Вика, к счастью, не относилась к числу этих лиц. Когда родители умерли, и ей пришлось перебраться к нему, она упорно сопротивлялась дедовому наблюдению и инспекциям, ездила в старую школу. В мире, рухнувшем в одночасье, школьные друзья, закадычная подруга Ольга, даже учителя – были единственными, на кого она могла пусть не положиться, но зацепиться, скользя к пропасти безысходности, словно к водопаду по горной реке.
По маме и папе Вика тосковала до жути. Засыпала не иначе, как стиснув зубы. Рыдала, когда пришлось переехать из их дома. Старче ругался, вздыхал, приводил весомые аргументы (один из которых – те самые взгляды), но Вика была неумолима. В конце концов, дед смирился, хотя не забывал периодически напоминать ей о престижности лицея в центре, высоком социальном статусе и особых возможностях учеников. Вика молча кивала, но упрямо окончила школу в Ховрино. После смерти деда, сразу перебралась в свой район. Здесь в стародавние времена мама и папа по очереди водили ее в детский сад, здесь уже нечасто, но встречались их друзья и знакомые, здесь росли деревья, которые она помнила еще побегами, здесь и квартира, и подъезд, и двор напоминали о счастливых днях детства.
После смерти деда еще года не прошло. Когда его не стало, ей только-только исполнилось девятнадцать: юридически она была взрослой. Он оставил ей четыре квартиры: свою, в Петровском переулке, родительскую, в Ховрино, и еще две. От маминой мамы еще до этого она унаследовала старый дом в Подмосковье. Одно время там жила бабушкина родственница, но дети забрали ее в город. Сейчас дом пустовал, хотя раньше, пока не водила машину, Вика останавливалась там по пути на кладбище. Дом был ветхий и такой древний, что с каждым разом все боязней было заходить в него. Теперь Вика только свозила туда старые ненужные вещи и с сожалением смотрела на медленную смерть жилища, где некогда баба Тамара качала ее в зыбке, подвешенной к потолку.
Квартиры Вика сдавала в аренду, так что с наличными проблем не возникало. Она платила за учебу, машину, дом, бензин; не раздумывая, покупала всякую понравившуюся вещь, летала отдыхать, куда бы душа ни пожелала. Жаловаться ей было грех. Иногда избыток денег доставлял лишние хлопоты. Знакомые и друзья, однокурсники и бывшие одноклассники были не прочь занять и благополучно забыть об этом. Вика поначалу терялась: если она прощала долг – ее принимали за дуру, если требовала возврата – за крохоборку. Ей пришлось пройти через всепоглощающее чувство вины, которым многие умело пользовались, прежде чем она научилась говорить «нет». Теперь делала это так уверено и быстро, что зачастую просители отстранялись, воспринимая ее право за нахальство. Многие знакомые исчезли, испарились за, в общем-то, недолгое время. Было в этом и неоспоримое преимущество: рядом не осталось подхалимов и гадов – дороже стали друзья, ценившие не возможность занять, а ее саму.
Машину, конечно, жалко: дед преподнес на восемнадцатилетие – память о нем. Тачке и полутора лет не набежало. Но что поделаешь? Не собиралась же она ездить на ней вечно? Нечего так расстраиваться! Ну, подумаешь, машина! Железо! Не починят на отлично, купит другую: не нищая! Конечно, Вике нравилась именно эта – дед тогда поразил неожиданным и удачным подарком. Яркий синий металл радовал глаз. Вика и не думала, что с таким удовольствием будет водителем. Она обожала сидеть за рулем: легкое нажатие стопы и обороты превращались в скорость, двигатель ревел, ветер врывался в окно, пальцы скользили, отбивая ритм. Вливаясь в городской поток, Вика чувствовала себя частью настоящего и будущего одновременно. Душа и тело отдыхали. И вот те на: какой-то дурак обидел ее ласточку!
Вечером юродивец позвонил и подтвердил, что мастер-приемщик будет ждать в четыре, и, конечно, он сам обязательно приедет.
Назавтра Вика подрулила к сервису чуть раньше. Интересно, сколько времени займет ремонт?
Такси она не любила. Наглые водители: украдкой разглядывающие одинокую девушку в заднее зеркальце, болтливые старики, угрюмые молчуны, вонючие или слишком надушенные, зевающие или гоняющие без правил – то пугали, то бесили. Стараясь унять досаду, Вика погладила пальцы. Ладно, сначала узнает, насколько затянется восстановление двери и крыла. Эх! Будь её воля, она бы прикончила этого Выгорского.
