— Нельзя, кто спорит? Но мозги Лодягину чинить буду я, а не ты, а ты почини тренажёр. Устроил тут кусалово из?за какой?то херни.
— Инвентарь не херня! — со скандальным раскатом заявил Куделин.
— Всё, залепили контрабасы, — отрезал Серёга. — Где Татьяна?
Тренер как?то сник, отвернулся и забрякал ключом по блестящей гайке.
— У меня в тренерской, — глухо ответил он.
Серёга прошёл в комнату тренеров, а Герман по инерции — за ним. Здесь стояли стеллажи с какими?то спортивными снарядами, шкафы с наградными кубками, стол. Девочка лет пятнадцати мыла в умывальнике стаканы. Узкие плечики, тонкая русая косичка, неяркое и нежное лицо, бледные губы.
— Здорово, Татьяна, — Серёга приобнял девчонку за талию, поцеловал в скулу и оглянулся на Германа. — Это, Немец, её батя был. Говнистый мужик — ты не обижайся, Тань, правду говорю. Разбодался с Гошей из?за тренажёра. Оба бараны, блин. Один орёт: «Зал закрою!», другой орёт: «Уволю!»
Серёга привычно потискал девочке зад. Таня словно ничего не заметила; она смотрела в раковину умывальника и вертела гранёный стакан под струёй воды. Герману эта девочка показалась холодной, надменной и равнодушной. В её недозрелости чудилась жёсткость почти несъедобного раннего яблока.
— Когда мне булки отрастишь нормальные, а, Татьяна? — ласково и по?хозяйски спросил Серёга. — Как домоешь, сходи в «Баграм», там нам чё?то испекли на вечер — возьми и принеси на «мостик». Пошли дальше, Немец.
Герман поскорее вышел из тренерской. Ему неловко было смотреть, как наглый Серёга бесстыже лапает Таню Куделину. Неужто Лихолетов имеет какие?то отношения с малолеткой? Хотя Серёге закон не писан, а малолетка, похоже, в жизни бестрепетно перешагивает через ступеньку.
Серёга и Немец пересекли спортзал, направляясь к выходу. Саныч что?то объяснял потному парню, зажатому в пыточных объятьях тренажёра, и сделал вид, что не заметил Лихолетова. Серёга понимающе усмехнулся.
— Ну, блин, скотобойня! — изумился он, когда оказался в фойе, где среди коробок отсыпались упившиеся «коминтерновцы».
Серёга бесцеремонно распихивал коробки и раскладушки, прокладывая путь от дверей спортзала к лестнице на второй этаж, и ворчал:
— Напрасно мы со Штабом созвали эту популяцию… Всё из?за путча…
— А что у тебя за Штаб?
— Я же не один руковожу. В одиночку напряг. У «Коминтерна» — Штаб. Кто за бизнес отвечает, кто за социалку, кто за финансы. Саня Завражный по властям ходит. Егор Быченко командует бойцами. Игорь Лодягин, который тренажёр сломал, — секретарь. Всех выбирают на три года. И меня тоже.
Герман не ожидал, что у Серёги так по?настоящему. Сам?то он не сумел организовать себе место под солнцем, а вот Серёга — сумел. И себе, и другим.
— Что ещё у меня? — продолжал Серёга, поднимаясь по лестнице. — Там — кафе. Было «Топаз», стало «Баграм». Типа аэродром, где все приземляются. Там — кинозал. Городские в «Юбиль» не ходят, мы сами себе кино крутим. В «Юбиле» не только работа и кач, но вообще место сбора. Парни просто так околачиваются, если делать нечего. Видак посмотреть, побазарить, бухнуть.
Серёга вывел Германа на балкон второго этажа. Здесь все компании уже слились в одну, и в толпе, кивая кудлатой головой, бил по струнам и рыдал гитарист, а ему подпевали грубые, хмельные, неумелые голоса:
— Помни, товарищ, ты Афганистан! Зарево пожарищ! Крики мусульман! Грохот автомата! Взрывы за рекой! И того солдата, что хотел домой!
Всю стену над кучей поющих «афганцев» занимала большая мозаика — крейсер «Аврора». А дальше, возле второй лестницы, располагался зимний сад Дворца культуры. Сквозь декоративные решётки ограды торчали острые листья пальм, звонко щебетали в клетках разноцветные тропические птички.
На третьем этаже Серёгу остановил высокий парень?калмык.
— Серый, сегодня же вторник, рабочий день! — с упрёком накинулся он на Серёгу. — Мне подпись твоя нужна под поручительством! Дела не ждут!
