Как ни в чем не бывало, Антон, скрестив руки на груди и гордо вздернув подбородок, охотно повторил:
— Собирай вещи, — она готова была его убить за эту гадкую ухмылку. — Ты переезжаешь ко мне.
И тогда она поняла, что он не шутит. Не намерен шутить. И глаза его светятся ярким светом, и усмешка играет на губах, и эта поза победителя, которой он словно доказывал свое над ней превосходство.
Это заставило ее сердце безудержно затрястись от злости и раздражения.
Девушка застыла, глядя на Антона в упор, пусть и снизу вверх.
Оказалось, он очень высок. И глаза у него не просто серые, а с серебристым оттенком, она это только сейчас заметила. И волосы такие необычно темные, почти черные, короче, чем четыре года назад.
Как-то она упустила тогда всё это… Да и не до того ей тогда было, чтобы разглядывать, какого цвета его волосы, а какого глаза. Ее мало интересовал Антон Вересов, как личность.
И сейчас не интересует! Пришлось себя одернуть, чтобы заставить мыслить в нужном направлении.
Даша тоже скрестила руки на груди, так же вызывающе вздернула подбородок, уставилась ему в лицо.
— Я никуда не поеду.
Холодно. Отстраненно. Равнодушно. Отточено.
— Поедешь, — совершенно спокойно заявил он, ничуть не повысив голоса. Будто ожидал подобной ее реакции и заранее подготовил ответ, перекрыв ходы к отступлению.
А Даше хотелось рвать и метать от его самоуверенности. Руки сжались в кулаки, а глаза сверкнули.
— Нет. Не поеду! — громче, решительнее, язвительнее. Невольно выпрямилась, чтобы казаться выше, чтобы чувствовать себя увереннее рядом с ним, на равных.
Ему не понравилась ее слова. Глаза Антона сузились, а губы, несмотря на жесткую улыбку, сжались.
— Кажется, ты чего-то не понимаешь, — начал он, понижая голос и переходя на угрожающий шепот. — Я — твой опекун, и я решаю, где, как и с кем ты будешь жить.
— А мое мнение? — возмущенно спросила девушка, вздернув подбородок. — Оно тебя не интересует?
Он нахмурился, скривился.
— Попробуй, выскажи его, — предложил он снисходительно. — Удиви меня.
Даша заскрипела зубами и, сжимая вспотевшие ладони в кулаки, пыталась сдержаться и не расцарапать ему лицо. Сердце так грохотало в груди, что эхом отдавалось в ушах.
Надо же, он словно бы делает одолжение! Руки ее так и чесались.
— Я не поеду к тебе, — выговорила Даша по слогам. — Мне нравится здесь. Это мой дом.
Она сделала вид, что не заметила, как дернулась его щека при этих ее словах. Он помрачнел.
— Пусть так, — согласился Антон, делая шаг вперед и нависая над ней. — Но, если я говорю, что здесь ты жить не будешь, — все ниже, и ниже, заглядывая в глаза, опаляя теплом дыхания кожу лица. — То ты здесь жить не будешь, — последние его слова сошли до пропитанного ядом шепота. — Это ясно?
В груди всё сжалось, скрутилось в тугой узел, сердце бешено заколотилось в висках. И, не выдержав его давления, она резко отскочила в сторону. Тяжело дыша и пытаясь справиться с отчаянным сердцебиением.
— Почему? — выпалила Даша. — Что не так в этой квартире?!
— Потому что я так хочу, — выпрямляясь, сказал Антон.
— А если этого не хочу я?! — резко воскликнула девушка.
Его брови взметнулись вверх, удивленно приподнимаясь.
— А кто сказал, что я должен прислушиваться к твоему мнению?
— Ах ты… — она сделала шаг вперед, оказавшись в паре сантиметров от его тела, и резко остановилась.
— Что? — с вызовом осведомился он, ухмыльнувшись.
Ей хотелось расцарапать эту наглую самоуверенную физиономию. Как в детстве, когда она набросилась на него дикой кошкой. Тогда она себя не контролировала, была ребенком, и у нее были причины делать то, что она сделала. Не сказать, что у нее сейчас не было причин, но… Она уже не ребенок. И к тому же, он ждет от нее именно взрыва, всплеска негодования. Она не доставит ему такого удовольствия, не позволит читать себя, как открытую книгу.
Она уставилась ему в лицо, и взгляд ее зацепился за выделяющееся светлое пятнышко на смуглой коже.
