— Пожар! Пожар!
Немного погодя появились первые заспанные крестьяне с деревянными ведрами, топорами и баграми, однако пламя успело охватить всю конюшню. Вскоре улица была заполнена народом. Среди заспанных постояльцев таверны Грон увидел своих хозяев. Пора было играть второй акт задуманной им драмы. Он подбежал к ним и возбужденно закричал:
— Они там, я видел, они побежали туда.
Со всех сторон посыпались вопросы:
— Кто они?
— Где там? В конюшне?
Грон энергично закивал:
— Да, да, я как раз выводил лошадей, когда они вбежали.
— Да кто они?
Грон удивленно уставился в сторону спрашивающего и ответил таким тоном, будто это само собой разумелось:
— Ну хозяин, слуга и еще люди. Я их не знаю.
В толпе послышались возбужденные возгласы, кто-то застонал, но кидаться на помощь было уже поздно. Конюшня пылала, как гигантский факел. Грон даже сам удивился, — видимо дерево, из которого она была сделана, очень хорошо горело. А может, хозяин его чем-то пропитал от гнили и древесных жучков. Когда слух о том, что в конюшне остались люди, распространился по толпе и крестьяне стали возбужденно окликать своих перемешавшихся в сумятице родных, Грон придвинулся вплотную к старику гувернеру и зашептал ему на ухо:
— Господин, огонь может перекинуться на деревню, и тогда тут такое начнется…
Старик тупо посмотрел на Грона, с трудом отходя от возбуждения, которое охватывает любого, кто так близко видит пожар. Потом в его глазах промелькнуло понимание, и он энергично повернулся к мальчику. Грон не стал ждать, а бросился к лошадям.
Не прошло и пяти минут, как в дверях таверны показались гувернер с сурово поджатыми губами и мальчик, зло блестевший глазами, оттого что ему не дали досмотреть столь увлекательное зрелище. Когда они выехали из деревни, Грон еще раз «прокачал» весь свой сценарий. В маске из сажи его вряд ли кто узнал. Те же, кто узнал, мертвы. Трупы изрядно обгорели, если от них вообще что осталось, а о судебно-медицинской или любой другой криминологической экспертизе здесь еще очень долго ничего не будет известно. В пепле отыщут нож, мелкие монеты и опрокинутую лампу. А их поспешный отъезд можно объяснить разными причинами, в том числе и простым нежеланием платить за комнату после столь неприятной ночи. Вроде все было предусмотрено, а уж там — как Бог пошлет…
Сероглазый человечек зло сплюнул и отвернулся от раскинувшейся перед ним картины с пылающей конюшней в центре. Снова Измененный ушел невредимым. За прошедший год Грон обманул его дважды. Первый раз, когда человечек после побега Грона бросился в погоню и, потеряв след, несколько раз пытался пробраться в долину табунщика, едва не кончив дни под копытами коня или с ножом в горле. Тогда он решил, что раз у табунщика так принимают чужаков, то и Грона там быть не может. Второй раз, когда он все лето проболтался в Роуле и Сиоре, силясь отыскать следы Грона. Он чуть не выл от злости, поняв, что никаких следов нет. Человечек вернулся и от отчаяния все-таки рискнул вновь попытаться добраться до долины табунщика. На этот раз он встретил на тропе одного из старших сыновей табунщика и узнал из его скупого рассказа, что молодой чужак прожил у них всю зиму и ушел по весне. Приняв решение больше не метаться, человечек остался в деревне и, казалось, был вполне вознагражден тем, что Грон наконец-то появился. Он быстро оповестил хозяина таверны и некоего бывшего разбойника, который осел здесь, став зажиточным крестьянином, время от времени, однако, пограбливая с сыновьями одиноких купцов. Человечек десять раз объяснил им, насколько может быть опасным этот парень, но, несмотря на его усилия, все опять пошло прахом. На мгновение человечек почувствовал, что его охватывает суеверный ужас — казалось, этому Измененному покровительствуют боги, — но он усилием воли сбросил с себя это наваждение и повернулся в сторону Роула. Что ж, он сам выбрал такую судьбу, когда прошел посвящение. Человечек вздохнул и стукнул каблуками своего осла. Ничего не поделаешь, однако кое-чему он все-таки научился. Например, в этот раз он готов продолжать путь немедленно.