— Запомни эту суку, Немец, — сказал Серёга. — Это Каиржан Гайдаржи. Он, блядь, родину продаст и сам упакует. Между прочим, член Штаба. У него под «Коминтерном» своя контора, называется «Факел». Бизнес. Типа как всей фирмой по друзьям собирают гондоны на переплавку.
— Ты прикалываешься, а у нас всё буксует! — заулыбался Гайдаржи.
— Я тебе сказал, Каиржан, что «Коминтерн» в поручители я не запишу! Чего ты там мудишь со своим Бобоном? Чего вы там ещё скоммуниздили?
— Серый, всё чисто! — Каиржан убедительно вытаращил раскосые глаза.
— Нихера. Ищи других. «Коминтерн» вышел из ваших учредителей.
— А ещё, блядь, «афганское братство»! — вслед Серёге укорил Каиржан.
— Не гони, — надменно ответил Серёга. — У тебя подстава для «братства».
Серёга провёл Немца по коридору мимо кабинетов, где за обычными конторскими столами сидели совсем обычные женщины, и остановился возле двери с табличкой «Заубер Семён Исаевич. Директор Дворца культуры».
— Единственный, к кому я стучусь! — шёпотом сказал Серёга и культурно постучал в косяк костяшками пальцев. — Заубер — хозяин Дворца! Мозг!
Семён Исаевич оказался невысоким пожилым человечком с трагическим еврейским лицом: морщинистый и седой, но чернобровый и глазастый.
— Меня Сергей Васильевич гонит, а я всё цепляюсь, — сердечно сообщил он Герману, пожимая руку. — Видите, молодой человек, часы? — В шеренге полированных шкафов югославского гарнитура возвышалась дубовая башня с циферблатом и медным маятником величиной с тарелку. — Моё сокровище. Двойной бой!.. Куда мне его деть? Я в общежитии живу! Держу часы здесь, а сам караулю, как последняя собака. Да ещё вот монстера, — Заубер указал на огромное доисторическое растение в бочке. — Детей нет, и она мне как дочь.
— Детей нет, а внуков шестеро, — сказал Серёга. — Иди сюда, Немец.
Он подвёл Германа к окну и сдвинул штору. Внизу был внутренний двор «Юбиля», где стояли два старых автобуса с облезлыми крышами.
— «КАвЗик» — это «трахома». С первого дня у «Коминтерна». Водила — Андрюха Воронцов. А «Кубань» мы недавно купили. Знаешь, как прозвали? «Барбухайкой», — Серёга испытующе посмотрел на Германа. — Пойдёшь на «барбухайку» шоферить, Немец? Дам общагу и членство в «Коминтерне».
Герман молчал, размышляя.
— Или ты думал, что я тебя сразу в Штаб включу и квартиру выделю?
Конечно, Герман думал, что Серёга сделает предложение повыгоднее… Хотя, вообще?то, с чего? Они столько лет не виделись. Всё так изменилось…
— Серый, спасибо, — сказал Герман. — Я согласен.
Они спустились во двор и залезли в раздолбанную «Кубань». В Афгане «барбухайками» называли пассажирские грузовики с высокими кузовами. Эти чудища ездили без правил, а возили сразу и людей, и скот. Серёга сел в салоне на диванчик, достал плоскую фляжку коньяка и складные стопочки.
— Садись, — предложил он Немцу. — Дошлём патрон, мишени чешутся.
Серёга хотел, чтобы Немец понял: он получит не только работу и жильё, но и самое большое благо — возможность общения с ним, с Лихолетовым.
— Серёга, а насколько у тебя тут всё надёжно? — спросил Немец.
— В смысле?
— Ну… В Москве заваруха — и ты сразу же бойцов мобилизовал…
— А?а, это… Это херня. «Коминтерн» ведь вовсе не на бизнесе держится. Бизнес — просто потому, что при Горбачёве можно. А «Коминтерн» держится на «афганской идее». И она всегда будет работать, хоть при какой власти.
— Что за «афганская идея»? — недоверчиво спросил Герман.
— Идея, Немец, в том, что «афганец» всегда поможет «афганцу». Как там было, помнишь? Прижмут басмачи пехоту на седловине — к пацанам сразу помощь: с неба вертушки летят, по дороге бэтээры катят, из?за хребтов по бородатым «грады» работают. Все друг другу помогают, так положено.
— Ну, было, — неохотно согласился Герман. — А здесь это при чём?
В «барбухайке» пахло пылью. Серый снова разлил коньяк по стопочкам.
— «Афганская идея» — братство. В Афгане мы были братья по Союзу и на этом воевали. А в Союзе мы братья по Афгану и на этом делаем дела.
