– И?
Боб отвел бинокль и посмотрел на меня.
– На следующий день я ходил в город за едой и нашел их за шесть кварталов отсюда: они, все четверо, были мертвы.
Мне стало нехорошо.
– Как… как они умерли?
– Их застрелили, а потом над ними поработали зараженные: двоих я лично отогнал от «кормушки».
Виноват был я. Ведь именно я убедил Калеба, а Калеб рассказал им. Их смерти лежали на моей совести… Нет, не моя вина, что они погибли, ведь их убили какие–то психи. Но это от меня поступила информация, которой они поверили и решили рискнуть.
– Теперь уж ничего не поделаешь, – сказал Боб. – Они были взрослые мужики, побольше и покрепче тебя. Они понимали, на что идут, и сами сделали выбор.
Я кивнул.
– Здесь знают?
Боб кивнул.
– И теперь они боятся уходить?
– Нужно выждать, и они поймут.
Выждать?
– Нет! Боб, а если нет времени ждать?
Миновав выжженную зону, мы подошли к железной лестнице, ведущей вниз.
– Уж мне–то об этом говорить не обязательно.
7
После разговора с Бобом мне стало нехорошо. Если они не собираются уходить, я только зря теряю время. С рассветом нужно отправляться в зоопарк и готовиться к уходу на север с Рейчел и Фелисити. Только вот эта задача оказалась не по зубам четверым взрослым мужчинам, так какие шансы у нас: шестнадцатилетнего подростка и двух девчонок едва–едва старше.
Что–то подсказывало мне, что из здешних я точно сумею убедить Пейдж. Похоже, я ей понравился. А если я перетяну ее на свою сторону, то за ней может последовать Одри, а затем и Том, а уж ему–то поверят даже те, кого отпугнула гибель четырех смельчаков.
Пейдж играла в покер. Я пошел прямо к столику, за которым она сидела в небольшой компании. Она успела покупаться – из–под накинутого на голову полотенца выглядывали влажные волосы – и переодеться в трикотажный спортивный костюм. Или это такая пижама? Я сел играть и почти сразу вылетел, Пейдж продержалась немногим дольше меня, и мы вместе вышли из–за стола.
За стеклянной перегородкой уже не молодые мужчина и женщина тихо переругивались.
– Странные какие–то, – сказал я Пейдж. Пришедшая в голову мысль неприятно удивила меня.
– Почему?
– Зачем они ссорятся? В такое время, в таком месте люди не могут избавиться от злости, раздражения, тащат за собой ненужный багаж.
– Багаж? – переспросила Пейдж, оглянувшись на пару.
– Да, все то, от чего мы не способны отказаться. Обвинения, разочарования, гнев и прочая бесполезная чепуха, которая мешает нам нормально жить и выживать здесь и сейчас.
Когда я только пришел в Челси Пирс, мне показалось, что здешние жители достойно, не теряя силы духа, принимают сложившуюся ситуацию. Но оказалось, далеко не все так оптимистичны. Вполне возможно, мне это сыграет на руку. Даже если со мной, Рейчел и Фелисити уйдет хотя бы половина из тех, кто прячется в спорткомплексе, будет неплохо.
До атаки я успел пройти всего несколько тренингов в лидерском лагере ООН: мы учились выстраивать диалог, вести переговоры, распределять обязанности в группе и переубеждать людей. Мы разыгрывали учебные ситуации, чтобы познакомиться с «изнанкой истинной дипломатии», как выражался наш педагог. Тогда, две с лишним недели назад я и подумать не мог, что совсем скоро мне придется столкнуться с решением подобных проблем в реальной жизни: вернее сказать, что учебные проблемы покажутся мне пустяковыми по сравнению с реальными. Удастся ли мне убедить Пейдж и остальных, что игра стоит свеч, что нужно бросить все ради будущей безопасности и надежды спастись?
Я хотел устроиться с Пейдж в каком–нибудь укромном месте, чтобы переговорить, но она повела меня в один из примыкавших к холлу офисов: в нем теперь была церковь.
– Хочу тебе кое–что показать.
Мы с Пейдж наблюдали, как Даниэль ведет в молитве два десятка человек. Появился Боб и сразу прошел вперед. Он напомнил мне счастливого мальчишку, сына проповедника, по недоразумению попавшего в тело здоровяка–борца. Из–под рукавов и ворота футболки выглядывали синие татуировки – такие делают только в тюрьме. Боб не расставался с камерой, продолжая снимать.
