— Сашка…
— Александра Павловна, вас там какой-то мужчина спрашивает, — к сидящей у постели мужа Саше подошел Виктор, один из охранников.
— Он представился?
— Нет, но очень просил вас позвать. Что ему ответить?
— Я сама поговорю с ним, — девушка кинула быстрый взгляд на спящего Глеба, решительно встала и направилась к выходу. Какое-то странное волнение подталкивало ее вперед, заставляло торопиться и сбивало дыхание.
Она быстро спускалась по лестнице, пытаясь успокоиться и перестать нервничать. Вид стоящего у поста медсестры мужчины заставил Александру замедлить шаг, и устало провести рукой по волосам. Нет… Только не сейчас…
— Саша, — голос говорящего был непривычно мягок.
Девушка сделала еще несколько шагов, и замерла напротив высокого, седого мужчины.
— Здравствуй, папа, — спокойно поздоровалась она.
— Мне нужно поговорить с тобой, — взгляд отца был, как и прежде, строгим и решительным, но где-то, в самой глубине его глаз, Саша увидела какое-то тщательно скрываемое чувство. Обострившееся восприятие подсказывало ей, что полковник волнуется и не может собраться с мыслями, — я не знал, что у вас произошло. Мы можем отойти в сторонку? — покосился он на застывшего за спиной Александры охранника.
— Да, конечно, — девушка приглашающе указала рукой на стоящие в холле кресла.
Отец и дочь, не сговариваясь, заняли места напротив друг друга. Несколько минут прошли в молчании. Наконец, Станкевич-старший не выдержал и, откашлявшись, заговорил:
— Саша, я должен извиниться перед тобой… Ну, за тот случай, — полковник неловко крутил в руках портсигар, — я был неправ.
Ему ужасно хотелось закурить, чтобы избавиться от сосущего, неуютного чувства вины, но он не рискнул достать сигарету.
Александра пристально смотрела на своего отца и молчала.
— Понимаю, тебе сейчас не до этого… Но… Сань, прости меня, а? — Павел Владимирович тяжело сглотнул, — я не хотел… Просто, фотографии увидел и нахлынуло… не собирался я тебя выгонять…
— Знаю, — тихо ответила Александра, — я потом уже поняла. Только, гордость не позволила вернуться.
— Простишь? — с затаенной надеждой, поднял на нее глаза полковник.
Саша вглядывалась в лицо отца, замечая появившиеся глубокие морщины на лбу, набрякшие мешки под глазами, седину, посеребрившую некогда рыжеватую шевелюру, горькую складку у рта… Чувство сожаления шевельнулось глубоко внутри. От Павла Владимировича разило одиночеством и какой-то безнадежностью.
— Да. И ты меня прости, ладно? — глядя ему в глаза, вымолвила Александра.
Сейчас, когда у нее у самой были дети, она поняла, что не имела права так категорично обрезать все нити, связывающие ее с отцом. Ну, да, что уж теперь… Гордость — фамильная черта Станкевичей — передалась и ей.
— Как твой муж?
— Лучше. Врачи надеются, что все обойдется. Главное, он пришел в себя.
— Ну, они, вообще, живучие…
— Папа…
— Да, нет, это я так. Хорошо, что ему легче.
— Ты где остановился?
— В гостинице. Саш, я хотел бы увидеть внуков. Ты позволишь?
Девушка пристально посмотрела на отца и, едва заметно, кивнула.
— Я распоряжусь, чтобы тебя поселили в усадьбе.
— Сань, если нужна какая-то помощь… Ты же знаешь, у меня есть возможности…
— Нет, мы справляемся… Хотя… — Александра слегка улыбнулась, — если решишь помочь Татьяне с детьми, будет очень кстати. Витя, передай Дэну, чтобы отвез Павла Владимировича в особняк и помог устроиться, — обернулась она к охраннику, — Тамару я предупрежу.
— Сделаем, Александра Павловна, — кивнул оборотень.
— Езжай, пап… — Саша посмотрела на отца и тихо добавила: — И спасибо тебе.
Станкевич кивнул, неловко обнял дочь и, передернув плечами, пошел вслед за Виктором.
— Саш, — Глеб обеспокоенно смотрел на входящую в палату жену, — что случилось? Что тебя встревожило?
— Все хорошо, — девушка быстро прошла к кровати и легонько притронулась к щеке мужа, — правда.
