Память не оставила лишних деталей: ни сколько прошло времени, ни как долго все продолжалось. Только нужные: ее бурный, сотрясающий каждую клетку оргазм; подмятое, сжатое крепкими руками тело; продолжающий скользить внутри сделавшийся почти стальным член и через какое-то время, сопровождающиеся хриплым рыком, судороги мужских ягодиц под ее пальцами.
А потом была теплая пустота — вязкая, наполненная сладостью и мягкостью; разбуженный фонтан все еще изрыгал, выплескивал на поверхность сгустки света — отголоски судорог оргазма, и липкий, сделавшийся мягким пенис, вдавившийся в ее попку, когда они, изнуренные, лежали на боку.
Тишина, удовлетворение, покой. Довольный усмиренный Бог страсти.
Лайза так и заснула — разнеженная, мягкая, доведенная в сознании почти до амебной примитивности — в чужой спальне, в руках Чейзера.
Сквозь занавески сочился утренний свет.
Наверное, нужно было корить себя и переживать.
Думать, заниматься самобичеванием, делать выводы и работать над ошибками, но Лайзе, почему-то не хотелось. Лежа с закрытыми глазами, она улыбалась; живот поглаживала теплая мужская ладонь.
— Ты еще вкуснее, чем я думал.
Какой же хриплый у него со сна голос. Ее улыбка растеклась шире. Нет, она так и осталась амебой — логика домой не вернулась.
Да, вчера она пришла в магазин, стянула с полки трюфель, рассосала его и зажмурилась от удовольствия. Хорошо? Да просто чудесно, чего врать-то…
Насытилась ли она?
Лайза прислушалась к внутренним ощущениям и с некоторым стыдом призналась себе, что нет, скорее, оголодала. Один трюфель — это мало. Это затравка. Теперь хотелось еще парочку и вон ту шоколадку и… в общем, нет, из магазина она уйдет только тогда, когда перепробует решительно все. Дотянется до самого вкусного, набьет им не только полный рот и желудок, но и доведет до эстетического экстаза все центры возбуждения.
Странно, она как будто перестала быть собой, сделалась кем-то еще, другой Лайзой: немного распущенной, раскрепощенной, свободной и крайне этим довольной. Без мыслей, без самоупреков, без надоевших до зубной боли рамок в голове.
Это с ним она становилась такой. Именно с ним, с этим мужчиной…
Нет, некоторый стыд все же был. Не стыд даже, напряжение: что будет дальше? Постель всегда усложняет отношения. А у них и отношений вроде бы нет…
Последняя мысль быстро отправилась в дальний чулан; прижимающийся сзади орган, ранее расслабленный, теперь значительно увеличился в размерах и нагло вжался в ягодицы.
— Это что — "Доброе утро"?
— Именно. Привыкай. Так будет каждое утро.
— Ну уж нет!
Лаза рассмеялась и перевернулась на спину, открыла глаза и залюбовалась чуть помятым спросонья лицом с зеленовато-коричневыми глазами и отросшей щетиной.
— Если у вас, мужчин, с этим просто, то нам, женщинам, знаешь ли, требуется больше времени. Мы так быстро не раскачиваемся.
— Вы прекрасно раскачиваетесь, если делать все правильно: аккуратно, медленно и очень ласково. Пальчиками, а лучше языком…
Она покраснела прямо с утра. Ох уж эта дьявольская улыбка!
Чтобы скрыть смущение, Лайза вновь повернулась набок.
— Мы будем пробовать разные способы. Каждое утро находить что-нибудь новое.
Какое еще каждое утро? У них осталось от силы одно или два. Сегодняшнее и завтрашнее. Но об этом вслух не стоит, не сейчас.
Шеи коснулся мягкий пробуждающий во всех смыслах поцелуй.
— Не думай, что у тебя все выйдет так же легко, как вчера: дотронешься — и я твоя.
— М-м-м? — промурчали в ответ. — Ты так думаешь? Неужели будешь сопротивляться?
Незаметное движение бедрами, и вставший пенис проскользнул между ягодицами, уперся прямо во вход; Лайза попыталась вывернуться.
— Эй, какой же ты наглый!
Руки тут же прижали ее к крепкому мужскому животу и надежно зафиксировали на месте.
— Я? Не-е-ет. — Мягкий, елейный голос. — Наглый, это когда вот так.