У него шрам остался. После случая на кухне, когда она ему лицо расцарапала. Небольшой, белесый, тянувшийся тонкой змейкой от виска к щеке.
— Зачем ты делаешь это? — сжимая руки так сильно, что ногти больно впились в ладони, бросила она ему. — Что и кому пытаешься доказать? — голос ее звучал ядовито, почти уничтожая. — Давай признаем, что ты не тот хороший дядька, который может стать мне опекуном. И я не та девочка, которая может стать тебе хорошей воспитанницей. Так зачем мы будем осложнять друг другу жизнь? — она нахмурилась.
— И что ты предлагаешь? — со скрытой угрозой в голосе спросил Антон.
— Давай просто разойдемся, — предложила она, вызывающе глядя на него. — Я останусь жить здесь, сама по себе. А ты останешься жить там, сам по себе. Это будет лучшим выходом из положения. Нам не придется общаться и притворяться друг перед другом, как мы замечательно ладим.
— А нам нужно притворяться? — жестко осведомился он.
— А ты считаешь, не нужно?
Антон вдруг грубо чертыхнулся громким шепотом, и Даша изумленно застыла.
— Кто научил тебя отвечать вопросом на вопрос?! — раздраженно выругался мужчина.
— Тот, кто учил тебя хорошим манерам, очевидно, — сострила она.
Он оскалился.
— О чем ты?
— Я не поеду к тебе! — вместо ответа заявила Даша.
— Поедешь! — жестко надавил Антон, приближаясь к ней и надавливая на ее нервы. — И это не обсуждается.
— Нет, я сказала, — повышая голос, провозгласила Даша, не делая и шага назад, вжимаясь спиной в стену.
— Да, говорю я! — блеснул он глазами, нависая на ней каменной глыбой. — Завтра же. Собирай вещи!
И Даша не выдержала, заскрипела зубами, возмущенно охнула и кинулась к нему.
— Ты меня не слышишь, да? Совсем не слышишь?! Я с тобой никуда не поеду! Это мой дом, и я…
— Я твой опекун, деточка, — грубо перебил Антон, решительно наклоняясь над ней, вынуждая девушку уклоняться и вжиматься в стену. — И, если я захочу услышать твое мнение насчет того, как мне поступить, — уже почти шипит ей в лицо, — я поинтересуюсь. Пока же, — заглянул в глаза с блестевшими в них огоньками, — мне безразлично, что ты думаешь, что ты говоришь, и чего ты хочешь. Поэтому, немедленно собирай вещи! — выплюнул он, отстраняясь. — Я так решил.
Она заставила себя говорить, пересилив дрожь в голосе, стараясь, чтобы тот звучал ровно, слушая разрывающее перепонки бешеное биение сердца, и вопреки острому комку, застывшему в горле.
— Нет! — выкрикнула она, срываясь, ему в лицо. И видела, что он застыл, мрачнея. — Мне все равно, что ты говоришь, что ты думаешь, что ты решаешь. Я не стану идти на поводу у маразматика, — не обратила внимания на то, как он дернулся. — Это квартира твоего отца, и он не хотел бы…
— Оставь его в покое! — рявкнул Антон, вновь делая шаг к ней, и Даша невольно отступила, испугавшись полос ярости, мелькнувших на его лице. — Он хотел, чтобы я позаботился о тебе, и я, черт повбери, буду заботиться, поняла?! — Даша застыла, почти не дыша. — Даже если тебе противно, даже если противно мне! — он кричал, а она молчала, завороженно глядя на то, как серебристо-серые глаза меняют цвет, постепенно темнея и превращаясь в черные злые точки. — Даже если мы с тобой никогда не поладим, — что скрывать мы никогда не станем лучшими друзьями! — нам придется жить вместе, — это он проговорил, едва не касаясь ее своим телом, нависнув над хрупкой фигуркой девушки. — Отец четко в своем завещании всё оговорил, и ты это знаешь. Я официально стал твоим опекуном, а значит, несу за тебя ответственность…
— Где же ты был четыре года назад?! — выкрикнула Даша, не сдержавшись. — Когда эта?..
— Этого уже не изменишь, поэтому будем жить тем, что есть! — грубо выдавил Антон, раздражаясь.
— А если я этого не хочу?! — с вызовом выкрикнула Даша, отстраняясь от стены, служившей ей опорой, и двигаясь на него, как тигрица. — Жить с тобой под одной крышей не хочу!? И ты не хочешь! Что же делать?