Сейчас, она, как никогда, жалела, что Глеб так хорошо чувствует ее. Встреча с отцом взволновала Александру, а мужу волноваться как раз и не стоило.
— Ты мне веришь? — улыбнулась она. — Правда, у нас все хорошо. Нет. Замечательно.
Оборский недоверчиво посмотрел на нее.
— И именно потому, что у нас все замечательно, твое сердце стучит, как у зайца?
— Угу. А еще потому, что я тебя очень, слышишь, — девушка наклонилась и легко коснулась губ мужа, — очень сильно люблю.
— Что-то я не успел этого понять, — задумчиво протянул Глеб, — может быть, попытаешься быть более убедительной?
Руки жены, обнявшие его, и глубокий поцелуй были ему ответом. Мужчина удовлетворенно рыкнул и притянул девушку к себе поближе, перехватывая инициативу, заставляя Сашу задыхаться от загоревшегося в крови желания, от ощущения горячих губ, крепких рук у себя на талии…
— Я вам не мешаю, молодые люди? — раздался ехидный голос Нелидова.
Глеб еле слышно выругался и приподнялся на постели, не выпуская жену из объятий.
— Ты, как всегда, на редкость деликатен, — неодобрительно посмотрел он на дядю.
— Работа у меня такая, — развел руками старый врач, — ну, что… Собирай вещи и езжайте домой.
Держать тебя здесь я не вижу никакого смысла. Да, и надоел ты мне уже, хуже горькой редьки.
— Взаимно, — усмехнулся Глеб.
— Ну, так, постарайся больше не попадать сюда ближайшие несколько лет. Глядишь, успеем соскучиться друг по другу, — хмыкнул Нелидов, скрывая за иронией любовь к племяннику, — Саша, ты уж проследи, чтобы эта дурья башка больше никуда не лезла. Это ж надо так умудриться — выпутаться из одного смертельного ранения, и получить другое. Прямо, рок какой-то.
— А когда это ты успел стать таким суеверным? — улыбнулся Оборский.
— С тобой станешь, — проворчал Борис Анатольевич, — все, собирайся уже, хватит тут место занимать, у меня, и без тебя, пациентов хватает.
Глеб, усмехаясь, поднялся с кровати и, обняв Сашу, повел ее к выходу из палаты, подмигнув на ходу Нелидову.
— Идите помедленнее, — не удержался Борис, проводив племянника взволнованным взглядом.
— Не переживай, Бор, со мной все будет в порядке, — обернулся к нему Оборский, — И… спасибо…
— Иди уже, — отмахнулся старый оборотень.
Усадьба встретила чету Оборских тишиной. Саша с наслаждением втянула свежий лесной воздух, не в силах поверить, что страшные дни ожидания позади. Вот он — Глеб, рядом с ней, живой и невредимый, забывший и думать о былых проблемах, довольный и счастливый. Даже, как будто, помолодевший.
Александра удивленно прислушивалась к тишине, не в силах понять, почему во дворе не слышно ни звука и куда делись все обитатели усадьбы. Правда, стоило им с мужем войти внутрь родного уже особняка, как со всех сторон раздались приветственные возгласы и радостные пожелания. Оказывается, все домочадцы собрались в холле, встречая вернувшихся домой хозяев.
— Глеб Александрович, с возвращением, — Тамара, не скрывая слез радости, подошла к Оборскому и, от души, обняла его.
— Спасибо, Тома, — скупо улыбнулся Глеб, — я тоже рад тебя видеть. И всех вас, — обвел он глазами родные лица.
Оборский, действительно, впервые за долгое время, снова почувствовал, что у него есть дом, в котором его ждут и где ему искренне рады. Вдруг, послышался какой-то шум, и толпа раздалась в стороны — в образовавшемся живом коридоре неторопливо вышагивал Тошка, а за ним важно топали двойняшки. Желтые глаза малышей вспыхнули при виде родителей, и раздавшийся следом двухголосный визг заставил всех улыбнуться. Глеб подхватил детей на руки и счастливо рассмеялся. Тема мгновенно вцепился папе в волосы, а Катя гладила своими ладошками улыбающееся ей лицо и пристально смотрела в отцовские глаза. А потом, переведя взгляд на Сашу, отчетливо произнесла:
— Мама… — и потянулась к ней.
Александра, смахнув выступившие от неожиданности слезы, протянула к дочери руки и легко перехватила ее из объятий Глеба.
