И вот тут-то Йокромбиг развернулся во всем своем таланте. Кем он только не побывал за время этой своей карьеры: и увечным воином-защитником, и крестьянином – жертвой чудовищной твари из Запретной пущи, и бедным сиротой, содержащим на своих плечах больную мать и троих увечных сестренок… Их было много, образов, которые исправно выкачивали деньги из доверчивых и сердобольных горожанок и дворянок. И каждый из них Йокромбиг отыгрывал с присущим ему артистизмом. Пожалуй, откройся в Несвиздзе театр и предприми его директор некие усилия по поиску талантов на улицах столицы, Йокромбиг оказался бы одним из кандидатов на престижную и столь желаемую многими в иных временах и странах должность актера. А кое-где, возможно, и вообще выбился бы в звезды и кумиры. При удаче. Но ему было вполне неплохо и здесь и сейчас. Было…
Йокромбиг, кряхтя, поднялся на свои изуродованные ноги и, шаркая, двинулся к щели в дальнем углу своей каморки, в которую справлял нужду. После сна организм, что естественно, был переполнен испражнениями, и от них следовало избавиться.
Покончив с утренними процедурами, совершенными там же, у щели, вследствие того, что она располагалась у стены, по которой постоянно текла вода, просачивающаяся откуда-то сверху и уносившая с собой все излишние выделения организма старого нищего, Йокромбиг выбрался из каморки и, поскрипывая суставами, двинулся по проходу, выводящему к двенадцатому выходу. Именно там, в нескольких старых, вырубленных в камне камерах, ныне приспособленных под склады, и находилась причина того, что он, с одной стороны уже столько лет не покидал катакомбы, а с другой – все эти годы постоянно имел свой кусок хлеба. А иногда, если удавалось воспользоваться веревкой и камнем и прибить крысу – даже с мясом.
Все началось пять лет назад. Тот год был для Йокромбига очень тяжелым. Его звезда в сообществе прихрамовых нищих как раз в тот момент начала стремительно закатываться. По большому счету виноват в этом был он сам. Обнаглел. Оскорбил несколько старых, уважаемых нищих, а конкретно – Треттия Язвы и Лысую Лягушку. Выбил из Урундия Одноногого право оставлять всю поданную еду себе и делиться с сообществом только деньгами. Впрочем, это-то было, скорее, в обычае: те нищие, что приносили сообществу наибольшую долю доходов, все пользовались этим правом. Но взамен подразумевалось, что они не станут специально выпрашивать еду, а не деньги. Йокромбиг же это правило нарушил. Он в тот момент, благодаря своим увечьям и, в куда большей степени, своему актерскому таланту, зарабатывал больше любого члена сообщества. Да что там – шестеро следующих по заработкам членов сообщества прихрамовых нищих зарабатывали все вместе меньше, чем он. Вот Йокромбиг и обнаглел. И ему этого не простили.
Во все времена, и во всех социальных структурах – от улья и муравейника и до магазина, научно-исследовательского института, армии либо государства в целом первейшей задачей их существования считается выживание. Все остальное, как то: эффективность в выполнении задач, для которых они созданы, экономическая или финансовая целесообразность, совершенствование и развитие – вторичны, каким бы важным ни казалось что-то иное. Например, что главное в существовании армии – именно защита народа и государства, а в существовании НИИ – продвижение вперед науки и технологий. Нет, естественно, все эти социальные структуры создавались именно для выполнения поставленных перед ними задач, но поскольку все эти учреждения создаются именно в форме социальных структур (а никак иначе они просто не могут быть созданы), то те задачи, которые перед ними стоят, сразу же отодвигаются на второй план. А на первый выдвигается задача выживания. И ничего тут не поделаешь – это, если можно так выразиться, «свойство материала». Мы же не удивляемся тому, что вода мокрая, а лава – раскаленная. Так и здесь. Императивная директива любой социальной (и не только, кстати) структуры – продлить свое существование на как можно более долгий срок… Да и есть в этом некая своя изощренная логика. Ибо если социальная структура не выживет – каким образом она сможет выполнить ту задачу, для решения которой ее сформировали?
