Егоров поднялся, поставил ноги на пол, сел, потер помятое лицо ладонями. Он выглядел уставшим и каким-то опустошенным. Человеком, которому все надоело и больше ничего не интересно.
– Письма эти с угрозами, которые мы в столе у Милюковой нашли…
– Да, помню. И что с ними не так?
– Криминалисты сказали, что на них пальцев Милюковой нет.
– А чьи есть?
– А ничьих нету. Кроме пальцев того, кто их из стола при обыске вытаскивал. Точнее, там полно каких-то невнятных следов, но, как говорится, к идентификации не пригодных.
– А кто их из стола вытаскивал?
– Угадай с трех раз, – хмуро усмехнулся майор.
Значит, капитан Хохлов. Это очень похоже…
– Но как? – спросила Настя удивленно. – Ты же там тоже был, и следователь ваш был, и понятые в дверях стояли. Неужели никто не заметил?
– Вот это я как раз и проверял сегодня. Вадик наш шустер не по годам, он приехал на телевидение, представился вахтеру, спросил, где кабинет Милюковой, вскрыл его отмычкой и подложил письма. Потом захлопнул дверь и пришел в комнату редакторов, типа как он только что приехал. Даже на голубом глазу спросил во всеуслышанье, у кого ключи от кабинета. Где кабинет находится, он тоже якобы не знал. И дверь в нашем присутствии открывал тоже он, то есть со всех сторон подстраховался, чтобы кто-нибудь не заметил, что замок плохо проворачивается, если он там отмычкой что-нибудь повредил. Вахтер Вадика и все его вопросы хорошо запомнил. И возле кабинета Милюковой его видели до того, как он в комнату редакторов заявился.
– Получается, что с ведома начальника УВД проворачивается двойная комбинация: скрыть истинного убийцу, а заодно перевести стрелки на Горчевского и набрать очки для Смелкова в предвыборной гонке?
– Получается, что так, – вздохнул Егоров. – И мне в этой комбинации отвели самую поганую роль: найти крайнего, которого можно подставить. Если не найду – сам стану крайним. Знаешь, москвичка, мне сейчас уже не так важно узнать, кто там убил эту хренову Милюкову. Мне главное – уцелеть в этой игре. Кстати, об играх: чемоданчик-то наш опять бесхозный получается. Загребельный сбежал. Видать, сильно не понравились ему вопросы нашей следачки Донниковой. Ну, она девка цепкая, молодая, карьеру хочет сделать и потому старается изо всех сил. Все по правилам делает. Так что будем ждать, когда еще кто-нибудь объявится, кто продолжит нелепую игру и заявит свои права на чемоданчик.
Он снова опустил веки и начал тихонько мурлыкать себе под нос хрипловатым голосом:
За стеной хлопнула дверь: вернулся Коротков.
– Юра, мы здесь! – громко крикнула Настя.
Егоров вздрогнул, прекратил напевать и открыл глаза.
– Чего ты орешь как подорванная! Я только-только в нирвану начал погружаться…
– Ну, извини, – усмехнулась она. – Больше не буду. Пошли к Юрке в номер, а здесь я окно открою, надо проветрить, накурили мы с тобой.
Виктор нехотя поднялся и в номере Короткова немедленно занял точно такую же позицию, но уже на его диване. Обмен впечатлениями много времени не занял, ибо впечатления эти были, в сущности, совершенно одинаковыми: все опрошенные свидетели подтверждали, что говорили и оперативникам, и следователям о работе потерпевших в таинственной лаборатории. Но это были показания, что называется, с чужих слов. Свидетелям об этом кто-то рассказал. Кто-то. Но не сами потерпевшие. Одни свидетели вообще не могли вспомнить, откуда знают об этом, другие припоминали, что слышали о лаборатории от посторонних незнакомых людей. В правильности информации ни один из них не сомневался.
Единственным исключением оказалась Нина Ляшенко, своими глазами читавшая письмо, адресованное убитому экологу, и принесшая его в полицию. Письмо было принято по всей форме и приобщено к уголовному делу, Ляшенко и ее муж, тоже читавший письмо, допрошены следователем.
– Письмо убитому экологу, – медленно повторил Егоров. – А с какого перепугу они все решили, что он был экологом?
