Я прижала к себе Лиса, и на этот раз он не стал сопротивляться. Точно чувствовал, что мне необходимо его тепло.
Отец…
Наверное, они с мамой когда-то любили друг друга. По крайней мере, мне очень хотелось в это верить. Но когда я достаточно подросла и начала понимать, что вокруг творится, все обстояло уже очень печально.
Нет, Олег Ветров не бил жену, руки на нее никогда не поднял. Просто унижал, втаптывал в грязь, пользуясь ее зависимостью, моральной и материальной. Ежедневно. Ежечасно.
Талантливая актриса — Янка унаследовала свои способности именно от нее, — мама так и не доучилась. Вышла замуж на третьем курсе, поддалась уговорам мужа и бросила театральный. Потом одни роды, другие, и мама, опять же по настоянию отца, осела дома.
— Предназначение жены — заниматься хозяйством, мужем, детьми, — любил повторять господин Ветров.
Со временем его бизнес раскрутился, он нанял домработницу, няню, но маме не позволил выйти на работу. Она так и осталась домохозяйкой. Иногда мне кажется, отец сделал это специально, чтобы был повод упрекать жену. Во всем. В безрукости, нерадивости, неухоженности, лени, глупости.
Упреки несправедливые, незаслуженные, но мама их молча глотала. Смиренно все принимала, лишь сильнее сутулилась, худела, дурнела. Она боялась мужа.
Яна тоже страшилась отца, а я… Поначалу я пыталась бунтовать, спорила, доказывала, дерзила, вставала между родителями. Но за мое поведение опять-таки доставалось маме.
«Сидит дома, ничего не делает, даже дочерей не способна нормально воспитать» — так это называлось.
Мама плакала, просила меня смириться, и я на время притихла. Ради нее. Училась, как заведенная, мечтала получить профессию и забрать к себе маму с Яной.
Наивные надежды.
Когда мне исполнилось семнадцать, а Яне пятнадцать, отец надумал развестись.
Домохозяйка и бизнесмен. Несложно догадаться, что у мамы не имелось ни единого шанса на справедливый раздел имущества. Ей досталась маленькая квартирка в спальном районе и… мы.
Нет, отец предлагал нам жить с ним, поставив условием полный разрыв с матерью, но я категорически отказалась, и Яна тоже.
Отец, наверное, мог забрать нас по суду, но не стал этого делать. Решил наказать. Выделил бывшей жене мизерные алименты и принялся ждать, когда мы с сестрой приползем назад.
Вскоре мама серьезно заболела. Один больничный сменялся другим, и, хотя мы с сестрой тоже старались подрабатывать, денег все равно катастрофически не хватало. Большая часть их уходила на лекарства.
Помню, как я, смирив гордыню, пришла к отцу с просьбой дать хоть что-нибудь. Для Яны.
Отец усмехнулся, открыл холодильник и сунул мне в руки сковороду, полную мяса.
— На.
Большей издевки трудно было представить. Хотелось бросить еду ему в лицо, но дома ждали мама, Яна, и я не могла себе позволить такой широкий жест. Стиснула зубы, взяла «подарок» и ушла. Денег на дорогу не хватало, и я так и шла почти через весь город, сжимая длинную ручку сковороды в руках.
Естественно, после школы о дальнейшей учебе не велось и речи. Я сразу же начала работать, взяла кредит на лечение, но это не помогло. Через полгода мамы не стало. И именно тогда, стоя с Яной у ее могилы, я пообещала себе, что никогда не позволю мужчине распоряжаться своей жизнью и диктовать мне условия.
Отец снова предложил нам вернуться, но, когда мы отказались, оформил необходимые документы и просто забыл о нас.
Не знаю, как все обернулось бы дальше, если бы не его гибель. Яхта, на которой он проводил время с очередной любовницей, попала в шторм. Тела нашли только через неделю. Других родственников, кроме нас, у господина Ветрова не было, и мы с Янкой в одночасье из нищенок превратились в богатых наследниц. Продали бизнес партнеру отца, поставили родителям памятники — смерть подвела черту и закрыла все счеты — и продолжили жить…
— Ник, Ника-а-а, — Лис легонько потряс меня за плечо. — Ну, ведь встречаются и у нас нормальные мужики. Добрые, заботливые. И вообще, разве ба… женщинам так уж плохо? Им не нужно думать, где жить, как заработать. За ними ухаживают. Заботятся.
— Может, это и хорошо. Для кого-то. Но женщина, в любом случае, должна иметь право выбирать, чего она хочет: быть безмолвной тенью за спиной мужчины или стоять бок о бок с ним. Понимаешь? Нет? Ладно… Давай лучше побеседуем о чем-нибудь другом, более веселом. А то я совсем расхандрюсь.
Больше мы этой темы не касались. До вечера проболтали, строя планы на дальнейшую жизнь, а потом Лис ушел к себе, а я легла спать.
Ворон так и не появился.
А ночью мне опять приснился инквизитор.
На этот раз мы с ним оказались не на складе, а в храме. Я стояла за Аркой невинности, а светлейший с самым суровым выражением лица шел прямо ко мне, никуда не сворачивая. Будто знал, где я скрываюсь. И когда нас разделяло не более десяти шагов, я проснулась.
Бешено колотилось сердце, ныло плечо, а за стенкой раздавались тихие голоса. Кажется, Лис уговаривал кого-то успокоиться, отоспаться и прийти утром.
— Пошел прочь, — взревел второй спорщик, и я узнала Ворона.
Вслед за этим раздался грохот, а потом дверь резко распахнулась, и в комнату ввалился мастер.
Мне хватило нескольких секунд, чтобы понять: он раздражен и абсолютно пьян.
— Спишь? — хищно оскалился он, найдя меня взглядом. — А вот мне не спится. Совсем. — И тут же, стремительно развернувшись, рыкнул на возникшего за его спиной Лиса: — Исчезни, я сказал.
Парень не двинулся с места, лишь сжал кулаки. И смотрел он не на учителя — только на меня. С напряжением и тревогой.
— Иди, — мягко попросила я. — Мы разберемся.
Как бы ни было мне страшно оставаться с невменяемым Вороном наедине, друга втягивать в наши разборки хотелось еще меньше. Пока не разорван договор ученичества, мастер вправе сделать со своим подопечным, что угодно.
— Слышал? — оскалился мужчина. — Ты здесь лишний. Убирайся.
Лис медлил, и Ворон потерял остатки терпения — сильным тычком отшвырнул мальчишку в сторону, захлопнул дверь и повернул ключ в замке.
— Ну что, поговорим, партнер?
Последнее слово он произнес по слогам, явно издеваясь. Потом, слегка покачиваясь, прошел через комнату, опрокинул по дороге один стул, схватил другой, дотащил до окна, упал на сидение и, вопреки своему же предложению, затих.
Я поспешно слезла с кровати, надела халат, подняла упавший стул и встала за ним, настороженно изучая на мастера. Теперь нас разделяло не больше десяти шагов и, собственно, стул, на высокую спинку которого я опиралась руками. Не бог весть какая надежная преграда, но хоть что-то. Ворон не двинулся, даже рукой не шевельнул — лишь смотрел. Молча, не сводя с меня цепкого, немигающего, темного взгляда.
