— Нет.
— Нет?
Потрясенная, отодвигаюсь от него.
— Нет, не знала.
— Смугляночка, ты уверена? Ты и вправду не знала?
— Я настолько уверена, что… я… я думала, что я — твоя подружка… твоя любовница… твоя интрижка… твоя девушка, как ты представлял меня друзьям в Сааре. Но твоя невеста?!
— Напоминаю, что ты сама назвалась сеньорой Циммерман в «Moroccio».
— Да, но…
— Никаких но… сеньорита Флорес. Я предложил тебе переехать жить в Германию. Я рассказал об этом матери, и она захотела с тобой познакомиться.
— Что?!
Эрик улыбается и, притягивая меня к себе, шепчет:
— Дорогая, моя мать так упорно интересовалась, почему я столь часто уезжаю из Германии, что у меня не оставалось иного выхода, кроме как рассказать ей, что здесь есть прекрасная испаночка, которая сводит меня с ума и которую я уговариваю переехать ко мне жить. Узнав об этом, она захотела тебя увидеть, и поэтому она здесь. Я люблю тебя, и ты — моя невеста. И нечего больше обсуждать.
— Как это — больше нечего обсуждать?
Эрик бросает на меня тревожный взгляд и делает шаг вперед:
— Ты не хочешь быть моей невестой?
Мое сердце колотится как сумасшедшее, конечно, я хочу быть его невестой! Но я решаю немного поиграть и, делая шаг назад, бормочу:
— Не знаю, Эрик… не знаю, ты и я…
— Что — ты и я? — настаивает он, приближаясь ко мне.
— Дело в том, что… мы с тобой такие разные и…
Он понимает, что я играю, и его это забавляет:
— Ты помнишь нашу песню?
Конечно, я помню нашу песню — «Белое и черное» группы «Малу».
— Да.
— Если бы ты была такой же сдержанной, как я, уверяю, что я никогда бы не обратил на тебя внимание. Ты мне нравишься такой, какая ты есть, мне нравится, как ты провоцируешь меня, особенно когда ты заставляешь меня смотреть на жизнь в цвете, а не в черно-белых тонах.
Я расплываюсь в улыбке.
— Ладно… сеньор Циммерман, вы очень романтичны. Что это с вами?
Эрик подходит еще ближе. В его руке красный футляр.
Хлопаю глазами и замираю. Увидев мое замешательство, Эрик говорит:
— Открой. Это для тебя.
Дрожащими руками открываю коробочку. В ней великолепное кольцо с бриллиантом. Я теряю дар речи.
— Нравится?
— Э… э… но это слишком, Эрик. Мне не нужно ничего такого.
Он улыбается, берет кольцо и надевает мне на палец.
— Но мне это нужно. Хочу выполнять любые капризы своей невесты.
Зачарованно смотрю на кольцо, оно потрясающее. Это элегантный солитер. Бросаюсь к Эрику на шею от радости.
— Спасибо, дорогой. Кольцо очень красивое.
— С этого момента ты официально моя невеста.
Целую его страстно, с любовью.
— Сеньорита Флорес, — шепчет он, когда я отлипаю от него, — вы очень игривы.
Я хохочу:
— Эрик… Когда ты снова меня предложишь?
Изумленный, он хмурится:
— Не знаю. Ты меня так пленила, что я хочу тебя только для себя.
Я хихикаю.
— Тебе очень хочется, чтобы я тебя предложил?
— Да… — покраснев, отвечаю я.
— Так… так… Сеньорита Флорес хочет поиграть?
— Да… очень хочет исполнить ваши капризы, сеньор Циммерман.
Смотрю на него завороженно, и он целует меня в шею.
— Мммммм… не говорите мне этого, сеньорита Флорес, или мне придется отшлепать вас и приказать другому мужчине взять вас.
— Мне нравится быть плохой.
— Плохой? Очень плохой?
— Для вас… да.
Он, забавляясь, прикасается к моей груди.
— Я более чем готов к этому, сеньорита. Но позвольте напомнить, что мы договорились поужинать с моей матерью, а все наши игры касаются только нас двоих.
Он прижимает меня к стене. Я еле сдерживаю смех.
— Ты сводишь меня с ума… Булочка.
Он набрасывается на мои губы, властно проникает в меня языком, и я снова как пластилин в его сильных руках. Он прижимается ко мне, и я издаю стон удовольствия — я готова его принять. Хочу, чтобы он раздел меня, сорвал с меня трусики и сделал со мной все, что захочет. Он касается языком моего подбородка, но, когда из меня снова вырывается стон, отходит от меня.
