Царь Федор. Трилогия

— Вот. — Он протянул Потапу лист. — Завтрева пошлешь гонца в Новгород к Касселю.

Потап принял лист, покосился на Акима и, решив, что, поскольку тот протянул ему письмо незапечатанным, следовательно, его можно прочитать, приник к листу взглядом. И спустя минуту расплылся в улыбке.

— Ну спасибо, Аким, ну благодарствую.

— Что там? — поинтересовался пан Гонсевский.

— А то, — злорадно сообщил ему Потап, — что ежели все окажется так, как я сказал, то все работы по исправлению будут производиться за счет выплат, что положены твоему Касселю. Вот так-то…

— Ну… не такой уж он и мой, — глубокомысленно заявил поляк.

И все сидящие за столом расхохотались.

До Верхотурских заводов Аким добрался уже в начале апреля. Где-то уже вовсю звенела капель, текли ручьи, и земля выставляла на свет божий свою черную спинку, покамест еще не покрывшуюся свежей зеленой шерсткой, а здесь еще стояли такие морозы, что по ночам трещали деревья.

Начальник пороховой розмысловой избы Ерофей Подлящин встретил его с крайне довольным видом.

Аким усмехнулся:

— Никак сумел?

— А то ж! — отозвался Ерофей и удовлетворенно улыбнулся.

Еще три года назад государь велел пороховых дел розмыслам измыслить, как сделать так, чтобы весь порох, коий из государевых пороховых мельниц выходил, как можно более одинаков был. А то уж больно шибко одна партия от другой отличалась. Иной раз разброс чуть не в три деления мерной линейки выходил![95] А сие означало, что ружья надобно было снаряжать навеской пороха, рассчитанной на самый сильный заряд, дабы, ежели он таким окажется, не допустить разрыва ствола. И ежели порох оказывался хуже, как чаще всего и случалось, — то и ружье било также хуже, ближе и слабее. Так что прицельная стрельба до того момента, как стрельцы приноровятся к этому пороху, оказывалась практически невозможной…

— Пойдем, — потянул его за собой Ерофей, — успеешь еще свою дуру громоздкую посмотреть.

Аким усмехнулся и двинулся за Ерофеем. И действительно, успеет…

Спытанная изба пороховых розмыслов располагалась за дальним оврагом. Аким с Ерофеем подъехали к ней на заводских розвальнях.

— Вот, — гордо произнес Ерофей, когда они вошли, — вот, гляди. Семь разных пробных заводов сделали. С трех селитерных обозов. И уголь тоже с разных порубок. А разница всего в полделения.

Аким уважительно покачал головой. Что и говорить — молодцы…

Тут в дальнем конце спытанной избы что-то грохнуло, и оттуда повалил едкий дым.

Ерофей подпрыгнул и кинулся туда.

— Дёмка! — послышался из-за клубов дыма его разъяренный голос. — А вот я тебя ужо, шельмец! Сколько раз говорено — брось свои глупые придумки!

Аким покачал головой и двинулся в ту же сторону. Ох, Ерофей, ну сколько раз говорено и им, и государем — розмыслы для того и надобны, чтобы всякие глупые придумки… ну или каковые кажутся глупыми, спытывать и чего полезное в них отыскивать.

— Ну что тут у вас? — потирая слезящиеся глаза, спросил он.

— Да Дёмка, — сердито кашляя, досадливо пояснил Ерофей, — розмысл мой младший. У нас же тут китайска бумагоделательна мельница устроена. Так вот среди тех китайцев, что на ней работают, отыскался один искусник, коий всякие потехи огненные делать горазд. Вот с им Дёмка-то и задружился. А тот его своими россказнями совсем с толку сбил. Дёмке в голову втемяшилось, что те огненные потехи, кои в небесах лепо взрываются, можно так приспособить, чтобы они не в небесах, а во вражьих рядах взрывались и врагов побивали… Нет, ну придумал же глупость какую!

— И ничего не глупость! — упрямо проворчал парень. — И вообще, у меня нонича почти получилось нужную пороховую смесь подобрать…

— А я тебе говорю — глупость! — снова взъярился Ерофей. — И ежели старший тебе…

— А давно сим занимаешься? — прервав начальника пороховой розмысловой избы, поинтересовался Аким.