Мы с Пейдж сели в дальнем конце комнаты.
– Даниэль – единственная надежда для многих наших, ведь он священник. Ты веришь в Бога? – шепотом спросила девушка.
– Не особо. Я немного ходил в католическую школу, потом мы переехали, и отец не стал заморачиваться: он не слишком религиозный. Расскажи мне о своих родителях.
– Папа – пластический хирург. Они с мамой развелись лет десять назад, когда мне было… Джесс, а сколько тебе лет?
– Шестнадцать.
– И мне. Здесь все или гораздо старше, или совсем малыши. А где твоя мама?
– У меня мачеха, как и у тебя, только она совсем не похожа на Одри – настоящая дракониха, причем венгерская хвосторога из Гарри Поттера отдыхает по сравнению с ней.
– Не люблю Гарри Поттера.
– Аналогично. Хотя третья книга ничего, – прошептал я.
Пейдж улыбнулась.
– Твоя мама живет рядом?
– Не знаю. Недавно я решил разыскать ее. Когда это все случилось. У меня сразу появилось много времени, чтобы думать. А твоя?
– Моя живет в Сан–Франциско. Я к ней езжу раз в две недели. Теперь до нее рукой подать, а вот раньше она жила в Финиксе, и было далековато. Она постоянно в разъездах.
Я заметил сомнение во взгляде Пейдж, будто она спрашивала себя, в праве ли говорить в настоящем времени, поэтому быстро перевел разговор на другую тему.
– Тебе нравится в Лос–Анджелесе?
– Там, где мы живем, да. У меня классные друзья, климат отличный и еще, суперские пляжи.
Глаза… было сложно смотреть ей в глаза, а еще сложнее выбрать, цвет какого нравится больше.
– У мамы есть парень, неплохой такой, – добавила Пейдж, и было видно, что мыслями она где–то далеко. – Одри раньше не была такой классной. Я даже в некотором роде ненавидела ее, пока все это не случилось. Она изменилась, и я изменилась. Хотя, черт возьми, все изменилось, да?
Я кивнул. Остальные слушали Тома: он читал Библию. Паства верила низкому раскатистому голосу и кивала в такт.
– Мы иногда ходим в церковь, – сказал я Пейдж. Перед нами на столе мерцали свечи. Пейдж смотрела на меня. – Вдвоем с отцом. Просто так, без повода. Проезжаем мимо и заходим, чтобы поставить свечки за тех, кого с нами больше нет.
Перед глазами у меня замелькали лица людей, которые ушли навечно. Теперь бы во всем мире не хватило свечей.
– Это хорошо, – произнесла она и легонько сжала мне под столом ногу. – Давай сегодня вечером тоже так поступим: зажжем свечи в память о твоих друзьях.
Я кивнул. Раз мы так откровенно разговариваем, не спросить ли ее? Я хочу, чтобы ты ушла со мной. Ты готова, Пейдж? Я попытался взять ее под столом за руку, но она отодвинулась. Я посмотрел на Даниэля, и мы вышли.
– Знаешь, нам повезло, – сказала Пейдж. – Надежное убежище, есть почти все, что нужно, и чего мы будем лишены в пути. Ты ведь об этом хочешь спросить меня: готова ли я уйти?
– Ну…
– У нас есть несколько тяжело раненых: что будет с ними?
– Возьмем грузовик…
– А если разыграется непогода или кончится дорога, как быть?
За окном наползали черные тучи, предвещавшие ночную вьюгу, дул ледяной ветер.
– Я понимаю, о чем ты, – признался я.
– Но все равно считаешь, что мы ошибаемся, оставаясь здесь? – спросила Пейдж, глядя мне прямо в глаза.
Ее вопрос застал меня врасплох. Я ответил:
– Как бы я поступил на твоем месте? Ушел бы.
Ведь выбор невелик: ждать, пока беда постучится в двери, или выйти ей на встречу. Кто знает, в чем больше риска?
– Джесс, а как там все будет, снаружи? В пути нам придется ночевать в брошенных домах или еще где–то, но ведь это опасно. – Пейдж бросила на покрытый снегом искусственный газон мячик для гольфа, и он сразу же утонул. – Ты, может, и выдержишь, но ведь есть дети, женщины – это не для нас.
– Ага, все классно. Я понял.