– Подозреваю, что здесь та же песня, что и с лабораторией, – отозвался Коротков. – Аська, ты же читала материалы из сети, там указано, где и кем работали убитые?
Она отрицательно покачала головой.
– В статьях ничего конкретно не указано, а в блогах и социальных сетях говорится с полной определенностью: занимались экологией, или в связи с официальной работой, или неофициально. Все это, ребята, фикция с начала и до конца. Сел умный человек и написал два десятка материалов, часть разместил сам на разных сайтах, часть за деньги пристроил через местных журналистов, которые должны были подписать тексты своим именем. Главное условие – чтобы они не меняли в этих текстах ни одного слова. Потом завел штук тридцать левых ай-пи адресов, с которых вел блоги и общался с народом в соцсетях, обеспечил на популярных городских сайтах нужное число ссылок, чтобы люди находили эти блоги и читали их, завязал активную дискуссию. Тот же самый умный человек организовал людей, которые шатались поблизости от места жительства убитых, вступали в разговоры с их соседями и ненавязчиво внедряли им в головы информацию о лаборатории и о том, что потерпевшие интересовались экологией. Обратите внимание: информация о том, что потерпевшие занимались проблемами экологии, ни разу не появилась в первый же момент. Она всегда всплывала уже позже. В первом случае – вообще через год после смерти человека, в последнем – через несколько дней. Но никогда сразу. Шито белыми нитками. Дальше все шло само по себе, механизм включился. Информация стала распространяться и обрастать подробностями, как любой слух. И вербицкие журналисты, попавшись на эту удочку, начали уже сами писать статьи, ничего не проверяя. Это как умело запущенная цепная реакция.
– И полиция купилась, – удивленно протянул Егоров. – Неужели так легко заморочить голову целому городу? Никогда не поверю.
– Это не легко, Витя, – ответила Настя. – Это достаточно трудно. И для этого нужно быть очень хорошим специалистом. Но кто сказал, что тот, кто все это придумал и организовал, плохой специалист? Он все просчитал очень точно: достаточно заставить поверить и забеспокоиться одного-двух человек из руководства УВД или прокуратуры, чтобы те начали бегать и раздавать указания подчиненным «проверить и раскрыть». Подчиненные-то эти статьи вряд ли читают, а уж блоги и чаты всякие в сетях – тем более. Они команду получили – и выполняют, начальству виднее, у начальства информация проверенная. Это ведь тоже эффект рефрейминга: если вышестоящий руководитель сказал, что факт имеет место, и если все вокруг носятся как поджаренные, чтобы с ним разобраться, тебе даже в голову не придет, что факта-то на самом деле нет. Твое восприятие помещено в рамочку «факт был, нужно найти подробности», и за рамочку ты в своем мышлении уже не выходишь.
– Ты со словами-то поаккуратнее, – недовольно заметил Егоров. – Не все тут такие сильно грамотные, как ты, москвичка.
– Прости. – Настя виновато улыбнулась. – Это специальный термин. Означает изменение размеров рамки, в поле которой воспринимается информация. Можно сделать ее пошире, а можно и поуже, для этого есть свои фокусы. И наш гипотетический специалист этими фокусами отлично владеет.
– Хороший спец стоит дорого, – заметил Коротков. – Надо платить большие деньги. Вся эта возня с экологами идет во вред нынешнему мэру. Вывод: спеца оплачивает Горчевский. С этим понятно. Мне непонятно другое: откуда этот мифический гениальный специалист взял реальные трупы? Если бы это была игра Баева, то и вопросов нет, у него есть вся информация про нераскрытые убийства в городе, бери любые и делай вид, что потерпевшие – экологи. Но Баев – близкий друг Смелкова, от того, кого выберут мэром, зависит, останется ли он в должности. Получается, Витя, что кто-то в вашей конторе сливал информацию этому спецу.
– Интересно, почему я не удивляюсь… – пробормотал Егоров. – А ведь ты прав, кто-то сливает инфу. Я же помню, какой шухер поднялся, когда про Нину Ляшенко и письмо ее соседу написали в газете. Баев хвоста накрутил начальнику криминалки, а тот, соответственно, начальникам отделов. Потом и нам всем досталось. Крик стоял – аж страшно вспомнить!