Паренек окинул его настороженным взглядом. А Ерофей, мгновенно переменив настрой, кинулся выгораживать подчиненного:

— Да нет. Это он так, балуется слегка. А так он все время над государевым делом трудится. Уголь спытывал разного обжигу…

— А знаешь что, Ерофей, — задумчиво произнес Аким, — а ослобони-ка его ото всех иных дел. Пущай он эти свои огненные потехи попытается до ума довести. Авось что и выйдет из этого путное.

Ерофей вытаращил глаза:

— Да… как же это?

— Ну так ведь с государевым заказом ты вроде как справился? Ничего такого срочного более нет. Так пусть парень и повозится… К тому же я там вам новую вещь привез. Мелкоскоп называется. В стекольной розмысловой избе придумали. У их наконец-то начали стекла увеличительные добро получаться. Так что теперь они и за такие вот штуки принялись. — Он доверительно наклонился к пороховым розмыслам. — Дюже забавная штука. Когда стальной излом под сей прибор подносишь, то кажется, будто с горы на землю смотришь — вместо мелкой зерни скалы да горы видятся…

Молодой экспериментатор тут же встрепенулся:

— А где он? Мне бы уголь березовый в него глянуть…

— Цыц, Дёмка! — оборвал его Ерофей. — Не лезь поперед батьки… сперва сам этот мелкоскоп спытаю, а потом уж посмотрю, кого к ему допустить, понятно?

До своей, по выражению Ерофея, «громоздкой дуры», в первую очередь из-за которой он и ехал сюда, в цареву Уральскую вотчину, Аким добрался только через два часа. Ему пришлось распаковать и собрать этот самый мелкоскоп, а потом еще и учить Ерофея, а также прилипшего к нему Дёмку, да и подтянувшихся к ним со своих рабочих мест еще двоих пороховых розмыслов, как устанавливать линзу, как настраивать зеркальце и как двигать винтом вторую, более мелкую линзу, в кою и надобно было смотреть. Впрочем, как он и думал, от такой затяжки ничего недоброго не случилось. Трое розмыслов под руководством Иринея Акинфиевича, коего, несмотря на то что этому розмыслу исполнилось всего-то двадцать семь годов, все вокруг именовали именно так, спокойно дожидались его в своем сарае. О том, что государев розмысл прибыл в цареву Уральскую вотчину, известно стало еще неделю назад. Так что часом больше, часом меньше…

— Здравия тебе, государев розмысл, — степенно поприветствовал его Ириней Акинфиевич.

— И тебе не хворать, Ириней Акинфиевич, — так же степенно отозвался Аким. — Ну показывай, чем порадуешь…

Ириней Акинфиевич развернулся и кивком указал на громоздкий агрегат. Аким несколько мгновений рассматривал неуклюжее сооружение, а затем медленно обошел его по кругу.

— Значит, вот она какова…

Ириней Акинфиевич степенно кивнул.

— Запускали уже?

— Шашнадцать раз, — коротко сообщил Ириней Акинфиевич.

Аким удивленно вскинул брови. Эх ты… вон оно, значит, как… а он-то думал…

— И как?

— На первый раз эвон, где шов заварен, пар прорвался и Гаврше всю левую сторону обварило. На второй — эвон тот клапан вырвало, — начал степенно перечислять Ириней Акинфиевич. Он вообще, несмотря на возраст, все делал степенно. Потому-то его так все и кликали…

Аким выслушал доклад с нахмуренным лицом.

— Значит… не работает покамест?

— Почему не работает? — удивился Ириней Акинфиевич. — Работает. Я же сказал — на последний, шашнадцатый раз ажно двадцать восемь минут проработала, прежде чем вот энтот золотник сорвало. Мы сюда валки притащили и через шкив ремнями к оси присоединили, так она за это время столько жести вытянула, что на водяном приводе и за час не сделаешь. Просто… ну думать надобно. И вообще… — Ириней Акинфиевич прошелся вдоль своей машины и похлопал ее по черному железному боку. — Не совсем так ее ладить надо было. Котел, в коем пар образуется, надобно…

Аким молча слушал пояснения и терзался тем, что уже сообщил государю, что тот самый механизм, коий они так долго обсуждали, совсем-де почти готов. А тут выясняется, что до того, как он готов будет, еще столько сделать надобно…

— Ладно, — прервал он степенные объяснения Иринея Акинфиевича. — Ну а сейчас-то он как? Все исправно? Показать его работу вы мне сможете?