— Держите себя в руках, сеньорита Флорес. Ваша свекровь может подумать, что вы развратница. Идемте… нас ждут на ресепшене.
Я хохочу… Свекровь! У меня никогда не было свекрови!
— Ты мне за это заплатишь, — говорю, взяв его под руку. — Запомни.
— Мммммм… жду не дождусь.
56
Мать Эрика — остроумная и обаятельная женщина.
Во время ужина она шутит и смеется, и у меня создается впечатление, что мы знаем друг друга всю жизнь. Она рассказывает забавные истории о детстве Эрика, а он в ужасе сдерживает ее, но улыбается. Мне нравится, как он смотрит на мать. Видно, что он ее очень любит, и я безгранично этому рада.
У Эрика звонит телефон, и он встает из-за стола, чтобы ответить. В этот момент Соня поворачивается ко мне и говорит:
— Спасибо.
— За что? — изумленно спрашиваю я.
— За то, что мой сын улыбается. Вот уже много лет я не видела его таким счастливым, и мое сердце переполнено радостью. Я вижу, как он на тебя смотрит, как ты на него смотришь, и мне так хочется запрыгать и закричать, как сумасшедшая: «Наконец-то! Наконец-то мой сын позволил себя любить!»
Растроганная, улыбаюсь и наклоняюсь к ней:
— Он оказался крепким орешком. Уверяю тебя!
— Серьезно?
— Да.
— Мой Эрик — крепкий орешек?
— Да… твой Эрик.
Соня разражается смехом:
— Ай, Джуд!.. Единственное, чего я не понимаю, — как ты, такая симпатичная девушка, терпишь его. У Эрика чертовский характер. Хотя… думаю, ты наверняка уже в этом убедилась сама. Когда он что-то вбивает себе в голову, то не останавливается, пока этого не добьется.
— Это точно… уверяю тебя, что он упертый как баран, — хохочу я вместе с Соней.
Эрик наблюдает за нами. Пробегаюсь по нему взглядом и вздыхаю. Он такой красивый в темных брюках и голубой рубашке… Он подмигивает, и по моему телу пробегает дрожь. Я обожаю его!
— Джуд, могу я задать тебе вопрос?
— Конечно, Соня.
Она бросает быстрый взгляд на сына.
— Что ты знаешь об Эрике?
Я понимаю, к чему она клонит.
— Если ты о Флине, Бетте и о его болезни, то я знаю все. Он рассказал мне об этом, и я все равно его люблю.
Соня сжимает мою руку, и я понимаю, что она делает над собой усилие, чтобы не заплакать. Она очень взволнована, но сдерживается. Соня кивает и, выпив немного вина, тихо произносит:
— Эрик заслуживает кого-то похожего на тебя. Того, кто любил бы его и понимал.
— Его легко любить. Он просто должен позволить это делать.
Она понимающе кивает и придвигается ко мне еще ближе.
— Проклятая Бетта заставила его сильно страдать. Эрик тяжело это перенес, и я больше не видела, чтобы он улыбнулся хоть одной женщине. Но ты… теперь ты его невеста, и я без ума от счастья, и могу провести весь вечер, благодаря тебя за то, что ты его любишь.
Я улыбаюсь, делаю глоток вина, а Соня продолжает:
— Каждый раз, как вспоминаю его страдания, выхожу из себя. Застать в постели бесстыдного отца со своей невестой, это было ужасно!.. Ужасно…
— Успокойся, Соня… успокойся, — шепчу и беру ее за руку, понимая, как она взволнована.
Вдруг я вижу рядом с Эриком девушку, которую видела в офисе и с которой он тогда ушел. Соня тоже смотрит в ту сторону и бормочет:
— Мама дорогая… А она что здесь делает?
Эрик хватает девушку за руку и что-то говорит. Она вырывается и идет к нам. У меня кровь застывает в жилах. Не знаю, кто она, вижу только мрачное лицо Эрика, и это меня тревожит. Внезапно Соня поднимается и спрашивает:
— Что ты здесь делаешь?
Эрик подходит с девушкой.
— Мама, мне все равно, что этот упрямец опять меня отсылает. Я приехала за ним и не собираюсь без него возвращаться.
Оторопев, смотрю на Эрика, и он поясняет:
— Дорогая, это моя сестра Марта.
Блондинка с ребяческим выражением лица поворачивается ко мне и улыбается:
