— Ничего у меня не болит, правда, — пыталась успокоить его девушка, — я просто так плачу, у беременных бывает такое — то смех, то слезы, — через силу, выдавила она.
Оборский провел ладонью по ее щеке, убирая влажную дорожку.
— Не плачь, Сашенька. Все наладится. Ты завтракать будешь? — ласково спросил он.
— Так, рано же еще… — удивленно протянула Александра.
— Ничего подобного, — бодро отозвался Глеб, — сейчас принесу тебе самый вкусный завтрак на свете. Закатим пир, раз уж мы дома, — он еще раз легко коснулся ее щеки и вышел из комнаты.
Оборский не обманул. Он, действительно устроил пир. Приволок полный поднос всякой разной еды и сам лично принялся кормить Сашу. Девушка стеснялась, отказывалась, но Глеб был неумолим — накалывал вилкой кусочек среднепрожаренной отбивной, отламывал свежайший хлеб и упрашивал Александру открыть ротик. Девушка сдавалась, а потом, покорно тянулась за следующей порцией. Оборский радовался подобной покладистости и уговаривал ее попробовать все, что он принес. Но Саша ела только мясо. Пусть, и не могла съесть его много, но это было единственное, чего ей хотелось по-настоящему.
Наконец, она устало откинулась на подушку.
— Все, не могу больше, — еле слышно простонала Александра.
Глеб ловко вытер салфеткой ее губы, чуть задерживая руку и легко касаясь пальцами нежной кожи, и ласково похвалил:
— Молодец! Теперь еще немного поспишь, а потом, пойдем на прогулку. Отдыхай, Сашенька. Тебе нужно набираться сил.
Он забрал поднос и вышел из комнаты.
«Чудеса, — подумала Саша, — великий Оборский кормит меня с ложечки и убирает за мной посуду. Скажи кто-нибудь полгода назад, что такое возможно, я бы от души посмеялась.»
Девушка устроилась на постели поудобнее, закрыла глаза и, незаметно для себя, задремала.
Проснулась она от привычной уже волны жара. Последние дни, Александра все сильнее чувствовала нарастающее желание. Знакомо горела кожа, все тело охватывало томление, грудь становилась тяжелой и чувствительной, а внизу живота полыхал пожар, с каждым днем становясь все сильнее.
Саша в смятении раздумывала, что делать. Попросить помощи у Глеба? Или терпеть до последнего? А вдруг, оборотня не окажется рядом, когда ее совсем скрутит? А если от ложной скромности своей мамы пострадают дети?..
Александра мучилась и не могла решиться на разговор с Оборским. Ей было невыносимо стыдно. Получалось, будто она сама навязывается мужчине.
Когда Глеб пришел, чтобы забрать Сашу на прогулку, он почувствовал ее смятение.
— Привет, — тихо сказал мужчина, подходя к кровати, — ты как?
— Все хорошо, — смущенно отвела глаза девушка. Она чувствовала, как, в присутствии оборотня, загорается ее тело, ноет грудь, прерывается дыхание.
— Гулять идем? — бодро спросил Глеб.
— Я сейчас встану, — попробовала подняться Саша, но, даже эта небольшая попытка вызвала слабость и головокружение.
— Тихо, не торопись. Давай, я тебе помогу.
Глеб приподнял Александру, усаживая поудобнее, и пошел к шкафу за одеждой. Ненадолго завис, соображая, что выбрать, а потом, вытащил из стопки футболку и джемпер, снял с вешалки шерстяную юбку и, порывшись на полках, нашел теплые колготки. «Да, одежды у Саши маловато… И вся неудобная, невзрачная, серая какая-то… Нужно заняться этим…»
— Ну-ка, поднимай руки, — подошел он к девушке, и принялся снимать с нее ночнушку.
— Я сама, — смущенно запротестовала Саша.
— Конечно, сама, — согласился Глеб, ловко стягивая с нее батистовую сорочку, — вот, и справились, сейчас еще оденемся и все.
Мужчина отложил в сторону ночнушку и потянулся за джемпером.
Александра, почувствовав, как затвердели горошины сосков, стыдливо прикрылась руками и потупилась. Глеб поспешно отвел глаза и тяжело сглотнул. «Merde!» Он помнил манящую тяжесть этой груди, призывно алеющие соски, нежную белую кожу с тонкими прожилками вен… «Не смотри, только не смотри…»
— Не бойся, — хрипло прошептал он, натягивая на Сашу футболку и стараясь не прикасаться к желанному телу. Дыхание затруднилось, в висках громко стучала кровь, руки слегка подрагивали… Боже, как же он хотел ее… Нельзя…
— Вот так, а теперь, колготки, — бодро произнес Глеб, стараясь, чтобы голос не выдал его волнение.
