…Девушка задумчиво уставилась на открытый шкаф, размышляя, что надеть. Обилие вещей делало выбор непростым занятием, и Александра неторопливо передвигала плечики с одеждой. Что лучше — нежно-голубая туника с легкими брючками, или жемчужно-серое платье? Раздумья прервал звонок телефона Оборского. Саша потянулась к мобильному, собираясь отнести его Глебу в ванную, но, на полпути, ее рука дрогнула и остановилась. На экране высвечивалась фотография Алины. Звонила невеста Оборского. Саша почувствовала, как внутри что-то противно заныло, отзываясь во всем теле мелкой дрожью. Вот оно — то, чего она так боялась. То, чего втайне ждала и о чем хотела забыть.
Александра отдернула руку от жалящего своим звонком мобильного и тяжело осела на кровать.
Оборский никогда не говорил о том, что будет с ними дальше. А Саша не спрашивала. Слишком много на нее всего свалилось в последнее время: и тяжелые первые месяцы беременности, и неуверенность в завтрашнем дне — сумеет она до него дотянуть или нет? — и непонятные отношения с Глебом… А потом, когда Александра почувствовала, что к ней возвращаются силы, поверила, что сумеет дожить до родов и увидеть своих детей, какая-то непередаваемая эйфория охватила ее и заставила забыть обо всем плохом, что было. Саша была счастлива. Размеренная жизнь в усадьбе завораживала своим постоянством, Глеб был внимателен и ласков, все вокруг тряслись над ней и выполняли все ее прихоти и казалось, что так будет всегда — она, Оборский, их дети, Метельский, члены клана… А сейчас, наступило отрезвление — будущее, которое она не желала видеть, внезапно настигло ее, в виде звонка Алины, и заявило о себе во весь голос.
Глеб ничего не обещал. Он поддерживал ее, содержал, проводил ночи, но никогда… ни разу… не предлагал чего-то большего.
Девушка устало провела рукой по лицу. Кто она для хозяина? Любовница? Мать его детей? Содержанка? Или просто прислуга, которая умудрилась не вовремя залететь?
Саша почувствовала, как холодный обруч сжимает внутренности.
Дура! Какая же она дура! Расслабилась, забылась, доверилась…
Неужели забыла жизненные уроки? Нельзя доверять мужчинам! Нельзя…
Вышедший из душа Глеб с испугом уставился на бледную, какую-то поникшую Александру.
— Что? — в мгновение ока, подскочил он к девушке. — Где болит?
Он тормошил Сашу, пытался понять, что с ней, но она молчала.
Правда, потом, словно очнувшись, девушка, через силу, улыбнулась и тихо выдохнула:
— Со мной все хорошо. Просто, голова закружилась. Да, не волнуйтесь вы, Глеб Александрович, уже прошло. С вашими детьми все будет в порядке.
Она как-то невесело усмехнулась и попыталась встать, но встревоженный Оборский не позволил, удерживая ее на месте и набирая номер Бориса.
— Бор, у Саши голова кружится, — без предисловий выпалил оборотень, — я не паникую, я спрашиваю, что делать… Да, не волнуюсь я… Вот, если ты такой умный, то приди и разберись, что с ней, — процедил он, играя желваками, — ладно, ждем.
То, что Глеб чувствовал, внушало ему тревогу. Саша боялась. Что-то произошло в его отсутствие. Мужчина не мог точно сказать, откуда ему это известно, но страх своей пары он ощущал очень четко. Страх и отчаяние.
— Саш, скажи мне, что тебя беспокоит? — пытался выяснить он.
Ага. Нашел, кого спрашивать! Когда такое было, чтобы Александра сама, добровольно, призналась хоть в чем-то? Вот, и сейчас промолчала. Глеб гладил ее по волосам, пытаясь успокоить, но напряжение, сковавшее девушку, не проходило.
Борис пришел быстро.
— Ну, что тут у нас? — весело поинтересовался он у Саши.
— Все хорошо, — спокойно ответила Александра, — Глеб Александрович зря вас побеспокоил, со мной все в порядке.
— Ну, раз уж я здесь, давай-ка я тебя осмотрю, — улыбнулся ей Нелидов, — а Глеба Александровича мы попросим выйти.
— Никуда я не пойду, — резко ответил Оборский.
— Глеб, — протянул Борис, укоризненно глядя на племянника.
— Ладно, — недовольный альфа неохотно вышел из комнаты.
— А теперь, Александра Павловна, скажите-ка мне откровенно, что случилось? — врач пристально посмотрел на девушку.
