Состоял ли в связи с бродячей артисткой? Состоял, и имел наглость спать с ней прямо в день свадьбы: нашлись свидетели. Они красноречиво расписывали, как тот очернял супругу, богохульствовал и предавался блуду вместе с язычницей.
Затем консилиум врачей подтвердил, что Мишель Дартуа не способен к зачатию. Они долго расписывали беды бедолаги, которые проистекали из аморального поведения и привели к тому, что 'пришлось обрезать мужское естество, ибо лечению не поддавалось и грозило заражением всей крови'.
Последними давали показания супруги.
Мишель Дартуа, краснея, наотрез отказался показать содержимое штанов, даже с глазу на глаз судье или любому другому человеку, чем подтвердил слова лекарей. Свободная одежда и видимая боль при движениях также говорила в пользу мужского бессилия.
На лице - пятна, нос то ли сломан, то ли повреждён болезнью.
Господин Дартуа признался во всём, в чём его обвиняли, а потом сбежал. Спустя пару лет Стефания узнала, что его через два месяца выловили из Соарды рыбаки. Сам ли утонул Мишель Дартуа, или его утопили, осталось тайной.
Госпоже Дартуа пришлось не легче: её будто выставили голой на всеобщее обозрение, вылили ушат грязи и заставили признаться, что Августа была зачата Мишелем до брака. Но Стефания мужественно держалась, понимая, какую награду принесут её унижения.
Наконец всё закончилось, и брак между Мишелем Дартуа и Стефанией Сибелг расторгли. Последней постановили выплатить компенсацию 'за причинённый позор'. Скромную, но её хватило на новую кровать в спальню и ковёр в детскую.
Отныне Стефания носила прежние фамилию и титул, а её малышка перестала быть Дартуа, но в глазах общества не считалась презренным выродком.
Если бы ни милость короля, Августа получила бы имя матери, чего ни при каких обстоятельствах не могло произойти, если бы Стефания не вышла замуж. В этом случае закон был строг - ребёнку не полагалось фамилии благородного рода, только любое выдуманное прозвище. А так, даже будучи незаконнорожденной, Августа считалась дворянкой, пусть и с пятном на имени.
Новая, не существовавшая до этого фамилия, дарованная королём Ородонии, не оскорбляла чувств аристократии, подчёркивала происхождение малютки, но дарила шанс удачно выйти замуж.
Во избежание кривотолков Стефания решила лгать, будто Сибэллин - её девичья фамилия. Тогда никто не станет задавать вопросов, почему она Сибелг-Эверин, а дочь - Сибэллин. В Лагише, слава богу, никто не поймает её на лжи.
По закону выходило гладко: в случае расторжения брака дети, если таковые имелись, приписывались к роду матери. То есть, не будь замужество фарсом, а Августа - дочерью Мишеля Дартуа, то она стала бы Августой Эверин. Стефания же вернула фамилию первого мужа.
Ивар Дартуа примчался в Каварду в пору, когда воздух пропах рыбой. Он не застал Стефанию дома: привлечённая невиданным ранее занятием, она уехала на морское побережье, смотреть, как тянут сети и коптят улов. Виконтесса планировала прикупить немного трески, морского окуня или устриц - здесь они, несомненно, стоили гораздо дешевле, нежели в Ородонии. И вылавливались на её земле. А ещё Стефании хотелось попробовать вяленой трески, которую в сентябре ели стар и млад.
Виконтесса стояла на откосе песчаной гряды, под сенью пиний, и следила за тем, как причаливают рыбачьи лодки. Глаза горели восторгом; даже порывистый ветер, трепавший завязки чепца, не мог заставить её уйти.
Стефания не носила траура: не желала кривить душой, да и полтора года, прошедшие со времени смерти Ноэля Сибелга не обязывали к строгому соблюдению протокола. Да и то общество, что имело право обвинить виконтессу, осталось далеко, в Ородонии.
Она приняла новое место жительства, даже полюбила его. Каварда тоже уже не проверяла её на прочность, относясь с равнодушием, а не с враждебностью. Никто не свистел вслед, никто не бросал тухлыми яйцами, грязью или бранным словом. Стефания могла без опаски поехать в одиночестве на прогулку или общаться с простым людом.
