- Что ж, Шеина так Шеина, - Петр задумчиво почесал щеку и повернулся к Филимону: - Как там старец Амвросий, жив еще?
- Слава Богу, царь-батюшка.
- А сходи-ка ты к нему, порасспрошай, что там ему про все это видится. И, коли он Филаретову сторону не держит, пущай в народе в нашу пользу сказывает. Мол, козни диавольские супротив посланника Божия подымаются, дабы опять Русь смутою захлестнуть.
- Добро, государь.
- Ну, вот и ладненько. Все, что ль, Дмитрий Михалыч, аль еще чего есть?
- От атамана Заруцкого весть пришла. Просит твоего, государь, вспомоществования. Сказывает, турки по весне на Азов идти сбираются, опасаются казаки, что не выстоят.
Петр кивнул.
- Давно жду, уж и всамдель пора бы. Пусть приходят. Да только и мы не лыком шиты, а, князь?
Глава 32
Выйдя от царя, Филимон огляделся. У двери замерли два стрельца, а в противоположную дверь как раз входил Василий. Писарь подскочил к нему и жарко зашептал:
- Васьк, а Васьк, слышь…
- Чего?
- Князь-то Петру Федорычу сказывал, мол, на Москве неспокойно. Слухи ходют, будто чудеса вкруг него не настоящие были, а, дескать, ты по указке Дмитрия Михалыча их учинял.
- Да полно?! А как?
- Вот не ведаю, - развел руками Филимошка.
- Ой, да ну, пустое, небось.
- Тише ты! - писарь покосился на стрельцов. - Князь-то не сумлевается, что кто-то народ с умыслом мутит. Супротив государя замыслили.
Василий, слушая это, внимательно разглядывал свои сапоги. Лицо его было мрачнее тучи, веснушки побледнели, рыжие брови сошлись у переносицы. Помолчав с минуту, он решительно заявил:
- Ладно, сам все сведаю.
И обернулся к стрельцам.
- Я в Китай побег, а вы тут глядите в оба! Сани возьму, так что возвернусь вскорости.
Десятью минутами позже Василий уже въезжал на Пожар. Крикнул вознице: "Годи тут" и медленно двинулся между торговыми рядами, прислушиваясь к разговорам.
Вокруг стояла суета, в тканых рядах продавцы наперебой расхваливали шелка и полотно, в железных звонили в колокола, стучали подсвечниками и запорами, от церковных веяло запахом благовоний, от восковых - свечей. В мясном, рыбном и мучном рядах было особенно многолюдно. Покупатели придирчиво оглядывали товар, приценивались, спорили, торговались. Казалось, все заняты своими делами, и никому нет дела до царя.
Василий бродил не меньше часа и порядком замерз, когда в винном ряду услышал горячий спор.
- Гляди, какое, - важно говорил низенький коренастый продавец, - прямиком из закатных стран[32].
- Ага, - подмигнул покупатель, улыбчивый черноволосый мужичок в зипуне, - поди, такого шереметевская дворня и обпилась, когда им чадовы чудеса-то привиделись.
Все вокруг рассмеялись, а толстая баба в коротком шугае[33] приподняла подол юбки и звонко выкрикнула:
- Ох, мне бы пару мужичков вином энтим опоить, я б им свои чудеса показала!
Снова хохот. Васька, активно работая локтями, пробрался через собравшуюся толпу и встал напротив мужичка.
- Неправда твоя! - горячо начал он. - Никто не обпивался, а чудеса всамдель были, самые настоящие!
- Да полно!
- Ты-то почем ведаешь, служивый? - дернул его за рукав какой-то старик.
- Я сам тогдась на том дворе стоял! Своими очами видел горящие буквицы, а вдругорядь слыхал глас Богоматери…
- Эва, сказанул, - рассмеялась баба в шугае. - А Илья-пророк на огненной колеснице не спускался ли?
Теперь уже гоготали, казалось, все винные ряды.
- Я не прилыгаю! [34]
Толстуху вдруг отодвинул пожилой стрелец с седыми усами и умным взглядом.
- Слышь, паря, - обратился он к Ваське, - коль ты на том дворе стоял, должон помнить Агафью, иже мамкой дитятиной была.
- Ну, помню, вестимо.
