Он мрачно глянул через плечо, но не ответил опять, молча докурил. Подошел, проверил, что Таня допила свой чай. Развел ей новый. Сел напротив снова.
— Ок. Извини. Я перегнул палку. Не стоило такой кипишь поднимать, — глянув исподлобья, проворчало он. — Я просто перенервничал.
— Почему? — Таня кивнула, показав, что принимает его извинения. — Разве у меня настолько опасная работа, что ты сразу о плохом думаешь? Или это я с чем-то незаконным связана?
Он отвернулся.
— Прошлый раз, когда я не мог тебя найти, ты в больнице оказалась и при своей супер законной работе, — огрызнулся Виталя.
Резонно. Выдохнула. Но Тане не понравилось то, что любимый отвернулся. Да и вся его фигура, разворот плеч, напряженная линия челюсти — заставили ее насторожиться. Она затылком, просто-таки, ощутила, что дело не только в выкидыше весной.
— Виталь? — Таня опустила ноги на пол и поднялась, подошла к нему впритык. Обхватила руками шею. — Что такое? Что случилось?
Он обернулся и глянул на нее с удивленным выражением лица. Наклонился, прижавшись щекой к ее ладоням.
— В смысле, Танюш? Нормально все. У меня, — он повернулся и прижался к ее коже ртом. — А вот у тебя, сто процентов, температура. Так что, марш в постель!
— Виталь!
— Быстро! — не слушая попытки возражения, он поднялся и, ухватив ее за плечи, принудительно повел Таню в спальню.
И она почти поверила его заявлению. Если бы не уставшее и настороженное выражение любимых глаз.
Ему хотелось плюнуть на все и увезти ее домой. Банально. Хоть бы силой. Да и потом, что он, не видел, что ли, что первоначальный запал в Танюше стих, и сейчас она держалась на чистом упрямстве. Ну, а этого добра у самого Витали — хоть отбавляй. «Переспорил» бы. Уломал. Пропетлял бы как-то. И оба не мучались бы. Он с тормозов не срывался бы, да и она спокойнее стала бы: видел же, что опять курить начала, хоть теперь и таилась от него, стеснялась больше; и ела через раз, судя по внешнему виду, а может, просто, ее на работе издергали, в клинике этой гребанной.
Он сейчас тоже ел — не ахти как. В основном сигареты. И Таня это тоже замечала, он по ее глазам видел. Да и песочить она его не забывала по этому поводу. Но Виталя с этим не спорил. Жена — имеет право. И ему даже в кайф было, что несмотря на все, Таня места себе не находит, то и дело напоминая ему о нормальном питании или отдыхе. Просто, пишет каждое утро, если не с ним просыпается. Спрашивает о мыслях, настроении, планах…
Хреново у него с настроением, б****! С планами — еще хуже. На последнем издыхании все держатся и, если бы не активный интерес Мерешко в этом деле, да помощь Боруцкого — не знал Казак, выдюжил бы сам. Но ей он об этом ни разу не сказал, ясен пень! Не хватало подливать масла в огонь ее нервов и страхов, и давать лишний козырь в споре о том, как Казак живет. И чем это все закончиться может.
Блин! Как же он хотел плюнуть на все, сгрести ее в охапку, и не отпускать от себя! Только не ко времени, вообще. И скандал ее этот, и демарш с перерывом, возможно, еще лучший выход. Хоть Таня и расстраивается еще больше от того, что он не пытается хоть как-то сгладить углы, не идет навстречу в решении спорных вопросов между ними. Но, может, оно и лучше? Меньше думать будет о том, о чем Виталя не хотел давать ей повода думать, в принципе. А вот он много размышлял, в свете сложившейся ситуации по городу. И о намеке Федота, нет-нет, а вспоминал. Черт, конечно, знает, в курсе ли Боров и его верный помощник о семье Витали, или нет? Была ли та фраза оговоркой, или намеком, что концы и края надо так упрятать, чтоб не прикапался никто, тем более сейчас, когда все по тонком краю ходят? Федот и Боруцкий в этом погорели. Хотел ли его партнер предупредить? Или это, все же, ничего не значило? О том, как самого Борова через семью достать пытались и чего достигли, Виталя тоже в курсах был. И ни за что на свете не хотел бы так Таней рисковать. Тем более, что сейчас многие были активно заинтересованы в том, чтобы найти брешь в нем самом. Устранив Казака, они и Калиненко подрежут жилы еще до выхода с зоны, до которого меньше месяца осталось. Лишат всей структуры и организации, на которую Батя надеялся. С каждым днем напряжение нарастало так, что его реально можно было в воздухе города языком, на вкус почувствовать. Нюхом уловить. Он дышал сейчас в городе с трудом. Ему везде помойкой тянуло. Только с Таней попускало немного…
Еще и потому не мог Виталя с Таней спорить. О чем? Если права она во всех своих претензиях. И не мог он ничего ей гарантировать сейчас. Сам иногда не знал, останется сегодня в живых, или нет? Конечно, ей говорил, что париться о чем, что все нормально и ничего серьезного… Только, Казаку казалось, что она ощущает его ложь и напряженный мандраж, который вылазил, как ни старался он спрятать, запихнуть в себя поглубже. А оно лезло, перло из него.
