Ее преследовали неотвязные мысли. За что? Что она сделала не так? Почему Глеб накинулся на нее? И правда ли то, что она увидела, или это плод ее больного воображения?
Тот звериный оскал и померещившийся хвост… Это все, действительно, было, или она попросту сошла с ума? Пульсирующая боль заставляла поверить, что все произошло с ней на самом деле, но разум отказывался принимать безумные факты. Ей хотелось спрятаться, забыться, вернуть время вспять… А больше всего, хотелось оказаться как можно дальше отсюда. От старого особняка, от его странных обитателей и… от безумного хозяина таинственной усадьбы…
Александра держалась за волка, почти повиснув на нем, и с трудом переставляла ноги. Шаг, еще один… «Ну, же… Давай, ты сможешь…» А потом, в глазах у нее потемнело, и она рухнула в снег, чуть не придавив собой Тошку. Щиколотка противно хрустнула, заставив девушку застонать от боли, но последние остатки сил покинули беглянку, и Александра погрузилась в спасительную темноту. Волк отчаянно взвыл, попытался подтолкнуть Сашу, заставить ее встать, но ничего не вышло — девушка была без сознания. Хрупкое тело, сломанной куклой, лежало на ледяном покрывале, и разметавшиеся волосы, рыжим сполохом, выделялись на белом снегу. Волк опустился рядом с хозяйкой и тесно прижался к ней, пытаясь защитить от холода. Он покорно принял свою участь — быть рядом с Сашей до конца.
Метель, заметающая все вокруг, медленно укрывала два неподвижных тела… «Спи… Все пройдет…Тебе больше не будет больно… — слышалось в завывании ветра, — все пустое… Все забудется…»
К Саше медленно возвращалось сознание. Ей мерещился волчий вой, чьи-то голоса, шаги, крики…
Она чувствовала, как ее оторвали от земли и куда-то несут, но сил открыть глаза не было.
— Алекс, звони Борису, скажи, что мы нашли ее, — слышался прежде такой любимый, а теперь столь ненавистный голос, — Илья, подготовь комнату и помоги Бору.
В ответ раздавались какие-то неясные возгласы, шум, крики…
Саша понимала, что кто-то несет ее на руках, но не смогла пошевелиться и снова провалилась в беспамятство.
Глеб третьи сутки сидел у постели так и не приходящей в сознание Саши. Он осунулся, зарос жесткой щетиной, практически не спал и ничего не ел. Несмотря на уговоры Алексея, Оборский отказывался покидать свой пост.
— Глеб, так нельзя, — пытался убедить его друг, — ты ей ничем не поможешь. Иди, отдохни немного.
— Алекс, уйди, — безжизненно отвечал мужчина.
— Что толку, что ты сидишь здесь? Она все равно ничего не чувствует.
Тяжелый взгляд переместился на Метельского.
— Ладно, ладно, ухожу. Хочешь себя угробить — твое дело, — недовольно поморщился Алексей.
Глаза Оборского снова вернулись к лежащей на постели Саше.
Девушка бредила. Раздающиеся в тишине комнаты хриплые стоны и еле различимый шепот выворачивали мужчине всю душу.
«Нет, пожалуйста, не надо… Я не хочу… Пожалуйста…» — эти чуть слышные слова сводили Оборского с ума. Он медленно горел в своем персональном аду. Видения той злополучной ночи, с каждым днем, всплывали все отчетливее. Память услужливо подкидывала разрозненные прежде картинки произошедшего.
Вот, он подхватывает сопротивляющуюся девушку на руки, вот, разрывает ее платье, а вот, уже впивается в беззащитную плоть… Красная пелена застилает глаза, терзает душу, заставляя сломать, подчинить, покорить проклятую недотрогу…
Глеб стиснул руками тяжелую голову. Он не мог понять, как сотворил подобное зверство. Альфа одного из самых влиятельных кланов оборотней и представить не мог, что способен взять девушку силой. Обычно, представительницы слабого пола сами вешались ему на шею. И человеческие женщины, и волчицы. Заигрывали с ним, предлагали себя. Кто-то открыто, кто-то завуалированно… но он всегда чувствовал их желание… А здесь…
Глеб не мог понять, что на него нашло. Он помнил, как сидел в баре с Константином, как они пили… потом, друг заговорил об Алине, намекнул, что та без ума от Оборского… Спрашивал, когда ждать свадьбу… А дальше…провал…
Мужчина помнил, что куда-то едет, потом видит Сашу… ее испуганные глаза… Ее страх и отвращение… Вот, это тогда и добило — отвращение в ее взгляде… Его накрыла вязкая пелена и захотелось только одного — наказать, сломать, заклеймить… Он опустился до насилия…
…— Ненавижу… Не смейте… — раздавался хриплый шепот с кровати.