Они выехали из очередного ущелья и остановились, зачарованные открывшимся перед ними видом. Внизу, милях в трех, на дне круглой зеленой долины раскинулся Роул. Город был окружен каменной стеной, а внутри теснились одно-, двух-, трехэтажные дома, которые со стороны тракта выплескивались через стену и широко растекались по обеим сторонам дороги. Еще одна стена отсекала примерно треть города. Эта часть города утопала в зелени деревьев. Над их кронами выступали двускатные крыши, купола и верхушки высоких статуй.
— Какой он большой! — восхищенно выдохнул мальчик.
А старый гувернер, пытаясь придать голосу оттенок небрежности, что, впрочем, ему слабо удалось, произнес:
— Это еще что, посмотрим, что вы скажете, когда увидите блистательный Эллор.
— Я! Эллор! — задохнулся от восхищения мальчик, а старик наставительно произнес:
— Каждую осень гимнасиумы Роула отправляют ко двору школьный караван с подарками базиллиусу. Этот караван сопровождают лучшие выпускники. Так что, если вы будете хорошо учиться, у вас есть шанс увидеть базиллиуса.
Грону вдруг вспомнился Югор. Где-то в глубине души сидело ощущение некоторой вины, ведь тогда он действительно почувствовал опасность, но настолько вжился в образ слуги, что и не подумал подстраховаться. К тому же он не был готов к такому хладнокровному убийству. Грон тряхнул головой. Что ж, теперь уже ничего не изменить. Как там он принял для себя в прошлой жизни? Не испытывай сожалений о том, что сделано. Отогнав грустные мысли, он посмотрел на своих спутников. Ставр замер, не в силах произнести ни слова, зачарованный открывшимися перспективами. Они постояли еще некоторое время, потом тронули лошадей. С горы те пошли ходко, и через полчаса они уже ехали, рассматривая тянущиеся по обеим сторонам дороги дома. Немного погодя дома подросли до двух этажей, а в первых призывно раскинули прочные ставни окна лавок. Дорога, неуловимо перетекшая в улицу, заполнилась народом. Наконец проехать уже стало совершенно невозможно, и они спешились и повели лошадей в поводу. Когда они миновали городские ворота, перед носом гувернера возник тщедушный мужчина в некогда роскошной, но в настоящее время донельзя засаленной тунике. Окинув их компанию оценивающим взглядом, он растянул губы в широкой, радушной улыбке и шагнул им навстречу, приветственно взмахнув руками.
— Я вижу, уважаемый сын Всадника приехал поступать в гимнасиум? — произнес он самым подобострастным тоном, обращаясь к мальчику. Но не успел еще гувернер произнести в ответ что-то сердитое, как мужчина стремительно повернулся к нему и с ходу обезоружил старика неотразимым комплиментом: — Впрочем, под руководством столь мудрого обучителя, в этом не может быть уж столь большой необходимости. — И, сделав паузу, чтобы дать возможность оценить его комплимент, он вкрадчиво закончил: — Разве что несколько расширить кругозор и завести полезные знакомства. Меня зовут Эгений. Я могу помочь вам с выбором гимнасиума. Не могу видеть затруднения столь достойных людей.
Едва он умолк, Грон понял, что гувернер попался. Он вздохнул и решил не вмешиваться. В конце концов это была работа старика — подыскать мальчику достойную уважения компанию. Его же делом были лошади, и не стоило отвлекаться на что-то другое. Если бы он знал, как он ошибался.
Когда они, ведомые Эгением, который картинно раскланивался со знакомыми — впрочем, на взгляд Грона, явно выделяя из тех, кто обращался к нему, только прилично одетых и старательно отвлекая внимание старика в те моменты, когда это делали оборванцы, — подошли к гостинице, Грон почувствовал, что пришло время расставания. Старик сделал деликатный знак своему собеседнику и повернулся к Грону.
— Ну-с, молодой человек, здесь кончается твоя служба.
Грон кивнул:
— Да, господин.
— Что ж, должен выразить тебе благодарность за примерное поведение и всевозможное рвение, которое ты выказал во время дороги. Иди с миром и знай, что если ты устроишься в достойный дом и тебе понадобятся рекомендации, то всегда можешь обратиться ко мне.
