На Лиама мне было плевать. К Тэйт я пытался относиться безразлично.
– Я только что получил сообщение от Зака. – Мэдок подошел к столу, уселся на стул, развернув его спинкой вперед. – Дерек Роумэн возвращается в город на выходные. Он хочет погонять с тобой в пятницу.
Я мысленно простонал. Не потому, что боялся проиграть, а потому, что Роумэн был знатным мудаком.
Да, то, как я обращался с Тэйт в последние годы – этот парень поступал с половиной школы в десять раз хуже, пока тут учился. Я мог выиграть, или проиграть, вот только случится чудо, если мне удастся завершить гонку с ним без единой царапины на машине.
Я пожал плечами.
– Ладно. Шансы у нас приблизительно равны, так что ставки будут высокие.
А мне нужны деньги. Отец вымогал наличку каждую неделю, причем немалую. Хотя он поступал умно. Хотел денег, однако не был слишком алчным. Просил достаточно, чтобы меня задеть, но не заоблачные суммы, которые я не смог бы достать.
– Ты же с Лиамом соревнуешься, верно? – спросила Кейси у Мэдока.
Он глянул на нее, ухмыльнувшись.
– Вряд ли это можно назвать соревнованием. Скорее кастрацией.
– Просто будь осторожен, хорошо? – Она выглядела обеспокоенно.
Серьезно?
Мэдок подался вперед, упершись грудью в спинку стула.
– Кейси? – произнес он низким, сиплым тоном. – Сейчас я представляю тебя голой.
Я не сдержался. Из груди вырвался смешок, я расхохотался, уткнувшись лбом себе в руку.
– Арр! – проворчала Кейси с отвращением. Поднявшись, она одернула свою короткую джинсовую юбку и направилась к выходу, а мы с Мэдоком все не могли угомониться.
Боже, он лучший.
– Кейси, подожди! – крикнул ей вслед, на самом деле не пытаясь ее вернуть. Мэдок тоже встал, хохоча. – Кейси, да ладно тебе. Это же шутка.
Только она не обернулась. Мы же продолжали смеяться.
Мы с Тэйт пересекались взглядами несколько раз за день. Буря в глубине ее глаз утихла, однако я решил не тратить время на раздумья о ней.
Я не мог. Между нами все кончено. Для нее все было кончено давным-давно, что же касается меня – я должен как можно быстрее обо всем забыть.
Урок по Кинематографии прошел спокойно, только Пенли заставила нас сесть в круг, поэтому мне открывался отличный вид на сидевшую напротив Тэйт. Я периодически ловил на себе ее неясный взгляд.
Когда парты расставили по местам, миссис Пенли снова завела разговор про монологи, которые нам полагалось представить в течение следующих двух недель. Мне не терпелось свалить отсюда к чертям, взять Мэдмэна и поехать к озеру. Бедному псу в последнее время не доставалось моего внимания, учитывая работу, школу, постоянные отлучки по выходным. Иногда я брал его с собой к Джексу, но теперь, похоже, мы с Мэдмэном виделись лишь по ночам, когда он спал у меня на кровати.
На миг подумалось, а не хотела ли Тэйт изредка забирать собаку к себе, чтобы бедняга совсем не затосковал, но я тут же выкинул подобные мысли из головы.
Мы не друзья; я не стану ее ни о чем просить.
Словно услышав мои размышления, она обернулась. Когда поднял глаза, заметил, что Тэйт смотрела прямо на меня.
Моргнув, она опустила взгляд, затем опять сосредоточилась на мне с каким-то печальным, потерянным выражением на лице. С налетом сожаления, или отчаяния. К чему ей грустить? Прищурившись, постарался отвести глаза. Мне не нужно знать, что с ней происходит.
– Кстати, ребята, – сказала Пенли, не отрываясь от листка бумаги, на котором что-то писала, – не забудьте, двадцать девятого числа пройдет ассамблея, посвященная борьбе с издевательствами в школе. Вместо первого урока вы собираетесь в…
Тэйт подняла руку.
– Миссис Пенли? – перебила она.
Учительница посмотрела на нее.
– Да, Тэйт?
– У нас осталось пять минут до конца урока, – вежливым тоном произнесла Тэйт. – Можно я прочитаю свой монолог?
Какого черта?
Еще рано сдавать проект. Все, учитывая Пенли, удивленно уставились на нее. Что она делает, черт возьми?
– Хм, что ж, я не ожидала, что сегодня придется кого-либо оценивать. Твое эссе готово? – поинтересовалась учительница.
– Нет, эссе я сдам в положенный срок, но мне бы очень хотелось прочитать монолог именно сейчас. Пожалуйста.