Вошедший в комнату Борис Нелидов — личный врач и дядя Оборского — бросил неприязненный взгляд на племянника и прошел к своей пациентке. Он поменял препарат в системе, поправил иглу, и мерный стук капель вновь нарушил гнетущую тишину комнаты. Для обостренного восприятия оборотня не слышный обычным человеческим ухом звук отзывался страшным набатом.
— Шел бы ты отсюда, — сдержанно посоветовал Борис Оборскому, — ей твое присутствие ничем не поможет. Скорее, наоборот.
— Бор, хоть ты не начинай, — устало посмотрел на него Глеб.
— Извини, но все это выше моего разумения, — недовольно нахмурился врач, — как ты умудрился дойти до такого? Не понимаю…
Не понимал не один Нелидов. Все обитатели усадьбы излучали молчаливое неодобрение. Глеб видел застывшее в их глазах недоумение и осуждение. Игорь, вообще, отказывался с ним разговаривать, и Оборский, впервые в жизни, не стал применять свою силу, чтобы привести членов стаи к покорности. Он понимал своих волков. За то преступление, что он совершил, самым легким наказанием было изгнание из клана. А тут… Сам альфа, вожак, всесильный Глеб Александрович, нарушил закон. Кто будет его судить и наказывать? Да, и найдется ли для Оборского худшее наказание, чем то, которое он обеспечил себе сам? Совершить насилие над своей парой… Для волка не может быть ничего страшнее. Еще бы! Каково это, чувствовать все эмоции своей половины, если они состоят из боли и ненависти к насильнику? При том, что насильником являешься именно ты. А зверь внутри требует наказать обидчика, вступиться за свою любимую. И что? Кого наказывать? Самого себя? Так и с ума сойти недолго…
Глеб тряхнул тяжелой головой.
— Бор, почему она не приходит в себя?
Врач, считающий пульс девушки, молча покачал головой, прося не мешать.
— Ей хуже? — не мог удержаться Оборский.
— Нет, не хуже, — ответил Нелидов, опуская руку Саши, — это ее способ ухода от реальности. Меня больше волнует продолжающееся воспаление. Все-таки, надо было везти Александру в клинику.
— Нет, — сжав зубы, прорычал Глеб.
— Уймись, — грубо прикрикнул на него Борис, — совсем с ума сошел. Еще на меня порычи! Всыпать бы тебе… Ладно, будем лечить здесь, а дальше посмотрим.
Откинув одеяло, врач приподнял на девушке тонкую сорочку, собираясь прослушать легкие.
— Не смотри на меня так, — не оборачиваясь, произнес он.
Оборский тяжело перевел дыхание. Все внутри просто взвыло, когда чужие руки прикоснулись к его женщине. А потом нахлынул стыд. Багровые синяки, украшающие «его женщину», заставляли в ужасе отводить глаза от истерзанного тела.
«Сам. Своими руками… Ненавижу…» — раздирало внутри.
Каждый раз, когда приходилось переодевать Сашу, его начинало колотить при виде оставленных им следов. Тело, которое он должен был беречь и лелеять, познало лишь боль его безумия.
— Выйди, — отрывисто бросил Борис.
Глеб упрямо набычился.
— Уйди, пока я тебя не убил прямо здесь, — сердито проговорил Нелидов, сверкая разгневанными глазами. Всякий раз, при взгляде на страшные синяки Александры, ему хотелось лично кастрировать непобедимого альфу.
Глава 12
Шел вечер восьмого дня Сашиной болезни. Девушка так и не пришла в себя. Оборский сидел в кресле у ее постели и, не отрываясь, смотрел на бледное лицо своей пары. Само это слово — пара, звучало для него странно. Столько лет, столько усилий, столько бесплодных попыток… Когда подошел его столетний рубеж, Глеб понял, что надежда на семейное счастье становится эфемерной. Он объездил все страны, побывал с визитами в разных кланах, но, увы… Единственной не было нигде.