— А ничего не случилось, любезнейший Борис Анатольевич, — в тон ему, ответила Саша, — просто, у нашего многоуважаемого Глеба Александровича — прогрессирующая паранойя. Ему все время кажется, что со мной что-то не так. Мало того, что я сижу взаперти уже полгода, так еще и вздохнуть не могу, без его ведома! Я устала, мне это все дико надоело! Я хочу уехать отсюда! — с каждым словом, Саша все больше и больше распалялась и, под конец, просто заплакала, не в силах сдержать накатившую истерику.
Дверь комнаты распахнулась, и Оборский влетел внутрь, кинувшись к Александре.
— Саша, ну, что ты? Что произошло? — он обеспокоенно смотрел на свою пару, не в силах понять, почему она рыдает.
— Бор, что ты ей сказал? — рычал он на Нелидова, — ты ее обидел? Да, что вы молчите?
Саша подняла голову и посмотрела на врача.
— Вот, видите, о чем я? Он же мне вздохнуть свободно не дает! Он всегда рядом! Я устала от этого! Я домой хочу! Отпустите меня, пожалуйста!
Девушка рыдала, не в силах справиться с собой. Звонок Алины подвел черту под ее расслабленным, бездумным существованием. Обида, горечь, неуверенность — все это прорвалось и нашло выход в обильных слезах.
Перепуганный Оборский не знал, что делать, Нелидов молча наблюдал за истерикой Саши, мудро решив не вмешиваться, а девушка самозабвенно рыдала.
— Саш, а ничего, что ты детям навредить можешь? — спокойно поинтересовался врач, выждав еще немного.
Всхлипы стали реже, и Александра подняла голову.
— Вот, и умница, — похвалил Нелидов, — а теперь, умывайся и отправляйся завтракать. А ты, Глеб, успокойся и езжай в офис. Мы тут сами разберемся.
Выпроводив расстроенного альфу, Борис повернулся к Саше.
— Я понимаю, что тебе тяжело, но постарайся не отчаиваться. Все обязательно наладится, вот увидишь. А Глеб… Он очень тебя любит и боится потерять, поэтому и трясется над каждым твоим шагом, — обратился к девушке старый оборотень.
— Простите, за эту безобразную сцену, — понуро опустила голову Саша, — я не знаю, что на меня нашло. А насчет Глеба Александровича… Думаю, вы ошибаетесь и никакой любви ко мне у него нет. Ну, да, это неважно. Спасибо, что помогли справиться с собой.
Александра попыталась улыбнуться, но улыбка вышла бледной и неуверенной.
Нелидов покачал головой и вышел из комнаты. Не он должен говорить девочке о любви альфы. Глупая молодежь… Не могут понять друг друга, не могут договориться… И племянник… Судьба дала ему такой шанс, а он… Эх, если бы была жива Натали…
Борис шел к себе в комнату, расстроенно вспоминая сестру Наташу, мать Глеба. Вот кого не хватало сейчас в доме. Уж она бы сумела объяснить невестке все тонкости жизни оборотней. И про любовь, и про пару, и про единственную… Да, чего уж там… Не дожила Натали до внуков, не успела порадоваться…
А Глеб, выехав из дома, утопил педаль газа в пол и рванул вперед. Слова Саши острыми осколками вспарывали внутренности. Не простила. Все так же ненавидит, просто, смирилась и научилась не показывать свою неприязнь… А сегодня… Сегодня, почему-то, не выдержала и сорвалась. Высказала все, что думает. Устала девочка, домой хочет… От него устала…
Голова раскалывалась, перед глазами снова стали расплываться красные круги… Да, что с ним такое?!
Резко затормозив, Оборский рванул дверь хаммера. Глоток свежего воздуха привел в чувство. Фух… Отпустило…
Положив тяжелую голову на скрещенные на руле руки, Глеб устало вздохнул. Со времени той страшной ночи, он ни разу не смог расслабиться. Постоянно настороже, постоянно в ожидании подвоха… Ненависть и презрение Саши, ее страх, нежелание быть с ним рядом, пересиливаемое лишь одним — боязнью навредить детям… Она не простила. Помнила все. Помнила и настороженно ждала от него повторения той боли. Он видел это. Чувствовал. Понимал.
Сейчас, Оборский смог признаться самому себе, что проиграл. Устал быть плохим, устал видеть в ее глазах отражение того монстра, каким запомнился ей в ту ночь… Он старался… Господи, как он старался, чтобы она простила, забыла обо всем, поверила ему… Все напрасно. Такое не прощается… Нужно смириться с этим и отпустить ее. Пусть из них двоих, хоть она будет счастлива…
