– Не знаю, по-моему, ты проспала десять суток кряду. Очень похоже, что ты все это время не ела.
Вика грустно вздохнула. Она и вправду припомнила, как несколько раз, вырывалась из забытья то ночью, то утром и никак не могла понять, какое время суток на дворе. За рассветом шла ночь, за ночью вечер. Но тогда она не зацикливалась. Просто закрывала глаза.
– Может быть, – поджала она губы. Разве имело это сейчас значение?
– Посмотри на себя, ты сдулась, словно килограмм пять просто исчезли, испарились.
Вика поднесла руки к лицу и прищурилась. Ну да, они как будто стали тоньше. Медленно поднялась. Шаркая как старуха, прошла в дальнюю комнату, где висело зеркало в резной оправе, тоже покрашенное отвратительной синей краской. Зажгла свет, нимало не удивляясь, что всё исправно работает. Да, она немного похудела. Щеки, и правда, как будто сдулись. Но не это поразило Вику, а тусклые безжизненные глаза. Глаза человека, которые отражали то вселенское горе, которое она чувствовала внутри своего сердца. Перед ней стоял маленький труп – тень некогда цветущего создания. Собственное видение в свадебном платье затмило уродство, которое она видела в зеркале. Она упала на колени и зарыдала. Скорчилась на полу, силясь остановить спазмы. Что он с ней сделал?
Подскочила Ольга, села рядом на грязный пол, обняла её и долго качала, убаюкивая как маленького ребенка. «Пойдем, отведу тебя в кровать, – вставила она между очередными всхлипываниями, – ты вся дрожишь. Здесь холодно». Она уложила Вику и долго сидела, пытаясь справиться со слезами и согреть окоченевшие руки подруги. Неужели такое случается в двадцать первом веке? Средневековая месть? И кому? Беззащитной слабосильной девчонке. Надо же так изловчиться!
Наконец, Вика заснула. Ольга вышла к Андрею. Он сидел в машине, что-то читал в планшете. Увидев её, тут же отложил его. Он был смущен, но пытался держаться уверенно. Она же чувствовала только то, насколько ей все это больно и противно. Она так устала, что не могла, да и не хотела выказывать презрение. Разве был в этом смысл? Два молодца обстряпали ловкое дельце. Ничего не скажешь – герои. Говорить ему что бы то ни было – метать бисер перед свиньями. Мерзость – она и есть мерзость.
– Ты мог бы доехать до магазина, купить чай и кофе? Каких-нибудь булочек, – Ольга прикинула сколько с собой наличных, – яблок, огурцов, овощей любых. Воду в бутылках. Денег дать тебе?
– Нет, у меня есть.
– Хорошо. Еще купи курицу. Охлажденную. И соль, – она отвернулась, показывая, что не настроена на долгую беседу.
Андрей уехал, оставив её наедине с растерянностью, злостью и жалостью. Она прошла в сени, огляделась. Какое же запустение!.. Балом правили пыль и грязь. Паутина свешивалась с балочных перекрытий потолка тонкими ниточками, царствовала по углам. Казалось, все жители старого дома: пауки, жуки, мыши, бабочки, мухи – все, кто должен обитать на природе, собрались и смотрели из углов: что она будет делать?
Правда, с чего начать? Конечно, требовалось порядок навести. Все помыть и вымести. Неужели Вика останется в этом убожестве? Вряд ли. Она присела на скамейку, но живо передумала и вышла на воздух. Пусть двор зарос, был одичалым, но хотя бы не давил темнотой. День был наполнен ароматами колокольчиков, клевера, стрекотом кузнечиков, звонами птиц, июльским солнцем. Трава стояла высоченная: в пояс, повсюду пробивались колючки, валялись какие-то балки, поломанные ветки, пустые пакеты. Сидела молча. Была возможность подумать.
Она сощурилась на небо. Ни облачка. Солнце палило так сильно, что даже в тени было пекло. Надо в первую очередь покормить Вику. Неужели она все эти дни ничего не ела? Где она была? Похоже, бедняжка ничего не помнила. Только ту злосчастную ссору. Вика за месяц превратилась в призрак. Глаза впали так, что страшно смотреть. Бледная, обескровленная и руки ледяные, как железки на морозе. Разве можно так сильно похудеть за столь короткий срок? Если Вика не будет есть, долго не протянет.
