Что именно? — Алёна вздохнула и потерла лицо. Кожу неприятно стянуло после воды.
— Тебя на кухне.
— Мне не спалось, я рано встала. Пришла выпить кофе.
— Рано? — Ваня взял со стола кружку. Она шкрябнула по столешнице, а заодно и по натянутым Алёнкиным нервам. Он перевернул ее, но на стол не пролилось ни капли, потому что за столько времени остатки кофе присохли ко дну. — Ты полночи тут просидела.
— Мне не спалось, — упрямо повторила Алёна.
— А что случилось? — спросил Ваня, но в голосе его было не беспокойство, а едкий сарказм.
Разумеется, на такой выпад отвечать не хотелось. И вряд ли Ване требовался конкретный ответ.
Ну что ж, не привыкать ей обороняться. Так что Шаурин может усердствовать сколько угодно. Не раз он, конечно, пробивал ее на эмоции, заставал в слабый момент, но сегодня явно не тот случай. И если Ванечке требуется сбросить на нее порцию злости, что ж, пожалуйста. Как бы сам потом не пожалел.
— Поможешь? — Алёна соскользнула со стула и повернулась спиной, чтобы Ваня застегнул ей молнию на платье. — Вань, ты еще не проснулся? Почитай прессу. А я тебе завтрак приготовлю. Что ты хочешь на завтрак? — спросила отвратительно вежливо.
После вчерашнего разговора у Шаурина явно остался осадок. Не мог не остаться. Естественно, он был уязвлен. Ваня не привык, чтобы ему отказывали. Он и от нее, очевидно, не ждал отказа. Иначе с чего бы это ему накидываться на нее с самого утра. Разлука обостряет чувства. Но не только щемящую тоску, нежность и сексуальное желание. Обиды тоже. Равновесие в такой момент тонкое, как лист бумаги, — одно неосторожное движение и все в клочья. Очень легко поругаться в такой момент. Недосказанность обязательно выплывет.