Как с этой ветеринаркой. Казак, конечно, палку перегнул. Тут и говорить не о чем. Устроил кипиш такой, как будто у себя в офисе, самого сорвало с цепи. Но у него-то люди привычные, да и подчиненные, выбора особого нет: не нравится стиль начальства — катись, а не хочешь денежное место терять — терпи все наезды. Тут иначе вышло. И права Таня, опять, подставил он ее по всем фронтам. Небось, она от своего начальства из-за Витали по полной отгребла, судя по насупленным губам и нахмуренному лбу. Не любила его Танюша выговоры, да еще и там, где сама не при делах, вроде.
Но у Витали реально сорвало стоп-кран, когда понял, что найти ее не может. Не вызвонить, ни выяснить, куда подевалась? Ушла с работы в половину восьмого, и как пропала, в тумане этом долбанном растворилась, что ли? Он уже на полном серьезе собирался ехать, двери в ее квартире выбивать (и, кстати, со звонком решить надо, поставил себя галочку в мозгах). Потому что колотить стало при мысли, что к ней могли полезть. Пронюхал кто-то, что она его жена, и решил через нее прижать Казака к ногтю… И намешалось все, налезло одно на одно: воспоминания о том, как она весной в больницу попала, и новые страхи, что используют ее против Казака, что самой Тане навредят… Думал, умом двинется за эти несколько часов. Кажись, впервые в жизни давление шибануло в череп.
И все равно, не хотел ее пугать. Не видел толку обсуждать то, на что Танюша, все равно, повлиять не сумела бы. Хотя, да, не мог не признать — услышал ее доводы. Вот именно сейчас признал, что окажись она в такой ситуации (а это не так уж и невозможно), и не сумеет найти концов-краев, не на кого ей выйти будет, чтобы Казака разыскать, если случится с ним что. Но, с другой стороны, а надо ли ей знать и разыскивать? Самой светиться поисками? Себя подставлять? Он сомневался. Да и, кого ей контакты дать? Федота? Батя-то, все равно, еще через две-три недели только выйдет. И что ей Андрюха в случае чего скажет?
Да, с нотариусом Казак все утряс, с адвокатами решил, из той самой конторы, которую Таня на дух не переносила. Но Виталя знал, что они, в случае чего, за ее интересы порвут любого в суде. Да и без суда, проследят за всем.
Бог свидетель, ему сейчас меньше всего о таком варианте думать хотелось. Впервые, возможно, потому что Танюшу в своей жизни нашел. Семью получил, о которой и не мечтал по ходу. И без разницы, что притирались и грызлись, пытаясь найти, кто правее. Для Казака это не играло роли. Да и для Тани, он точно знал. Вон, ведь, больная и злая на него, а начала волноваться и переживать, что у Витали что-то не так, уловила, почувствовала, тут же беспокоиться стала.
И сейчас, вон. Спала же. И температура есть, горит вся, он кожей чувствует. А вцепилась в него так, что и клещами не отцепить. Руками и ногами оплела. Да Виталя и не хотел от нее уходить. Но и, учитывая все причины, даже не пытался сейчас наладить и утрясти конфликт, пусть и начал признавать, что в некоторых местах перебдел. Да и, как ни крути, а вот за последние дни, ее слова про опасность и последствия — заиграли для Казака новыми красками. Сейчас он многое переоценил. Быть может потому, что сам, до седых волос, боялся, что с его женой что-то случится. Хоть и знал, что в этот момент никак не может подставить Батю. То же ли мучило и Таню? Вполне вероятно. И что тут сказать, в ее точки зрения — тоже правого не мало…
