Герой не нашего времени. Эпизод I

Начальник штаба батальона неожиданно оценил гениальность мысли командира, поставившего лагерь рядом с саперами. Контраст очень усилил положительное впечатление.

Наглядной агитации хоть и немного, но выполнены плакаты на недосягаемом уровне, чему теперь порадовался Печиженко. Чего только стоят лозунги, выполненные большими буквами на кумаче. Рекомендованные здесь и те, висевшие до перестройки в каждой ротной ленинской комнате, бьющие прямо в сердце и зовущие на подвиг «Решения XVIII съезда в жизнь!» и «Слава ВКП(б)!». При виде их Пазырев поморщился: комбат немного перегибает, но в целом верно.

Баня привела полкового комиссара в полный восторг. Вот как надо решать проблемы!

Столовая и медпункт батальона вызвали редкие замечания, но в целом понравились. Повариха приготовила обед и испарилась, понимая и торжественность момента, и не желая подвести капитана.

Ненашев слышал восторженные возгласы и грустно улыбался. Жаль вложенного труда в столь великолепную цель для немецкой артиллерии[449]. Но сделал все правильно и для людей. Мерзости, описанной Астафьевым в его «Проклятых и убитых» он допустить не должен.

То, что, не поднимая пыли, батальон прошел по маленькому плацу, заранее политому водой, открывая рот на рекомендованную бойцам ширину приклада, генерал тоже оценил. И песню проорали бодрую «Дальневосточная, опора прочная, Союз растет, растет, непобедим…».

«Эх, зря Иволгин ее выбрал», — подумал Панов. Вот возьмут «историки» запишут его часть батальоном из Владивостока, приехавшим с превентивной клизмой[450].

Несмотря на образцовый порядок, строевая выучка бойцов, мягко говоря, хромала. Это вслух отметил и сам Ненашев, пообещав за следующие десять дней подтянуть личный состав. Говорил он искренне, поскольку отрабатывались лишь особые строевые приемы: смена боевого порядка в поле.

Разумеется, дальше следовал гвоздь программы! Фуршет в отдельной палатке.

«Поляна» накрыта неплохая. Нет, внешне изысков не наблюдалось. Домашняя колбаса, сало, картошка, зеленый лук, хлеб. Классика любого застолья – соленые огурцы. И пара курочек, приготовленных по любимому рецепту Панова белорусской поварихой. К выставленной водке Ненашев добавил графин домашней клюквенной настойки и подаренный немцем французский коньяк.

В неформальной обстановке, на правах хозяина Максим, запустил конвейер, традиционно подняв первый бокал «за товарища Сталина» и по-простому закусив благородный напиток огурчиком.

Даже Пазырев не отказался, увидев французскую этикетку на бутылке. Капитан поймал задумчивый и мудрый взгляд Реуты. Мыслей полковника читать он не умел, а тот все прикидывал – скоро ли Ненашев займет его место.

А подвыпивший и раскрасневшийся Печиженко долго выговаривал Максиму:

— Учиться тебе надо, хлопец… Ты на нас с генералом не смотри. Ну, могу я, допустим, в атаку бойцов повести! И даже дивизией командовать смогу, но как долго? Вижу, как армия меняется, и что же будет через год, два, пять лет? Если честно, такие, как я должны уйти, или станем тормозом.

«В академию? К двоечникам, что ли», — Панов неожиданно для себя фыркнул, вспоминая, как начальник Академии имени Фрунзе недавно испрашивал право отчислять слушателей по неуспеваемости и перейти в 41-м году на качественный отбор[451]. «Нет, профессором», — комбат иронично скривил губы.

— Ты, иначе, выше капитана не поднимешься, — не понял реакцию полковой комиссар.

— Поднимется, — как-то загадочно усмехнулся Пазырев.

Перед самым завершением мероприятия комбат «неожиданно» вспомнил о переезде штаба. Запыхавшийся Суворов быстро принес бумаги. Каждый генерал должен уметь расписаться в бумагах в месте, где ему укажут, а полковник – сам найти строчку.