Ценой немалых для своей выдержки усилий, Оборский сумел победить процесс одевания и подхватил на руки драгоценную ношу. Острая волна желания прошила его, отдаваясь болью в паху, но Глеб не обратил на нее внимания. Не до того.
Во дворе пахло весной. Снег стал рыхлым, осел, обнажая прогалины и прошлогоднюю траву. С еловых лап, с глухим звуком, срывались остатки снежных шапок, сосульки, цепляющиеся за крышу, жалобно плакали и соскальзывали вниз, в воздухе остро разливался запах просыпающегося от зимней спячки леса.
Оборский усадил девушку на веранде в кресло и укрыл теплым пледом. Тошка, нетерпеливо покрутившись рядом с хозяйкой, нервно заскулил, порываясь бежать на прогулку. Он поглядывал на Сашу, приглашая ее за собой, но девушка только головой покачала.
— Беги, Тош, я тут посижу, — тихо сказала она.
Волк покрутился еще немного, с надеждой взирая на Александру, а потом, когда понял, что хозяйка не пойдет за ним, подошел к креслу и улегся рядом. Из дома неторопливо вышла Анфиса, независимо сощурилась на Оборского и вразвалочку направилась к Саше. Выступающие бока кошки, без слов, подтвердили очевидное — рыжуха ожидала потомство.
— Анфиса, ты когда успела? — удивленно уставилась на нее девушка.
Кошка, мяукнув, вспрыгнула хозяйке на колени и, потоптавшись, удобно расположилась на них.
— Ну, ты и тихушница… Где кавалера-то нашла? — усмехнулась Саша.
Анфиса нервно повела ухом и прижмурила глаза.
— Понятно, — вздохнула девушка, погладив своенравную красавицу.
Оборский отошел в противоположный конец веранды, чтобы не мешать Александре. Он искоса наблюдал за Сашей, делая вид, что смотрит на липовую аллею, а сам, ни на минуту, не упускал из виду свою пару.
Девушка, прикрыв глаза, откинулась на спинку кресла и запустила руку в густую шерсть лежащего у ее ног Тошки. Так привычно и обыденно, как будто и не было этих почти двух месяцев в клинике. Волк довольно зажмурился и улегся поудобнее, впитывая немудренную ласку, а Глеб с завистью наблюдал за его блаженством. «Счастливчик… Ему любовь Саши достается просто так… — оборотень попытался успокоить своего зверя, обеспокоенно рыкающего внутри, — не время. Не сейчас…»
Оборский смотрел на девушку, замечая малейшие изменения, происходящие с ней. Вот, она слегка нахмурилась, словно подумав о чем-то неприятном, легкая морщинка между бровями стала глубже, точеный носик наморщился, а потом, ее лицо неожиданно разгладилось, расслабилось, и робкая улыбка скользнула по губам, отдаваясь в сердце Глеба щемящей нежностью. Как же давно он не видел улыбающуюся Сашу! Девушка умиротворенно смотрела вдаль, выражение ее лица смягчилось, и оно будто озарилось изнутри ярким светом. О чем она думает? О чем мечтает?.. Этого Глеб не узнает никогда…
А Саша с наслаждением вслушивалась в звуки леса и вела неспешный разговор с детьми. Она рассказывала своим крохам, как прекрасен мир, в который они придут, как ярко светит в нем солнце, как чудесно просыпаться утром и знать, что впереди бесконечный день и целая уйма времени, как весело блестит вода в реке и как здорово смотреть на бескрайнее, синее небо… Рассказывала о своей любви к ним и о том будущем, которое их ждет. И только об одном забывала сказать. О том, что в их будущем никогда не будет ее…
Оборский смотрел на улыбающуюся Сашу, и тихая надежда просыпалась в сердце мужчины. Его девочка не может умереть. Не для того он столько лет ждал ее, не для того переступил через отчаяние и позволил себе жить. Был момент, когда Глеб подумывал свести счеты с опостылевшим существованием. После того ужаса, что он сотворил со своей парой, Оборский ждал лишь мгновения, когда она очнется, чтобы убедиться, что девушка выживет. А дальше… Или нож в сердце, или пуля в голову. Скорее второе, чтобы закончить начатое когда-то судьбой. И лишь то, что Саша оказалась в положении, заставило Оборского отказаться от своего решения. Он должен позаботиться о своей паре и о своих детях. И точка.
