Едва взглянув на светящуюся надпись, девки визжали, а мужики ошеломленно замирали, потом крестились и бормотали:
- Мать честна!
- Диво, эко диво!
- А что начертано-то?
- Откуда ж у нас грамотеи.
- Святые угодники, это чего ж такое?!
- Федор Иваныча надобно кликнуть.
- Да нет его, в храме он.
Бородатый старичок в сермяжной рубахе бухнулся на колени и с размаху приложился блестящей лысиной к половицам:
- Заступница небесная, спаси нас и помилуй!
Василий наконец пришел в себя, рванулся к лавке, схватил Пьера на руки и бросился вон из комнаты. И вовремя: едва он достиг низенькой притолоки, как зеленоватое свечение превратилось в огонь, буквы вспыхнули бело-зеленым пламенем, и толпа разом ахнула. Пошел едкий, удушливый дым, все закричали, закашляли, а Василий, закрыв Пьеру лицо огромной ладонью, завопил:
- Ставень сымите, оконце откройте!
И бросился в сени. Там, отдышавшись, он расстегнул кафтан и укрыл им мальчика. Холопы, выбегавшие из комнаты, метались рядом с ними, все еще кашляя и заполошно отдавая друг другу приказы:
- Дверь, дверь замкните!
- Воды сюда!
- Ванька, беги в храм за хозяином!
Перепуганная Агафья наконец вспомнила о Пьере. Дернув Василия за рукав, она прокричала:
- Как малец? Жив?
- Чего орешь, он и так напужался, - отмахнулся тот и наклонился к мальчику: - Все хорошо, не бойсь, милок. Мы с тобой тута маленько посидим, покамест хозяин не вертается.
Между тем весть о происшествии в доме Шереметева быстро распространялась, и вот уже из соседних дворов стали прибегать люди с расспросами. Им рассказывали о чуде, как водится, преувеличивая и привирая, и вскоре оказалось, что сам мальчик, посланец Господень, выбрасывал в воздух таинственные знаки, а потом движением руки их сжигал. На Пьера, сидевшего на коленях у Василия, косились с опаской и благоговением.
- Здорово, чадо! - раздалось над ними.
Пьер поднял голову и увидел Филимона, того самого монаха, что качал его на руках в Успенском соборе. Он улыбнулся и потянулся к нему.
- Гляди-ка, признал, - обрадовался чернец и потряс ребенка за пальчик.
- Ты кто? - требовательно спросил Василий, отстраняясь и пряча малыша за спину.
- Дык это… писарь из Чудова, Филимошка. Мальчонку-то твово я нашел при алтаре.
- А здесь чего тебе надобно?
- Архимандрит прислал. Сведай, грит, что там за буквицы таинственные сверкали. Велено их записать и прочесть Владыке.
Василий усмехнулся.
- Как чего было - я обскажу. Своими очами видел диво неизглаголанное. А вот что там начертано, не ведаю, безграмотный, уж не обессудь.
- Дак пойдем поглядим, - предложил Филимон.
- Эва, поглядим, - засмеялся Васька. - Буквицы-то сгорели, а дымина-то такой пошел, что не продохнуть. Теперь вот, вишь, сидим тута, вертаться боязно.
- Как так - сгорели? Ну-ка, давай, сказывай по порядку.
Василий откашлялся, приосанился и выдал историю в красках и со всеми подробностями. Филимон слушал, дивясь и недоверчиво усмехаясь.
- Что ты хмыкаешь? - рассердился Василий, и веснушки на его лице вспыхнули. - Сказываю, все так и было, вот те крест.
- И прям ярким пламенем буквицы горели?
- Истину Васька глаголет, - кивнула стоявшая неподалеку Агафья. - Ни в чем не слукавил.
Филимон, переведя взгляд с нее на стражника, решительно кивнул в сторону двери:
- Пойдем-ка глянем.
- Куды? Ступай один, я с дитяти глаз не спущу. А с ним идти несподручно, а ну как беда какая учинится.
- Давай подержу покамест, - Агафья с опаской протянула руки.
Поколебавшись, Василий передал ей ребенка, на всякий случай погрозил пальцем - стереги, мол! - и пошел с Филимоном в комнату Пьера. За ними, переглядываясь и пожимая плечами, потянулись боярские холопы.
