Вещи подверглись осмотру. Вынутый из рюкзака костюм Макса Рафаэль одобрил и запихал обратно, сказав, что, в такой дыре, как Оннели, он сойдет за клондальский, если только не соваться в нем в столицу, зато вещи Патрика подверглись ядовитой критике. Рафаэль забыл о своем обещании не болтать.
— Вообще ничего нет для мимикрии… Санта Мария, какой болван! Вырядился в спецназовца и вообразил, что может свободно разгуливать по Центруму! Как будто если у такого типа нет при себе товара, то пограничникам он уже неинтересен! В Оннели и того хуже: попадется в таком прикиде воинам Старца — примут за пограничника…
— И убьют? — спросил Макс.
— Будет сопротивляться — убьют. В противном случае потащат к командиру отряда, а то и к самому Старцу — разбираться. Убийство невиновного, по мнению черных, большой грех. Только, видишь ли, у них свои понятия насчет того, кто виновен, а кто нет. И уж если виновен, пощады не жди.
Рюкзачок Макса каким был, таким и остался. Из вещей Патрика Рафаэль взял себе только консервы и воду, не тронув ни его винтовку с оптическим прицелом, ни странный карабин Теодора, мимоходом назвав его автоматом, ни обнаруженный за воротом Патрика пистолет.
— Куртку сними и брось. Вот тебе рубаха. По-оннельски ты говоришь неважно, за местного все равно не сойдешь, нечего и пытаться. Встретим кого — молчи, говорить буду я. Спросят тебя — отвечай только «да», «нет» и «не знаю». Легенда: местный охотник встретил в горах странного человека, вероятно клондальца, потерявшего память. Ведет его в Тупсу показать властям. Очень законопослушный и сердобольный охотник… Перед прибытием ты переоденешься. Легенда изменится: ты мелкий коммивояжер, я твой контрагент. В Тупсе мы сядем на поезд. Я должен вывезти тебя за пределы Оннели — здесь я бессилен вернуть тебя на Землю.
— Куда? — переспросил Макс.
— В твой родной мир… Ты не поможешь мне убрать тело с тропинки?
Его встретили, когда во фляжке давно уже не осталось ни капли влаги, когда Сергей сильно страдал от жажды, но еще не успел испугаться настолько, чтобы открыть Проход, вывалиться на лужайку перед коттеджем, выпить многомного воды, принять душ, выспаться и, проанализировав причины неудачи, повторить попытку. С гребня очередного бархана он заметил двоих, и было похоже на то, что они заметили его раньше.
Он высоко поднял руки, показывая, что безоружен.
Они остались на месте. Один призывно махнул рукой: топай, мол, сюда.
И стрельнул в воздух, когда Сергей опрометчиво опустил руки. Поднять! Не нервировать!
Сам себе напоминая пленного фрица под Сталинградом, Сергей снова вздел руки над головой. Если кто-то думает, что ходить по бархану с поднятыми руками удобно, то он серьезно заблуждается.
Эти двое ждали. Приказали остановиться в пяти шагах от них, медленно снять рюкзак. Затем велели показать правое запястье. Один держал Сергея на мушке, другой деловито обыскал сначала его, затем — брезгливо — рюкзак. Тот еще не расползся под натиском неведомых бацилл, но успел осклизнуть. О судьбе спрятанной в рюкзаке палатки не хотелось и думать. В плачевное состояние пришли и кроссовки.
Только после обыска последовал вопрос на незнакомом шипящем языке. Сергей покачал головой, виновато развел руками: не понимаю, мол. Тогда вопрос повторился на другом языке, резком и гортанном.
Затем на клондальском. Теперь Сергей понял вопрос, но, как учили, прикинулся тупым чурбаном.
Пограничники попробовали еще несколько вариантов. Наконец последовало по-русски:
— Кто… ты… есть?..
— Пить, — сказал Сергей и выразительно почмокал губами. — Дринк. Ватер. Вода.
— Кто ты есть?
— Сергей. — Костяшками пальцев он застучал себе в грудь, как в бубен.
— Впервые… у нас?..
Сергей старательно закивал.
Тогда он получил фляжку теплой воды и жадно к ней присосался. Тут же фляжка была отобрана. Один из пограничников, по виду — старший в наряде, сердито помотал головой.
