Бесконечность любви, бесконечность печали

Все, кроме дамочки, обернулись. В том числе и Ладышев. По его лицу скользнула тень.

- ...начинается регистрация на рейс №... Минск - Прага... - меж­ду тем сообщил диктор.

Глянув на часы, Ладышев загасил сигарету, закрыл телефон, подхватил за ручку чемодан и сделал шаг к дверям.

- Простите! Извините! Опаздываю... Кира, подожди! Извините!

- Со стороны кратковременной парковки на пандусе от видавше­го виды авто советской эпохи с двумя чемоданами бежал, вернее пытался это делать, хрупкий молодой человек в очках.

- Кира! - снова прокричал он, пытаясь высмотреть кого-то впе­реди.

- Привет! Помочь? - предложил ему оказавшийся рядом Лады­шев и, не дожидаясь ответа, подхватил один из чемоданов.

- Вадим Сергеевич! Здрасте! Вы тоже летите? Спасибо!.. Маши­на по дороге сломалась, едва не опоздали. Кира злится... - донес­лось до поспешившего за ними Потюни.

«Не судьба... - попав внутрь здания, проводил он взглядом муж­чин, торопящихся к стойке регистрации, и снова вышел на воздух.

- Ну где же Катя?» - уже занервничал Веня, рассматривая машины у бордюра.

Старый советский, с позволения сказать, автомобиль стоял с открытым капотом, изнутри валил пар, рядом суетились рас­терянные мужчина и женщина и на всех парусах к ним спешили представители органов правопорядка.

- ...продолжается регистрация на рейс №... Минск-Ганновер, - проинформировал динамик.

«Наконец-то!» - издалека заметил Веня знакомый БМВ и поспе­шил навстречу...

Вадим дотащил чемодан до стойки, кивнул изменившейся в лице Кире, пожал руку Артему и удалился на спецконтроль. Об­щаться не хотелось, да и им, едва не опоздавшим на регистрацию, не до разговоров.

Ладышев прибыл в аэропорт задолго до отлета, чтобы оставить машину на охраняемой стоянке. Заехал почти сразу, но пришлось немного покружить в поисках свободного места. Подходить к стойке регистрации нужды не было, так как он зарегистрировался на рейс заблаговременно по Интернету, багаж тоже отсутствовал

- необходимые в поездке мелочи уместились в чемодан ручной клади. Летит он всего на день, от силы на два.

В Чехию Вадим летел на встречу с Автуховичем. Расчет Поля­ченко, что, возможно, получится его отыскать через дочь, оказался верным: ровно через неделю она указала на своей странице новое место жительства - Брно, что подтвердила фотографиями. И тогда Клюев ради друга сделал то, чего категорически не воспринимал,

- зарегистрировался в социальной сети.

Списавшись с девушкой, он попросил электронный адрес отца и отправил ему для начала короткое послание: как он там, на но­вом месте? Автухович ответил так же сдержанно: работает, все нормально. Чтобы расположить бывшего одноклассника к откро­венности, Саня послал ему еще одно пространное письмо-воспо­минание с приятными подробностями школьной жизни и юности. И лишь в конце изложил суть дела: он ищет сына друга, которого Автухович когда-то оперировал.

Ответ Леонида Борисовича не заставил себя ждать и был су­хим, коротким, довольно резким по тону: ему, конечно, приятны школьные воспоминания, но, исходя из соображений медицин­ской этики, он не имеет права разглашать сведения о своих паци­ентах и при всем уважении к Клюеву просит его больше не обра­щаться с подобными вопросами.

Саня, показав ответ Вадиму, только развел руками: все, что смог! Он же предупреждал: Автухович - человек замкнутый и такую просьбу вряд ли исполнит. И тогда Вадим сам написал Ав- туховичу, начав с того, что с уважением относится к его позиции как врача и с понятиями медицинской чести и этики знаком с дет­ства, так как его отец - профессор Ладышев. Далее изложил свою историю и попросил принять во внимание его отцовские чувства: каково это - случайно узнать, что много лет назад у тебя родился сын, и понятия не иметь, что с ним? И он не остановится, пока его не найдет. Не имеет права!