Филимон зашел первым, отворив тяжелую дверь. Через распахнутое оконце комнату наполнял морозный московский воздух. Монах огляделся - неплохо мальца пристроили - и повел плечами:
- Брр, студено…
И вдруг замер: в полутора аршинах выше лавки, служившей ребенку постелью, на крашеной стене копотью чернели буквы.
- Царь, - прошептал Филимон.
- Чаво? - переспросил кто-то из челяди, уже набившейся под низенькой притолокой.
- Царь, - заворожено повторил монах и обернулся к Василию:- Эти буквицы пламенем горели? Помнишь ты их?
- Вроде эти, - неуверенно кивнул страж, и народ зашумел, подтверждая.
- Да они это, они. Что начертано-то?
- Сказываю ж, "царь"! - рявкнул Филимон, но холопы по-прежнему вопросительно смотрели на него.
- Что, вот прям "царь"? Вот прям точно так?
- Чего тут у вас? - сквозь толпу, тряся бородой, протиснулся Шереметев, встал посреди комнаты, глянул на стену и потрясенно выдохнул: - Царь…
Домашние зашумели, заахали и принялись креститься. Послышался разноголосый шепот:
- Господь Вседержитель!
- Знак дала нам Царица небесная.
- Видано ли дело…
- Прямо ж над ним!
- Что там? Что? - верещала Агафья, пытаясь с Пьером на руках протиснуться в комнату.
Ее пропустили, и она в оцепенении уставилась на стену. Потом, словно о чем-то вспомнив, повернулась к Шереметеву:
- Батюшка Федор Иваныч, не моя вина, вот те крест!
Боярин несколько секунд непонимающе смотрел на нее, а потом вдруг расхохотался. Его пухлые щеки колыхались, из открытого рта смотрели подгнившие зубы. Насмеявшись вдоволь, он принял грозный вид, обвел толпу тяжелым взглядом и гневно спросил:
- Кто это учинил?!
Холопы, вобрав головы в плечи, молча косились друг на друга. Потом один из них, самый смелый, сделал полшага вперед:
- Не серчай, батюшка, лучше послухай, как дело было, - и рассказал Шереметеву о случившемся чуде.
Федор Иванович верить не спешил, а потому и мамка, и Василий, и многие другие были подвергнуты строгому допросу. Но все как один твердили о чуде, и боярину так и не удалось дознаться, чьих рук это дело.
К вечеру суета улеглась. Писарь Филимон по приказу архимандрита остался в доме Шереметева, чтобы записывать все происходящие чудеса. Теперь он, как и Василий, сидел на лавке в сенях, готовый в любой момент встать грудью на защиту "посланника".
В комнате прибрали, но буквы пока закрашивать не стали. Пьер смотрел на них и мысленно усмехался. Да, нелегко ему далось это шоу.
После подслушанного разговора Шереметева с дьяком он долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, вспоминая слова боярина. "Беда всегда рядом ходит"- это ж надо, а?! Ничего себе условьица придумали для него неугомонные программисты! Ладно, только бы отсюда выбраться, а уж там он им задаст! А сейчас надо думать, думать. Да, похоже, без хитрости здесь не выжить.
Простыня на постели сбилась, и Пьер уткнулся лицом в пахнущую дымом медвежью шкуру. Эх, превратиться бы в зверюгу какую-нибудь и всех их напугать до полусмерти… Впрочем, злость тут не помощник, надо придумать что-то необычное, яркое. Яркое?!
Пьер рывком сел. В голове мелькнуло воспоминание, как мальчишкой он баловался с приятелями.
"Ладно, я вам покажу собаку Баскервилей!"
Утром, едва позавтракав, Пьер подошел к Василию и потребовал:
- Гуять!
Возможно, он мог бы говорить и лучше, но что-то подсказывало ему - окружающим об этом знать не стоит. И потому Пьер при любой нужде ограничивался одним-двумя исковерканными словами.
Малыша одели ("Надо же, карманов нет. Ох, точно, их же еще не придумали… Надо обязательно "изобрести"!) и под присмотром стражника отпустили гулять. Выйдя на высокое, с витыми столбами, крыльцо, Пьер оглядел двор: беленая златоглавая церквушка, рядом погреба, голубятня… Все это он уже видел много раз. Но где же найти… А, вот, конюшня. То, что нужно.
Василий протянул руку, и они спустились по скрипучим ступеням. Пьер для вида покопался в снегу, а потом, праздно шатаясь из стороны в сторону, словно ненароком подошел к конюшне и ткнул в нее пальцем.