Формально получено разрешение на «внезапную» учебную боевую тревогу в ночь с субботы на воскресенье, а на самом деле…

Много чего интересного можно сделать с документом, где на последнем листе красуется затейливая подпись и легко ставится печать штаба укрепрайона.

С одной стороны комбат был доволен, сотворив немыслимое. Нет, на рекорд в семь дней он не претендовал. Как и на желанный бы здесь результат шестидневной войны. Но время ушло не коту под хвост[452].

Уметь надо! Ненашев полностью выполнил, и даже в чем-то перевыполнил полугодовой план боевой подготовки округа. Два часа в месяц[453], отведенные для изучения иностранных армий превратились в ежедневный кошмар лейтенантов. Бывший полковник не сорвал ни одного занятия.

А еще – постоянное внушение красноармейцам: мы защищаем не только первое пролетарское государство, но и социалистическое отечество. Драться станем за жен, сестер, матерей, да и за самих себя. Враг на Западе не знает пощады, ему нужна только земля.

На тактических занятиях и учениях батальон просто жил, а особая команда обеспечивала сносный быт и в палатках. Но к концу дня люди валились с ног от усталости.

С другой стороны, дерни их с этих позиций, многие станут чуть более грамотными бойцами. Все пока свелось к подготовке разового боя на досконально знакомой местности.

За настроением во взводах и ротах комбат следил особо. Каждое утро начиналось с доклада, кто что сказал, ответил, что пели на вечерних посиделках.

Люди немного, но менялись.

Общий настрой, примерно, такой. Мы, конечно, бурчим, сомневаемся, спорим. Но верим – трудности временные, ради будущей счастливой жизни все преодолеем. Иногда звучало что-то привычное, про окопавшихся врагов, но не суть. Где еще услышишь спор, когда мы построим коммунизм. А вы как считаете, товарищ капитан?

Он улыбнулся, но ответа не дал. В коммунизм многие верили. Верили, что должно наступить время, когда навсегда исчезнет боль, зло, неправда, все некрасивое и низменное.

****

Как его все достало! Поехать бы к девушке, да нет – поет в ресторане.

Максим решил добить светлое время суток. Юго-западнее основных позиций, примерно километрах в двух, находилась высотка, метров на шесть возвышающаяся над местностью. Комбат хотел осмотреть ее снова и лично проверить, как хорошо туда вкопали небольшой деревянный сруб.

Ну, что же, совсем неплохо и незаметно. Из узкой щели в бинокль хорошо просматривались позиции батальона и лежащий за ними форт. Но лежать на голых бревнах неудобно. Матрас им принести, что ли? Да и рацию надо расположить удачнее и жестко закрепить.

Максим поднялся на высоту – размяться и посмотреть, куда дели антенну.

Внезапно у воды появилась конная группа немецких офицеров. Старший из них, дав шпоры коню, загнал его в Буг, и, заносчиво подняв голову, начал пристально его рассматривать[454].

Наглость «фрица» окончательно добила уставшего за день Ненашева.

Нежный и ранимый, после многих лет службы, характер отставного полковника взял верх над осторожностью. Максим одернул гимнастерку, собрал на лице любимую страшную рожу и понятным без перевода жестом, застенчиво продемонстрировал всаднику размер и глубину вставляемого фитиля.

— Товарищ капитан, вам лучше уйти – раздался тихий хихикающий голос невидимого пограничника.

Да, боец прав. До начала войны проявлять искренность – непозволительная роскошь, а как хотелось еще и встать на карачки, высоко подняв корму и хлопнуть себя по заду.

На другом берегу немецкие офицеры успокаивали взбешенного полковника. Каков наглец!

Глава двадцать третья или «красный карандаш» (19 июня 1941 года, четверг)

Зеркала в батальоне не нашлось.

Вернее, очень большого зеркала, где можно разглядеть себя целиком. На другие размеры заказ от комбата хапвзводу давно поступил, годились, в том числе, и крупные осколки. Но все куда-то девалось, а на вопросы Ненашев с сапером загадочно улыбались.