Очередное секундное движение и упругая головка погрузилась внутрь на несколько сантиметров. Погрузилась легко и плавно. Значит, она, вопреки собственным убеждениям, раскачалась и увлажнилась довольно быстро.
Если с ним вообще возможно "просохнуть".
Лайза дернулась еще раз. Не сильно, больше для того, чтобы не показать, что уже сдалась, хотя меж бедер все плавилось, исходило жаром и пульсировало. С каждой секундой влагалище все сильнее истекало влагой.
Леденец. Леденец, насаженный на палочку — вот кем она себя чувствовала. Насадили и зафиксировали. Хотелось насадиться глубже, но Лайза не решалась двинуться, боялась, что крышу сорвет окончательно.
— Ну, как, это наглый? — продолжали мурчать сзади. — Нет, я думаю, еще нет. А если так?
Член скользнул глубже и снова застыл; хотелось дрожать от того, насколько приятно и сладко распирало изнутри.
— А теперь? — шепнули в ухо.
— Ты не просто наглый… — хрипло ответила Лайза. — Ты невыносим.
— Нет, невыносимым бы я стал, если бы сделал так.
Мягкое надавливание, и теперь она "леденец": насадилась на палочку почти до основания. Из горла вырвался непроизвольный стон.
— Невыносим!
— Замечателен.
Мак начал медленно двигать бедрами, вошел до конца, застыл, неторопливо вышел, почти выскользнул и вновь плавно вошел внутрь. Одна рука сползла с живота, и пальцы принялись нежно поглаживать скользкий разбухший клитор.
— Ненавижу… твою… утреннюю… беспринципность…
— Так и скажи, что тебе сладко.
Горячее дыхание на шее, проникший на всю длину член, не думающий останавливать поступательные движения, и аккуратно ласкающие пальчики. Теперь Лайза дрожала всем телом. Этот демон все делал правильно. Слишком правильно. Если он ускорится, то развязка для нее наступит быстро.
— Ты всегда… получаешь желаемое?
Трущиеся о бедра мужские ноги, вдавившийся в попку пах.
— Да, принцесса. А сейчас я крайне желаю тебя.
Темп ускорился. Сознание Лайзы поплыло — синхронно работающие пальчики и этот поршень… о, создатель… она перестала замечать направление движения, внутрь-наружу — все слилось в единый нарастающий сладкий комок где-то внизу живота.
— А теперь я не наглый?
— Теперь нет…
— Чудесный?
— Просто слов нет…
Темп ускорился еще; Мак согнул колени. Лайзе казалось, что ее подкидывает его тазом, каждое движение теперь неумолимо приближало к взрыву вертящегося огненного шара, к тем сладким судорогам, которые сотрясали тело накануне.
О, этот дьявол умеет не только соблазнять… Он знает… как… доставить… удовольствие…
Пенис внутри набух, сделался невероятно твердым (значит, не одна она почти соскользнула с грани), пальцы неугомонно потирали, поглаживали, теребили.
— Я больше не могу… Пожалуйста…
— Давай, принцесса… — Мочка ее уха оказалась прикушенной. — Порадуй приставшего к тебе с утра мальчика.
— О-о-о…
Его слова добавили возбуждения, и Лайза не выдержала. Задергалась, как от электрического разряда и закричала; под ее судорожно сжавшимися пальцами треснула наволочка, хриплые стоны наполнили весь этаж.
Уже сквозь сладкую пелену она чувствовала, как достигший максимального размера орган "вдолбился" в нее еще несколько раз, после чего спальню сотряс и низкий хриплый рык Мака.
На этот раз они мылись вместе.
Лайза почти могла стоять, почти, если бы не висела на мощных плечах, пока мыльные руки Мака скользили по ее телу; колени дрожали, переминались на влажном полу ступни. Струи горячей воды стекали по шее, спине, ягодицам; пар наполнил душевую плотным туманом.
Мысли сделались облаком, подобно пару, растеклись по углам и зависли где-то под потолком. Голова пустая и легкая, телу хорошо, душа в раю. Лайза не могла и не хотела говорить, только чувствовать поглаживания пальцев, слизывать соленые капельки с кожи, к которой прижимались ее губы.
Он был таким горячим, таким ласковым, таким… чудесным. Да, именно этим словом Мак назвал сам себя и был прав.