Стараниями виконтессы замок приобрёл более-менее жилой вид. Несомненно, сделать ещё предстояло многое, но предстоящий сезон дождей и холодов не грозил стать бедствием. Стефания надеялась за пару лет полностью восстановить жилище и начать его обставлять.
По окончании судебного процесса, возвращаясь домой (странно, но она считала Каварду домом), виконтесса познакомилась с соседями. Пусть вынужденно - нужно же было где-то восстановиться, но они перестали быть абстрактными, даже обещали заехать в гости.
Ивар спешился, бросил поводья слуге и осторожно подкрался к Стефании со спины. Крепко обнял и поцеловал в щёку:
- Как же я рад снова вас видеть! Насилу вырвался из этой бесовой Ородонии и железной хватки отца. Он, наверное, сейчас рвёт и мечет. Гнал коня, как сумасшедший…
- Вы и есть сумасшедший, - покачала головой Стефания, провела ладонью по щетине маркиза и улыбнулась. - Вы совсем заросли, милорд.
- Обещаю исправиться, - подмигнул маркиз. - Ради вас - что угодно.
Обняв виконтессу за талию, он повёл её вдоль берега. Спросил, что привело сюда Стефанию, и приказал слуге обо всём позаботиться. Сам же увлёк возлюбленную в заросли бересклета, подальше от посторонних глаз.
Виконтесса безуспешно пыталась что-то сказать: раз за разом губы Ивара накрывали её рот поцелуем, требовательные, горячие. На них чувствовался привкус пыли и ветра - знамения дальней дороги.
Сколько они простояли так, в обнимку, соединив дыхание, одному богу известно. Наконец Стефания отстранилась, внимательно осмотрела маркиза - кажется, изменился. Или это всё проклятая бородка?
- Вы скучали, миледи?
Она кивнула и протянула руку. Ивар сжал её ладонь и повёл к лошадям.
- Передайте слова благодарности Его светлости. Я по гроб жизни ему обязана, не знаю, что бы делала, если бы не он.
- С чего вы решили, что это он? - обиженно насупился маркиз.
- Ивар! - рассмеявшись, покачала головой Стефания.
Она и мысли не допускала, что от Мишеля Дартуа её избавил кто-то другой, поэтому смотрела на Ивара, как на глупого ребёнка, отрицающего очевидное. И поняла, что хотела бы лично поблагодарить Его светлость.
Быть может, на пресветлый праздник её пригласят в Амарену? Стефания бы снова увидела порт, замок Лагишей и его владельца. Признаться, он запал ей в душу - человек, достойный всяческого восхищения. Виконтесса даже жалела, что Дартуа оказались под властью Ородонии, и крамольно недоумевала, как мог король так долго держать в заточении и позволять подданным говорить неподобающие вещи об Эжене Дартуа-Лагише.
- Хорошо, это действительно отец, - нехотя сдался маркиз. - Но я тоже старался, хлопотал. Был бы правителем - сделал больше. Кстати, ты вскоре сможешь лично поблагодарить герцога: будет же он присутствовать на нашем обручении?
Стефания изумлённо уставилась на маркиза. Она не верила, что Лагиш дал согласие на их брак, о чём не преминула сказать Ивару.
- Я поставил его перед фактом, практически силой вырвал письма, которые вы мне писали. Мы обручимся в начале месяца, пошлём ему приглашение, вашим родным - тоже.
- Не нужно родным! - отчаянно замахала руками виконтесса. При мысли о том, что сюда, в её мирок, может ворваться отец или Генрих, засосало под ложечкой.
Видя, что Ивар не понимает, пояснила:
- Стоит ли отрывать их от дел? Пусть приедут на свадьбу. А помолвка… Я согласна на скромную, в узком кругу.
Маркиз кивнул и поцеловал её руку.
По дороге в Кавардийский замок Ивар бегло рассказал о поездке в Ородонию. Стефания, разумеется, спросила о Хлое - та по-прежнему царила, оставаясь бессменной фавориткой даже при наличии мимолётных интрижек Его величества.
- К слову, она передала вам письмо.
Маркиз порылся под камзолом и передал виконтессе конверт. Та, не в силах удержаться, тут же вскрыла его.
Улыбка скользнула по губам: Хлоя была верна себе, живописуя свои победы и советуя сестре не выпустить из сетей 'молодого Дартуа'.