На сей раз Леонид Борисович молчал неделю - то ли был занят, то ли проверял информацию и взвешивал все «за» и «против». А затем прислал обстоятельный ответ. Да, он хорошо помнит маль­чика: слишком тяжелые врожденные патологии, запущенные. Да­лее следовали медицинские подробности и диагноза, и операции, которую он провел, но на самом деле ее требовалось сделать го­раздо раньше: сказалось отсутствие родных, ежедневного внима­ния, ухода и т.д. А мальчишка-то был замечательный, одаренный, с феноменальной памятью. В три с половиной года не только бегло читал и считал, но и на лету запоминал новые слова и термины, в том числе медицинские, чем покорил весь персонал отделения.

Чтобы не ошибиться в своих дальнейших действиях и по воз­можности поставить ребенка на ноги, Автухович решил прокон­сультироваться у профессора Кольтене во Франкфурте, где не­сколько лет назад проходил стажировку. Он отправил письмо по Интернету с подробнейшим диагнозом и снимками и изложил свой план лечения.

Действовал без всякой надежды, прекрасно понимая, что в на­шей системе это практически нереально - поэтапные операции по мере роста для ребенка-инвалида, да еще отказника. Поставить бы его хоть на костыли, чтобы мог себя обслуживать.

И тут случилось чудо. Профессор заинтересовался этим случаем и специально прилетел в Минск. Познакомился с маленьким па­циентом и решил вывезти его в Германию. И не только с целью вылечить.

«Маленький гений! - не скрывал он восхищения после несколь­ких часов общения, за которые мальчик научился считать до деся­ти на немецком, запомнил несколько фраз и пару десятков слов. - Это невероятно! Я хочу его усыновить!»

Но у нас вопросы усыновления детей иностранцами стоят на особом контроле - свои правила, запреты, ограничения, сроки рас­смотрения. И по двум основным требованиям профессор никак не подходил на роль усыновителя: во-первых, был вдовцом, во-вто­рых, не позволял возраст.

На этом, пожалуй, дело и закончилось бы, да, видно, сильно за­пал ему в душу Сережа. Спустя несколько недель Кольтене снова прибыл в Минск, уже не один, а с семьей друзей, привезшей все необходимые документы. Процесс усыновления значительно ускорился ввиду тяжелого диагноза, а в Германии ребенку обеща­ли полное выздоровление. Профессор Кольтене предоставил рас­писанный на годы вперед поэтапный план операций, первую из которых следовало провести безотлагательно. Так что довольно быстро, буквально через пару месяцев, Сережа отправился с нео­жиданно обретенными родителями за границу.

Года три назад профессор прислал Автуховичу короткое сооб­щение об успешных итогах первого цикла операций и небольшой видеоролик, подтверждающий, как, опираясь на костыли, подрос­ший Сережа делает самостоятельные шаги.

Увы, это все. Дальнейшая судьба мальчика белорусскому док­тору не известна. И поинтересоваться уже не у кого: полтора года назад профессор Кольтене умер, о чем Автухович узнал из меди­цинской хроники. Еще он добавил: никогда не рассказал бы эту историю, если бы не одно обстоятельство.

Как-то по приезду в Минск Кольтене попросил свозить его на могилу умершего коллеги. Познакомились они в конце войны под Кенигсбергом. Молодой русский хирург, потерявший накануне беременную жену прооперировал в госпитале тяжело раненно­го немецкого подростка. Можно сказать, спас ему жизнь... Спустя много лет, уже в 1990-х, они снова встретились - профессор Лады- шев и... профессор Кольтене. В какой-то степени второй считал себя последователем первого, усвоив юношеский урок: и в выборе профессии, и в принципах гуманизма, которые тот проповедовал.

«Не имеет значения, кто перед тобой на операционном столе - друг, враг, какой у него цвет глаз, кожи, сколько ему лет. Ты обязан ему помочь, больной должен выздороветь», - приблизительно так процитировал он слова учителя у его могилы.

Как был бы счастлив знать Кольтене, что отблагодарил профес­сора Ладышева, поставив на ноги его внука!

Спустя несколько дней Леонид Борисович переслал Ладышеву ролик, который отыскал в архивах, и повторил, что, увы, больше ничем не сможет помочь: имена и фамилии истинных усыновите­лей ему не известны.