Вика прошла в прозрачные, бесшумные двери автосалона и мигом его увидела. Вчера он предупредил: «Вы меня узнаете. Я рыжий». Ярослав сидел в кресле гостевой зоны с планшетом на коленях, словно весь салон принадлежал ему. «Ух ты! Да он красавчик!» – мелькнуло в голове, как только он поднял глаза. Она машинально облизнула губу. Молодой человек неспешно встал и двинулся навстречу, беззастенчиво рассматривая ее. Он не торопился – взгляд скользил спокойно и решительно. Глаза опустились от лица вниз, к самым носочкам сапог, и снова поднялись, ощупывая, кажется, каждый сантиметр тела: стопы, икры и колени, едва прикрытые плиссированной юбкой, живот, грудь и шею в распахнутом пальто, скулы, лоб и даже ресницы. Внутри Вики горячая волна непонятного животного удовольствия поднялась и расплескала огненные брызги до кончиков пальцев. Он был высоким, худым, широкоплечим. Грациозным и… каким-то уверенным. Темные брюки подчеркивали длинные ноги, которые ей так нравились в мужчинах. Белая, небрежно-элегантная сорочка, начищенные умопомрачительно дорогие, как мгновенно она оценила, туфли.
В его лице она прочла вызов, и тут же приподняла подбородок. Разве не она должна смотреть так нахально? Шелковистые рыжие пряди нависали над россыпью веснушек и холодными глазами: лицо человека, который решил все проблемы, человека, непоколебимого в себе и своих устоях. Ярослав улыбнулся. Вика сглотнула.
– Здравствуй, – он поприветствовал тепло, а это противоречило прохладе зрачков. Тонкая переносица, прямой нос, усыпанный золотистыми точками, лицо правильной продолговатой формы чуть склонилось к ней. Квадратный подбородок, узкие губы. Насыщенный, с золотыми отливом цвет волос.
«Сразу на «ты»? – промелькнуло у нее. – Конечно, такому красавцу что за нужда церемониться?»
– Добрый день, – поздоровалась она сухо: ей было не четырнадцать, чтобы нюни распускать. Да, он симпатичный и выглядел обалденно, но у неё поклонников пруд пруди. Кроме того, ещё пятнадцать минут назад, выруливая с шоссе, она называла его безмозглым олухом!
– Я – Ярослав Выгорский.
– Вика, – кивнула она.
– Мастер уже ждет.
Не успели они и шага ступить, навстречу выбежал человек в комбинезоне. Его синяя с оранжевыми полосками униформа, засаленная на коленях, при каждом движении туго натягивалась на животе. Он заискивающе смотрел на Ярослава, отчего Вика испытывала неудобство и смутное беспокойство. Ей вообще были неприятны люди, не имеющие чувства собственного достоинства. Этакие разухабистые молодцы, поджимающие хвост в присутствии какого-нибудь богача или чиновника. Она вскинула глаза на нового знакомого. Он и ухом не повел: как будто привык, что люди стелились перед ним. Её покойный дед похожим образом действовал на окружающих.
Вместе они пошли к машине. Осматривали долго и дотошно. Было что-то особое в движениях и словах Ярослава, что заставляло приемщика соглашаться с ним во всем. Вот бы так уметь влиять на людей! Мурашки побежали у Вики по коже. Он и говорил, и поворачивался, и смеялся так, будто вся эта история с машиной – невинная шутка, которая обошлась ему в пару рублей и не стоила и секунды переживаний. Он встретил её взгляд и снова улыбнулся. Хотелось выругаться: неужели в наши дни, когда империи канули в небытие, в свете еще существовали люди с такой неприкрытой харизмой?
Служащий автосалона постепенно стал чувствовать себя спокойнее и, в конце концов, расслабился. Вика прекратила ходить вокруг ауди, уверенная, что она лишняя в разговоре, понятном этим двоим. Через пять минут они вернулись в здание и всё записали. Сидя напротив Не-знаю-как-я-врезался-в-тебя, Вика не могла сладить с собой: крепкие руки, большие, гладкие ногти Выгорского притягивали взгляд. Она представила, как они скользят по коже какой-нибудь девушки, вызывая трепет. Вот бы дотронуться – на самом ли деле такие ровные? Пальцы потянулись прикоснуться. Вика испуганно отдернула руку и сжала ладони. Что это с ней? Хорошо, что он не мог читать её мысли. Это на неё такое впечатление произвело спокойствие вкупе с властностью? Элегантная красота? Уверенность? Что?