- Так вот она надысь самолично сказывала, мол, чудеса по указке князя Пожарского учиняла. И стражник чадов ей помогал.
- Да как же? Не могла Агафья… То, небось, и не она была вовсе. Наговор это, батя.
- Нет, служивый, взаправду. Она моя давнишняя знакомица, так что сумлений тут никаких.
Ошарашенный Василий кивнул и медленно побрел к саням.
- Васьк, ты, что ль?!
- Я, Агафья.
Бывшая мамка заполошно всплеснула руками. Глаза вспыхнули радостью, и она бочком подскочила к гостю.
- Батюшки, чего ж ты на стуже стоишь-то? Ступай за мной, травяным настоем тебя напою.
Вскоре они уже входили в просторную поварню, где шипели и скворчали яства для готовящегося ужина. Дворня помнила бывшего Петрушиного стража и забросала его вопросами:
- Чет тебя давно не видать, а, Васьк?
- Все ли ладно?
- Ты при князе Пожарском аль прогнали уже?
- Ну, полно, полно, - махнула рукой Агафья, увлекая Василия в угол за печкой, где стоял небольшой, крепко сбитый стол.
Через пять минут перед Василием красовался дымящийся пузатый жбан, от которого шел терпкий запах трав, и большая плошка ячменных лепешек. Дела с соседским конюхом у Агафьи не сладились, и теперь она вовсю хлопотала вокруг гостя.
- Ой, батюшки, - суетливо всплеснула руками она и умчалась.
Но вскоре вернулась, прижимая к груди нечто, завернутое в цветастую тряпку.
- Во-от, отведай-ка, Вась, настоящий сахар. Давеча подарили. В девичьей его прячу, в своем теремке[35].
Она бережно развернула ткань и положила на стол желтоватую головку сахара.
- Да нет, благодарствую, не жалую я сласти. Ешь сама. Давай-ка расколю.
- Ой, а я-то как люблю, страсть! - она разлила по кружкам зеленоватую пахучую жидкость, подвинула к Василию лепешки и уселась напротив, подперев подбородок ладонью: - Ну, давай, сказывай, где ты ноне да как?
- При царе-батюшке я, Агаш. Вдругорядь как-нить все обскажу подробно, а теперича у меня дело до тебя. Ты почто на Пожаре сказывала, будто сама чудеса с посланником творила?
Женщина вздрогнула, щеки ее залились краской.
- Я? Да об чем ты? И в думках не держала, - скороговоркой ответила она.
Ее вдруг живо заинтересовал беленый бок печки, она вперила в него взгляд, а потом со словами "А посластить-то!" потянулась за сахаром. Василий, наблюдая, как дрожит ее рука, лишний раз убедился, что стрелец на базаре не лгал.
- Агафья! - нахмурился страж.
- Ну че ты пристал? - пряча глаза, она отправила в рот кусочек сахара и глотнула обжигающую жидкость. - Ох, сладко! Сам-то точно не хошь?
Но на Василия ее отвлекающие маневры не подействовали. Он наклонился к ней через стол и прошептал:
- Слышь, баба, коли ты мне немедля все не обскажешь, я тебя к царю сволоку. А он велит тебя в Тимофеевской башне пытать, не сумлевайся!
- Да не ведаю я нич… - начала было Агафья и вдруг замерла.
Лицо ее сморщилось, словно от боли, она схватилась за живот и тяжело задышала. Царев страж утомленно закатил глаза.
- Ну, хватит притворствовать, все одно ответствовать придется. Слушай, Агафья, ежели… Эй, Агаф… Агафья, ты чего?
Глаза женщины закрылись, она стала заваливаться на бок, и Василий едва успел подхватить ее.
- Чего ты?! - ошарашено повторял он. - Да что с тобой?
Взбудораженные криками, из-за печки выглянули челядинцы и теперь стояли, в ужасе глядя на ее зеленовато-белое лицо.
Веки Агафьи дрогнули и слегка приоткрылись.
- Васьк, - прошептала она, тяжело дыша, - Ведь то… потрава… в сахаре-то…
- Кто?! Кто тебе его дал?!
Враз пересохшие губы женщины скривились, силясь произнести главное.
- Так это… это… о-ох!
Голова ее откинулась назад, глаза закатились.