Я скрипнул зубами.
– Ладно, – неохотно вздохнула Пенли, – если ты уверена, что готова…
Великолепно.
Меньше всего мне сейчас хотелось смотреть на Тэйт или слушать ее голос. В основном, потому что знал – будет трудно ее проигнорировать.
Шум. Пространство. Отвлечение.
Я сполз ниже по спинке стула, вытянул ноги, скрестив лодыжки. Взял ручку, принялся рисовать у себя в блокноте трехмерные кубы.
– Я люблю грозу, – начала она, но я, не отвлекаясь, продолжил вычерчивать линии. – Гром, ливень, лужи, промокшую обувь. Когда надвигаются тучи, меня охватывает радостное предвкушение.
Я нахмурился. Тэйт любила дождь.
– Все кажется красивее под дождем. Не спрашивайте меня почему. – Ее голос звучал легко, естественно, словно она беседовала с другом. – Но в грозу словно открывается иной мир возможностей. Раньше я ощущала себя супергероем, катаясь на велосипеде по опасным скользким дорогам. Или Олимпийским атлетом, преодолевающим тяжелые испытания, чтобы добраться до финиша.
Тэйт сделала паузу. Я поднял ручку, осознав, что обрисовывал одну и ту же фигуру снова и снова.
– Но даже в солнечные дни, будучи маленькой девочкой, я просыпалась с тем же ощущением трепета. Ты заставлял меня чувствовать радостное предвкушение так же, как симфония грозы. Ты был моей бурей под солнцем, громом в скучном, безоблачном небе.
Меня пробрало подозрение; дыхание участилось. Это не монолог.
Она продолжила:
– Помню, я проглатывала завтрак так быстро, как могла, чтобы поскорее постучаться к тебе в дверь. Мы гуляли днями напролет, возвращаясь домой только поесть или поспать, играли в прятки, лазили по деревьям, ты качал меня на качелях.
Я ничего не смог поделать. Резко подняв голову, встретился с ней взглядом. Проклятье, мое сердце… такое ощущение, будто она сжимала его в своей руке.
Тэйт.
Она обращалась ко мне?
– Будучи твоей сообщницей, я снова поняла, что такое дом. – Тэйт пристально глядела на меня. – Видите ли, когда мне было десять, моя мама умерла. У нее был рак, и я потеряла ее, толком не узнав. Мир казался таким ненадежным, я была так напугана. Но с тобой все опять встало на свои места. С тобой я стала смелой и свободной. Как будто часть меня, умершая вместе с мамой, ожила после встречи с тобой, и было уже не так больно. Мне было не больно, когда рядом был ты.
Черт, я не мог отдышаться. Зачем она это делает? Я ей безразличен.
– Но однажды, совершенно внезапно, я потеряла и тебя. Боль вернулась, мне было так плохо, когда ты меня возненавидел. Моя гроза ушла, ты стал жестоким. Этому не было объяснения. Ты просто исчез. И мое сердце разрывалось на части. Я скучала по тебе. Я скучала по маме.
По ее щеке скатилась слеза. Я почувствовал, как сдавило горло.
Тэйт смотрела на меня как раньше – словно я для нее целая вселенная.
Горы мерзких воспоминаний закружились в голове, пока наблюдал за ней.
Гадости, которые устраивал, чтобы доказать свою силу. Чтобы доказать, что не нуждаюсь в том, кому не нужен. Я тяжело сглотнул, стараясь утихомирить бешеный ритм у себя в груди.
Она меня любила?
Нет.
Тэйт лжет. Она наверняка лжет.
– Хуже всего стало, когда ты начал меня обижать. Твои слова и действия заставили меня возненавидеть школу. Из-за них я чувствовала себя некомфортно в собственном доме.
Ее глаза наполнились слезами. Во мне зародилось желание разгромить все вокруг. Ей было больно. Я был несчастен. И ради чего?
– Все по-прежнему болит, но я знаю, в этом нет моей вины. – Тэйт поджала губы. – Я могла бы описать тебя множеством слов, однако лишь одно включает в себя грусть, злость, ничтожность, жалость – трус. Через год меня тут не будет, а ты останешься неудачником, чей высший предел существования ограничится школой. – Ее взгляд вновь сосредоточился на мне, голос зазвучал уверенней. – Ты был моей бурей, моим грозовым облаком, моим деревом под проливным дождем. Я любила все эти вещи, и я любила тебя. Но сейчас? Ты чертова засуха. Я думала, все сволочи водят немецкие машины, но оказалось, мерзавцы в Мустангах тоже могут оставлять шрамы.