— Пить… медленно. Терпеть… терпеливо. Понятно или непонятно?
— Понятно, — сказал Сергей и, сглотнув, с тоской посмотрел на фляжку. Никакой лицедей ни по какой системе Станиславского не сыграл бы выразительнее, хотя Сергей и не думал играть. Потерпи-ка жажду, когда вода — вот она, а не дают!
Ему велели надеть рюкзак и следовать куда прикажут. Хоть руки позволили опустить, и на том спасибо.
Макс давно выдохся: в своем мире он не привык много ходить. Вернее, отвык, если верить Теодору, Патрику и Рафаэлю. Все трое давали понять: население Гомеостата сплошь состоит из пришлых, то же касается фауны и флоры. Если учесть дрейф личности, потерю части памяти с каждым перерождением и наличие новоприбывших с их бредом, который на самом деле не бред, получалось в общем убедительно. Макс жалел об отсутствии любознательного дворника Матвея… хотя старик давно бы сел на землю, заявив, что идти дальше не может и не хочет, хоть убейте. А на убийства здесь смотрят куда проще, чем в Гомеостате.
В гору — с горы — опять в гору — снова с горы… Рафаэль шел впереди, иногда оборачиваясь и понукая Макса идти быстрее, и пес Лакки дисциплинированно бежал возле хозяина, вывалив красный длинный язык. Когда кончилась вода, Рафаэль указал на очередную гору:
— На ее обратном склоне есть родник. Быстрее дойдем — быстрее напьемся.
Родник и впрямь оказался там, где было сказано. Возле него был сделан единственный короткий привал.
— За нами наверняка идут, — внушал Рафаэль. — Надо торопиться. Кто знает, большая ли у нас фора?
— Что, и ночью будем идти? — прохрипел Макс, наблюдая клонящееся к закату солнце. За весь день светило не сделало ни одного скачка по небу — ползло медленно, но неуклонно, и теперь стало ясно, что от силы через час оно закатится за ближайшую гору, а еще часа через два станет темно.
— Ночью здесь не ходят, — объяснил Рафаэль. Он почти не запыхался. — Ночью спят. На развилке свернем, попросим ночлега на каком-нибудь хуторе. Оннели — отсталая сельскохозяйственная страна, две трети населения живет на хуторах. Хуторяне — те еще типы. Но деньги любят. Ты, главное, помалкивай там. Отдохнем, а с рассветом выйдем и завтра до полудня будем в Тупсе.
— Кто такие черные воины Старца? — нашел в себе силы спросить Макс.
— О, этим лучше не попадаться. Реальная власть в Онне-ли, вот кто они такие. Существует, конечно, правительство, и горожане ему в общем подчиняются, но вдали от столицы, на хуторах и в мелких селениях правит Старец. И хуторяне его поддерживают, имей это в виду. Дань его люди берут не обидную, оберегают, помогают в голодные годы, творят суд, если что. У правительства — закон, у Старца — справедливость, что люди выберут, по-твоему? А главное, ни он, ни они не любят нового. Уж на что хуторяне дремучий народ, но в сравнении со Старцем они просто радикалы. Пограничников из своих владений он просто выдавил. Все, что нарушает естественный, от пращуров заведенный порядок, не должно существовать — так он считает. — Рафаэль вздохнул. — Я-то, пожалуй, сойду за местного, не впервые в Оннели, но ты — сомнительный тип. Ладно, не дрейфь. Идем мы неплохо, деньги у меня есть, а значит, есть и шансы…
Хотелось в это верить.
И меньше всего хотелось очутиться в руках неведомого Старца, кем бы он ни был. Конкурент Рафаэля убил бы только Рафаэля, а Макса оберегал бы — на этот счет уже появилась уверенность. Кого убьет справедливость Старца?
Никого? Обоих? Одного Макса?
Умирая каждую неделю по средам, Макс устал умирать. Тут кто угодно устанет, но то был непременный атрибут жизни в Гомеостате. Можно было ненавидеть этот атрибут — нельзя было победить его. Вымотанный, как никогда в жизни, Макс сейчас хотел умереть — но обязательно воскреснуть обновленным. И впервые перспектива окончательной смерти вызывала в его душе протест.
Он не желал смерти и Рафаэлю. Отравитель — но симпатичный и дело свое знает. Пусть ведет куда хочет, а там будь что будет.