А вот ключевым параметром выживания является управляемость социальной структуры. И поэтому практически ни в одной подобной структуре не способны долго терпеть никаких слабо управляемых элементов, какую бы большую пользу они этим самым социальным структурам ни приносили. Именно вследствие подобной, почти (ну, если рассматривать социальную структуру как некий вариант живого организма) инстинктивной реакции на раздражитель, которую любая социальная структура демонстрирует практически рефлекторно, и появляются обычно в местном «фольклоре» истории о «гениальном ученом, выжитом бездарными начальниками-завистниками» или «о нормальном парне, который как выбился в начальники – стал такой сволочью», либо «о хорошем руководителе, которого подсидел такая сволочь…»; ну и о «выскочке, которому больше всех надо и который всех уже достал своим идиотизмом». Все это, несмотря на вроде как разные время, место действия, абсолютно различные организации и отличающиеся характеры главных действующих лиц – одна и та же история. История о раздражителе, понизившем уровень управляемости (и, следовательно, выживаемости социальной структуры), и ее естественной реакции на него.
Точно то же самое и произошло с Йокромбигом.
Внешне же это выглядело так: однажды вечером, когда он неспешно ковылял со своего обычного места на храмовой площади, сыто порыгивая и распространяя вокруг аппетитный аромат неплохого красного вина, его встретило в подворотне семеро нищих и… избили в кровь. Более того, его не только отмудохали, а еще и переломали руки и ноги, а также разрезали горло и перерезали голосовые связки. А затем отволокли на окраину Несвиздзя, к Новому рву и выкинули в него, оставив умирать… Была у местных нищих такая вот стандартная форма казни.
Дело в том, что в Новом рву, каковой когда-то собирались действительно превратить в полноценный ров, который должен был стать частью новой линии городских укреплений изрядно разросшейся столицы Кагдерии, но затем был заброшен (вероятно, вследствие того, что деньги, выделенные на строительство городских укреплений, были очередной раз успешно разворованы), завелась какая-то странная разновидность тухлых рачков. Эти мелкие водные падальщики были известны повсеместно и почти повсеместно использовались для утилизации всякого дерьма – в основном, отходов скотобоен и трактирных кухонь. Рачки всегда с удовольствием поглощали как всякую тухлятину, на которую набрасывались с небывалым энтузиазмом, так и относительно свежую убоину, которую жрали куда менее охотно. Однако рачки, которые завелись в Новом рву, немного отличались от остальных своих собратьев. И в первую очередь тем, что жрали не только тухлятину и убоину, но и… как бы это сказать, еще не убоину. Без особого интереса, может, даже с отвращением, но жрали.
И вот, основываясь на этом странном изменении вкусов тухлых рачков из Нового рва, местный криминалитет и придумал новую казнь. Она заключалась в том, что обездвиженная и лишенная возможности подать хоть какой-то сигнал о помощи жертва погружалась в Новый ров, в настоящее время представлявший из себя длинную зловонную лужу, шириной шагов двадцать, но глубиной всего от локтя до, в лучшем случае, двух, где потом в течение нескольких часов получала весь букет ощущений, испытываемых телом, которое поедают заживо.
Йокромбиг проторчал в Новом рву почти три часа, чувствуя, как его заживо объедают эти самые рачки, но его так и не успели доесть. Ему, можно сказать, повезло в том, что его избили в кровь. Вкус свежей крови, которая продолжала сочиться из него все это время, похоже, был этим рачкам очень не по нраву. Поэтому большая часть их предпочла держаться от него в стороне. И только некоторая часть таковых принялась за его тело, причем очень не торопясь и с явным отвращением. Поэтому он все еще был жив в тот момент, когда где-то за его спиной (или, скорее уж, затылком) раздался не слишком приятный голос:
