Так вот, два поисковика шлепали около берега с сетью, пока два затейника рядом давали им указания в какую сторону грести. И я никак не могла взять в толк: почему они это делают, стоя в воде по колено?
Естественно, в том иле, который они подняли со дна, меня не обнаружилось. И это почему-то сильно обескуражило следопытов.
Окончательно замерзнув, я осторожно выползла на берег под плакучей ивой и с любопытством наблюдала за ними.
Когда мужья сообразили, что тут что-то не то и, видимо, сетью меня поймать не получится... Ячейки, наверно, редкие – просачиваюсь. В общем, они снова полезли в воду. Уже с другой сетью. И обеспечили всех рыбой на веки вечные. В заводи ее уже просто не осталось. Эти двое даже до бобров добрались и осмотрели их всех! Каждого в отдельности!
Тут я тоже как-то засомневалась – есть ли у бобров карманы, где можно меня заныкать. Списала все на стресс и потерю хорошо воспитанной жены. В итоге, бобры им ничего не сказали и были оставлены в покое.
Мужчины ныряли и ныряли до темноты практически без перерыва. Я так понимаю, среди наших ныряльщиков цены бы им не было. Сразу пошли бы на рекорд. Они вылазили, отогревались около костра и ныряли опять.
За это время их состояние увеличилось на три кинжала, один световой меч, один деревянный, поломанную лошадку и безразмерные женские панталоны.
Интересно, им никто не подсказал, что если я утонула, то завтра всплыву? Тут всплыла до этого погибшая совесть и загрызла меня насмерть, требуя прекратить издеваться на человеческим горем. Я поправила, что двумя. Совесть рыкнула, что это не имеет значения, и пора восстать из мертвых и сделать людям приятное. На что я резонно напомнила, как всю неделю делали приятное мне. После чего совесть заткнулась и пошла изобретать другие доводы.
А эти упорные все искали. Выбегали на берег, что-то на ходу перекусывали – и опять в воду. Они обследовали то место и ниже по течению. Час за часом.
Я согрелась, свернулась калачиком между корнями и придремала. Сказалось нервное потрясение и усталость. Пообещала себе, что вот чуть-чуть полежу и пойду сдаваться и изображать из себя сестру милосердия.
Куда ж мне от них деваться? Вроде как уже и своими стали. Заносчивыми, безапелляционными, категоричными, но в тоже время заботливыми и нежными. В чем-то даже родными.
Проснулась я уже когда начало темнеть, подскочив в испуге.
Боже! Сколько же я проспала? А как же?..
В свете костра мужики казались серыми от изнеможения. Эмилио оперся спиной на слугу, растирая ногу. Видимо, свело судорогой. Филиппэ сидел молча, с каменным лицом. Они сидели и молчали, трагическими глазами глядя на бобровую заводь.
Снова укусила совесть, напомнив внезапно, что за вещью так не убиваются – идут и новую покупают. Хотя, может, для них это проблема... Но все равно, так к вещи не относятся...
– Что будем делать? – Спросил Эмилио у друга. – Я не знаю, где уже ее искать...
– И я не знаю, – буркнул синеглазый. – Мы сами виноваты в том, что случилось. Видели же, что ей не нравится, и все равно не остановились.
– Я не смог, – вздохнул Эмо. – Сейчас, наверное, все бы отдал, только бы найти ее живой. Плохо мне, друг. Сердце щемит до боли.
У меня тоже защемило. Я выползла из укрытия и вошла в воду, намереваясь выплыть к ним.
Филлипэ внезапно достал нож, резанул себе запястье и стал капать кровью в костер, начиная быстро говорить:
– Честь своей клянусь, родом Азалемара, что не возьму другую жену...
– Остановись! – схватил друга за руку Эмилио. – Ты обрекаешь себя на целибат! Твой род прервется!
Филлипэ вырвался из захвата и продолжил:
– У меня есть, была и будет...
Я энергично плыла к берегу.
Эмилио вытащил свой кинжал и присоединился к другу:
– Честью своей клянусь, родом Семара, что не возьму другую жену. У меня есть, была и будет...
И они закончили вместе:
– Одна-единственная и имя ей... Маруся!
Пламя костра взвилось, разваливаясь на три огненных языка, каждый из которых указывал на нас. Два на мужчин и один отклонился в сторону заводи.
– Маруся! – закричал Эмилио, согнувшись, словно от боли.
– Маруся! – упал на колени около огня Филлипэ.
И в этот момент в воде скрутило меня. Пронизало такой острой и мучительной болью, что потемнело в глазах и выдавило из легких воздух. Я потеряла ориентацию и силы, начав уходить под воду.
– Помогите! – крикнула из последних сил и начала опускаться на дно, уже не состоянии сражаться за жизнь.
Бульк, бульк...
– Магдалена! – сквозь шум в ушах пробивался настойчивый голос Филлипэ. – Ты что творишь, заноза?
Хотела объяснить, но очень трудно говорить, лежа животом на твердом колене, когда тебе на поясницу давят сильные руки, а из тебя извергаются потоки воды.
Но мужественно выдавила:
– Кхе... о-у...
– Будем считать, что она извинилась, – пришел мне на помощь Эмилио, выдавливающий из меня последние кишки. – И осознала свою ошибку!
– Нет! – отдышалась я. – Не-е... кхе...
Меня перевернули, завернули в одеяло в четыре руки и начали по очереди тискать, прижимая к груди.
– Я тоже соскучилась, – прошептала, когда смогла пару раз вздохнуть.
– Тогда зачем сбежала? – резонно спросил слегка успокоившийся Филлипэ.
– Злая была, – честно ответила я, приникая к его плечу.
– А зачем вернулась? – поднес мою руку к губам Эмилио.
– Злая была, – не покривила душой.
– Так в чем разница? – поинтересовался синеглазый, усаживаясь вместе со мной у костра в то время как слуги мельтешили, готовя горячий чай.
– Большая, – попыталась я слабо улыбнуться. – Сначала я была злая на вас, а потом на себя.
Белобрысик принес чашку с дымящимся напитком, который со всеми предосторожностями влили в меня, одновременно согревая теплом тела.
– Спасибо, – прошептала я с благодарностью, начиная осоловело моргать. Веки сейчас весили минимум по тонне и держать их открытыми становилось все тяжелее.
– Пусть поспит, – донеслось до меня сквозь дрему. – Мотивы ее поступков мы выясним позднее.
– Спи, Магдалена, – поцелуй легким перышком коснулся моих губ.
– Маруся, – упрямо пробормотала я, окончательно вырубаясь из действительности.
Проснулась я от того, что меня... одевали. Мне казалось, что все как раз должно было бы наоборот. Судя по тому, что происходило до этого. Но нет, эти Гобсеки ныкали свое сокровище с моим спящим сознанием, заворачивая в несколько слоев ткани.
– А что происходит? – созрела я до выяснения.
Оказалось, созрела не только я. И не только созрело, но и норовило на меня рухнуть и погрести под грузом вины.
– Ты хоть понимаешь степень своей безответственности? – зарычал Эмилио, натягивая на меня сапожки.
– Понимаю, – кивнула я, соглашаясь. – Что такое степень я знаю. А что такое безответственность?
– Магдалена! – рявкнул Филлипэ, начиная заплетать мне косу. – Ты посмела нанести вред своему здоровью! И должна понести за это наказание!
– Мне уже страшно, – пробурчала я. – Впрочем, иметь рядом таких, как вы, – уже наказание для женской психики. Столько много и все мое.
– Не смей больше убегать! – злился Эмо, подступая ко мне с плащом. – Чем ты только думала?
– Мозгом, – поведала я ему, садясь, поддерживаемая синеглазым.
– А он у тебя есть? – фыркнул тот, приступая к заматыванию головы. – Что-то я уже в этом не уверен.
– Есть, – сморщила я нос. – Два. Один спинной.
– Видимо, им ты и думала! – пождал губы Эмилио, вставая передо мной и складывая на груди руки.
Кстати, оба были уже одеты по-походному.
– Возможно, – пожала я плечами. – Голове тоже нужно изредка отдыхать!
– Она у тебя на бессрочном отдыхе, – заявил Филлипэ, вставая рядом с другом.
Два таких соблазнительных обвинителя, что захлебнуться слюной и обзавидоваться. Это когда у кого-то. Или занять оборону в шкафу, если это твое.