Тревога съедала, она встала и заглянула в спальню. Бедняжка не просыпалась. Страшно было оставлять её, словно Вика была тяжелобольной и могла потребовать помощи. Сегодня надо переночевать у неё. И завтра, и послезавтра.
Ольга вернулась в сени и с опаской включила плиту. Электрическая, старенькая. Нагревалась она долго, но все-таки стала горячей. Поискав кастрюли, согрела воду. Отмыла чайник и поставила кипятиться. В доме было прохладно, наверное, это неплохо для жаркого лета, но хотелось выйти на палящее солнце: окунуться в его лучи, поверить, что в жизни есть хорошее и светлое. Где же Андрей? Как она его ни ненавидела, сейчас мечталось, чтобы он скорее вернулся.
Отворила входную дверь, чтобы тепло летнего дня проникло в склеп. Снова проверила Вику. Та спала в неестественной позе – вытянувшись на животе, приподнявшись на локтях и уткнувшись лицом в кулачки. Нестерпимо захотелось переложить её, вдохнуть спокойствие в тяжелый сон, но она сдержалась. Пусть лучше так поспит, чем проснется и будет мучиться наяву. Ранам нужно время, чтобы зарубцеваться.
Приехал Андрей. Она вышла, и они молча принесли сумки в дом. Он купил гораздо больше продуктов, чем она просила. В пакетах теснились макароны, крупы, хлеб, молоко, сахар, яблоки, груши, бананы, помидоры, огурцы, майонез и еще много чего. Даже какао было.
Выложили на стол и вышли во двор. Сели на импровизированную скамейку в виде огромных шин от камаза, положенных одна на другую. Темная резина была горячей и шершавой, малюсенькие черные крошки сыпались при нажатии. Рядом во все стороны торчали сухие обломки стеблей. Они щекотали голые ноги.
– Ты езжай, – прервала она молчание, – я останусь сегодня.
Он глянул без удивления, скорее с благодарностью:
– Она плоховато выглядит.
Кивнула. Чего же он хотел? Разве ни этого они добивались?
– Похоже, и чувствует себя не лучше. Ты не знаешь, когда точно он ей сказал, что разводится?
– По-моему, это было двадцать седьмого.
– Она помнит только, что в первую ночь переночевала на детской площадке, на следующий день приехала сюда. Это было, по её словам, позавчера. Или она пробыла здесь две недели, не заметив, или проходила по городу в амнезии. Бедняжка, на неё страшно смотреть.
Андрей согласился.
– Ты уверена, что хочешь остаться?
– С ней – да.
– Может быть, я ещё чем-то могу помочь?
– Да, – Ольга не смотрела на него, – убить его и самому застрелиться. Сможешь?
Андрей промолчал. Она встала.
– Езжай. Передай, что он бесчеловечный псих. Передай, что ей очень больно.
– Тебя во сколько забрать завтра? – Андрей как будто не торопился уходить.
– Ни во сколько. Спасибо. Дальше мы сами, – опустив голову, Ольга пошла к дому, посмотрела на него последний раз и прикрыла дверь.
Андрей уехал.
Она распаковала пакеты. Вика всё не просыпалась, и от нечего делать Ольга почистила маленькую кухоньку, расставила крупы по полкам, ополоснула посуду. Сварила куриный суп, порезала салат. На большее она не была способна. Мама не торопилась пускать дочь в чертоги домашней пищевой промышленности. Вот и дожила она до двадцати лет неумехой. Кашеварить Оле приходилось разве что на каникулах у бабушки. Оля налила бульон в жестяную тарелку и поела.
Из них двоих Вика была лучшим поваром. Еще бы: она готовила с двенадцати. А так как была сладкоежкой, особенно хорошо у нее получалась выпечка и пирожки. Самые любимые у Ольги были с рисом, с яйцом. У Вики – сахарные, с джемом.
Вечером позвонила родителям, объяснила, что сегодня не придет ночевать. Мама ворчала, но отец, на удивление, встал на её сторону. Сказал: «Пропадай, но товарища выручай». Ольга невесело улыбнулась: они были такими непредсказуемыми, что хоть из дома беги.
Вечерело. Она немного побродила во дворе, если можно так назвать попытки продраться через заросли. Кругом высился непродираемый кустарник, старые полусухие деревья тянули скрюченные ветви в разные стороны. Шумели где-то далеко поезда.
