Она видела, как акушерка проходила несколько раз по коридору, как помогала другим девушкам, как темнело за окном, и как вечер превращался в ночь. Небо за окном меняло цвет, перетекая из голубой реки в серую, сумеречную, чёрную и снова в стальную. Каждая из трансформаций тянулась невыносимо долго. Сама же Вика понимала только, что ей больно и снова будет больно. Доктор сменился на нового, и новый врач ободряюще улыбнулся ей, оставив Вику совершенно равнодушной. Она потеряла счёт времени, была не в силах злиться, что никто ничего не делал, чтобы помочь ей, а только говорили, что всё идет своим чередом.
Потом акушерка (тоже новая) позвала её на родильное кресло, где Вика, совершенно обессиленная, промучилась ещё несколько часов. Её тело разрывалось на куски, ослабло и лишилось, кажется, всей крови. Когда изнуренная, она простонала, что ей больше не вмоготу, медсестра строго покачала головой: «Если ты не можешь, кто сможет? Малыш? Один? Без маминой помощи ему будет тяжело. Тебе это по плечу. Ещё чуть-чуть. Давай!»
Девочка появилась на свет, когда второй день был в разгаре: в палате горели люстры, но они были лишь маленькими белыми точками. Акушерка приподняла маленький комочек над Викой, а потом положила ей на грудь. Теплый клубок мяукнул так нежно, что Вика удивленно посмотрев на него, беззвучно рассмеялась и заплакала одновременно.
«Разве могу я, – подумала Вика, придерживая малютку на груди, – умолчать про такое чудо Ярославу? Скрыть, что у него родилась дочь? Божественное создание, солнечный свет, дарящий разом сонм чувств, нежных и пылких, переполняющих до краёв». Она была счастлива. Боль, страх, волнение были мгновенно забыты. Единственной реальностью, существующей для Вики, стало рождение их ребёнка. Они были её родителями, из любви их сердец возникла маленькая девочка.
Она смутно припоминала, как малютка кряхтела, пока её пеленали, а Вику осматривал доктор. Сама она всё это время сотрясалась от радостного смеха. Потом дочку забрала детская медсестра, а её повезли на каталке в палату, где, еле забравшись в постель, она провалилась в блаженный счастливый сон.
Интересно, сколько она проспала? За дверью раздавались голоса и шаги, Вика отчетливо слышала их, пока медсестра со свертком прикрывала дверь. В комнате разливался запах цветов и апельсина. Её дочь, будучи меньше куклы, напоминала ей об отце. Вика улыбнулась и приподнялась, спустила ноги с кровати, торопясь взглянуть на крохотный комочек.
– Как себя чувствуешь? Голова не кружится? – спросила женщина. Да, голова кружилась, и Вика замерла, восстанавливая равновесие. Слишком резко встала, наверное. Когда комната перестала дрожать, Вика кивнула: «Всё нормально». Она порвалась подняться, но медсестра остановила её и протянула дочку.
– Нет, сиди, – она не убрала рук, пока не убедилась, что Вика надёжно удерживает младенца.
Вика завладела крошкой, положила на сгиб локтя и залюбовалась. Она была почти невесомой. Неужели она мама этой девочки? Этих век, этих жёлтых ресниц? Этих малюсеньких ноздрей? Щёчек? Чмокающих губ? Завитков цвета золота? Белых точек на крыльях носа? Боже, какая она счастливая! Вика негромко рассмеялась, не в силах поверить благодати.
– Она рыжая!? – озарило её, и она подняла вопросительный взгляд на медсестру, то ли спрашивая, верить ли глазам, то ли утверждая очевидное. И прежде, чем увидеть радостный кивок зелёной кепочки, услышала сдавленное фырканье за спиной. Кровь застыла в жилах, и она несмело повернула голову.
Ярослав сидел на стуле в изголовье кровати, закинув ногу на ногу. Он с самодовольным видом смотрел на них. В руках у него был планшет, а на тумбочке рядом стояла чашка. По всему было видно, что в ней дымился чай, поэтому вопрос «как давно он здесь?» отпал сам собой. Вика вспыхнула: вся кровь, что секунду назад остановилась в венах, бросилась ей в лицо.
– Ты уже видел её? – она старалась не показать возмущения, которое пронзило её быстро и легко, как спица пронзает клубок шерсти. Когда он успел? Что здесь делал? Почему в его глазах она видела сладость? Почему ей хотелось попасть прямиком в его объятия и быть заласканной до смерти? Вика сдержала улыбку. Она ему задаст! Она ему покажет! Вот только они останутся наедине, она выскажет всё, что у нее в душе накипело! Как она рожала, а его не было рядом, как потеряла сознание на станции, про скорую помощь и страх, про растерянность, когда узнала что ждет его ребёнка, про…
– Да, – Ярослав встал, – она красавица, не так ли? – он посмотрел на медсестру, как бы прося её подтвердить очевидное.
– Да, – кивающее лицо осветилось улыбкой, превратившись в розу под зелёным листом. Вика была согласна абсолютно. Только это, да еще нежелание выяснять отношения в присутствии постороннего человека, удержали ее от колких высказываний.
Медсестра показала, как пеленать и подмывать принцессу. Это было несложно, но её дочка явно не любила переодевания. Она вопила, открыв свой маленький ротик и напрягая язычок-таблетку.
Сколько усилий она, Вика, потратила на то, чтобы скрыть от всего мира отцовство Ярослава. И тут… Что тут? Её дочь во всеуслышание объявила, кто её папа! Вика даже не знала, как это называлось. Предательство? Но чье? Кто её предал? Вика смотрела на крошечные кулачки, игрушечные пяточки, микроскопические ноготки. Ей не хотелось возмущаться, спорить, играть, уж тем более воевать. И отчего-то не было обидно.
Когда медсестра принялась показывать, как прикладывать малышку к груди, Вика бросила отчаянный взгляд на Ярослава. Он еле заметно вздохнул и деликатно отошел к окну. Малютка нехотя почмокала сосок и заснула, не потрудившись выпустить грудь из губ и закрыть рот. Это было так потешно! Вика снова тихонечко рассмеялась. Сегодня она весь день пребывала в восторге!
Женщина помогла ей положить малышку в кровать и ушла со словами: «Минут через пятнадцать зайдет доктор. Я буду в детской. При первой необходимости – приходи».
Не успела закрыться дверь, Ярослав, подскочил к ней и, сверля своим пылающим взглядом, наклонился, как делал это обычно, когда собирался напугать её до смерти.
– Как ты могла?! – возмущенно и одновременно приглушенно воскликнул он, – как у тебя хватило ума скрыть от меня правду? Ты так бы и молчала до конца своих дней, упрямая гордячка? – на лице его отразилось такое бешенство, что Вика в первый миг испугалась за себя. Желваки ходили под гладковыбритой кожей щёк, глубокие складски образовались у рта и носа. Губы Ярослава были сжаты. У него, кажется, была новая прическа. Что-то типа неотразимый художественный беспорядок.
Вика попыталась принять надменную позу, но её губы тут же растянулись в дурацкой улыбке. Злость, отчаяние, радость, изумление, недоверие – все эти чувства она читала на его лице. Но его глаза светились нежностью и любовью, несмотря на устрашающий вид, который он очень старался принять. Он снова был рядом, и сердце её стучало так громко, что она своих слов бы не услышала, если б даже и попыталась заговорить.
– Сядь, – сказала она, наконец, и сама опустила на кровать. Похлопала ладонью рядом, приглашая не отказываться. Ярослав и не подумал повиноваться. Вика опустила глаза, но в следующий миг снова подняла.
– И не боишься ты? – он угрожающе склонился над ней, нависая и давя всей своей могучей фигурой. Ярослав оперся одной рукой об изголовье. Рукава его рубашки были закатаны выше локтя. Она услышала знакомый цитрусовый аромат и полюбовалась рыжими ресницами, приблизившимися вплотную к её глазам. У её дочери были такого же оттенка волоски на веках. Викины глаза моментально заволокли слёзы. Её дочь такая умница! Она всё расставила по своим местам.
Ей вдруг неудержимо захотелось рассмеяться в голос. Кому он хотел показаться страшным? Да он её пальцем не тронет!
– Нет, – Вика покачала головой, Ярослав всё ещё не улыбался, но её это не беспокоило. Ей было до жути весело. Она едва сдерживала мышцы лица, чтобы не расхохотаться. Ей казалось, что он тоже сдерживался, чтобы не заключить её в объятия и не закружить по комнате. Как же он любил игры! Что ж: сегодня она поиграет с ним, – не боюсь, – добавила она, не опуская ресниц.
